Альмидано Артифони прошёл Холз-Стрит, миновал Свелз-Ярд. Позади него Кэшл Бойл О'Коннор Фицморис Тисдал Фарелл в болтающемся тростезонтоплаще увернулся от фонарного столба возле дома м-ра Ло Смита и, перейдя, пошёл по Марион-Сквер.
Далеко позади него, слепой юноша простукивал свой путь вдоль стены Колледж-Парка.
Кэшл Бойл О'Коннор Фицморис Тисдал Фарелл прошёл до радующих глаз витрин м-ра Льюиса Вернера, затем развернулся и зашагал обратно вдоль Марион-Сквер, расколыхивая свой тростезонтоплащ.
На Уайльдовом мосту он встал, нахмурился на имя Илии, вывешенное на Метрополитен-Холл, насупился на отдалённую пригожесть Лужайки Герцога.
Очки его сверкнули, жмурясь против солнца. Оскаля крысиные зубы, он пробормотал:
– Coactus voluiлатынь: хочу по принуждению.
Он зашагал дальше по Клэр-Стрит, скрежеща своим яростным словом. Минуя окно зубоврачебного кабинета д-ра Цвейта, напор полы его плаща грубо смел тоненькую тросточку, сягнул дальше и хлестнул безмускульное тело. Незрячий юноша обернул своё болезненное лицо вслед шагающей фигуре.
– Прокляни тебя Господь, – сказал он разъярённо. – Кто бы ты ни был! Ты слепее меня, сучий выблядок!
* * *
Напротив заведения Рагги О'Донахью юный господин Патрик Алоизус Дигнам, стиснув полтора фунта свинины из лавки Мангена, покойного Ференбаха, за которой его посылали, шёл вдоль теплой Виклоу-Стрит, не спеша ни сколечько. Это ж такая блинская скукотища: сидеть в гостиной с м-с Стоер и м-с Квигли, и м-с МакДовел, где шторки задёрнуты, а они знай себе нюхают свои табакерки, да по капельке прихлёбывают густоянтарный херес, что дядя Барней принёс от Танея. Да помаленьку хрумкают домашний фруктовый пирог, ну, без конца, блин, челюсти в ходу, да вздыхают.
На Виклоу-Лейн витрина мадам Дойл, бальные платья и бижутерия, остановила его. Он заторчал, глазея на двух молотил, раздетых до самой шкуры, так и стоят, вскинув кулачищи. Из боковых зеркал два юных господина Дигнама, в трауре, раззявились безмолвно. Майлер Кьог, любимец Дублина, встретится со старшим сержантом Беннетом, скуловоротом из Портобелло, в поединке за приз в пятьдесят соверенов. Боже, вот будет молотиловка, стоит поглядеть. Майлер Кьог это вон тот, который бьёт, в зелёном поясе. Вход две монеты, солдатам за полцены. От мамули я бы запросто смылся. Юный господин Дигнам, который слева, повернулся, когда и он повернулся. Это я в траурном. А когда состоится? Двадцать второго мая. Конечно, блин, уже прошло.
Он повернулся направо, и справа тоже юный господин Дигнам повернулся, кепка набекрень, воротник выскочил. Задрав подбородок, чтоб пристегнуть воротник, он увидел изображение Мари Кендел, очаровательной субретки, рядом с парой молотил. Из тех ляль, что Стоер держит в пачках с бычками, которые смалит втихаря, а старик его застукал один раз, да и вздрючил.
Молодой господин Дигнам опустил свой воротник и побрёл дальше. Но самый сильный молотила это Фицсаймонс. Раз иъедет в дыхалку и ты готов до конца следующей недели, парень. А по технике лучшим молотилой был Джим Корбет, пока Фицсаймонс не выбил из него опилки, финты у него – класс.
На Грэфтон-Стрит юный господин Дигнам увидал красный цветок во рту богатого джентла, и на нём ещё пара шикарных колёс, а тот только слушал чего ему варнякает старый ханыга, да скалился всю дорогу.
Сендимонтского трамвая не видать.
Юный господин Дигнам пошёл вдоль Нассау-Стрит, перехватив свинину в другую руку. Воротник опять подскочил, и он его одернул. Блинская пуговица слишком мала для петли в рубашке, заколебала, блин. Ему встретились школьники с сумками через плечо. Я и завтра не пойду, аж до понедельника. Ещё попались школьники. Заметили, что я в трауре? Дядя Барней сказал, что даст извещение в сегодняшнем вечернем номере. Тогда все увидят и прочтут в газете напечатаную мою фамилию и папкину.
Лицо его, что только что было красным, всё посерело, а к глазу подбиралась муха. Этот хруст, когда вворачивали шурупы в гроб, и буханье, как тащили вниз. А в нём был папа, а мама плакала в гостиной, а дядя объяснял носильщикам, как развернуться на лестнице. Большой был гроб и высокий, а с виду тяжелый. Как так случилось? В тот вечер папаня был поддатый, стоял на лестнице и орал, где его ботинки, чтоб пойти к Танею ещё поддать, такой на вид занюханный и хлипкий в своей рубахе. Не увижу никогда. Вот это смерть. Папа умер. Мой отец умер. Он мне говорил слушаться маму. И ещё что-то, но я не услыхал, только заметил, как его язык и зубы старались выговорить получше. Бедный папа. Это был м-р Дигнам, мой отец. Одна надежда, что он теперь в чистилище, потому что в субботу вечером сходил на исповедь к отцу Конрою.
вверх-скок