великие творения
                   былого

Френсис напомнил Стефену о совместно проведённых годах в школе при ректорстве Конми. Спросил про Глокона, Алцибидеса, Писистратуса. Где-то они теперь? Не знал и тот.

— Ты завёл речь о прошлом и его призраках,– сказал Стефен.– К чему поминать? Призови я их к жизни, не слетятся ли несчастные духи на мой зов через воды Леты?

— Кто так считает?

— Я, Боус Стефаноменос, быколюбивый бард, властитель и даритель их жизней.– С улыбкой к Винсенту, он увенчал свои растрёпанные волосы венком из виноградных листьев.

— Такой ответ и эти листья,– сказал ему Винсент,– станут более заслуженным венцом, когда нечто значительное—намного превосходящее пригоршню легковесных од—сможет назвать твой гений своим родителем. На это уповают все твои доброжелатели. Они желают видеть завершённым задуманный тобою труд. Надеюсь всей душой, что ты не подведёшь их.

— О нет, Винсент,– сказал Лениен, кладя руку на ближайшее к нему плечо,– не бойся. Он не таков, чтоб сделать свою мать сироткой.– Лицо молодого человека омрачилось. Все видели насколько тягостны ему напоминанья о собственном его обещании и недавней утрате.

Он порывался покинуть празднество, но шум голосов сгладил боль. Медден из-за пустого каприза—ради имени жокея—поставил пять драхм на Мантию и – проиграл, Лениен столько же. Он поведал им о скачках. Флаг пал и - ччу! нно! - вскачь, кобыла резко вырывается вперёд, О'Медден в седле. Она вела всю дорогу: сердца всех учащённо бились. Даже Филис не могла сдержать себя. Она махала своим шарфиком и кричала: - Урара! Мантия впереди!– Но на финишной прямой, когда все подтянулись в тесную группу, темная лошадка Клочок нагнала, сравнялась, обошла её. Теперь всё было потеряно. Филис умолкла, её глаза обернулись печальными анемонами.

— Юноша,– воскликнула она,– со мной всё кончено.– Но возлюбленный утешил её и принес отсвечивающий золотом поднос с овальными сахаросливами, которые она отведала. Слеза скатилась: но всего одна.

— Ну, и отрывака,– сказал Лениен,– этот В. Лейн. Четыре победы вчера и три сегодня. Кто из жокеев сравнится с ним? Такого посади хоть на верблюда, хоть на бизона – победа в верховом забеге всё так же будет за ним. Но воспримем это как велось у древних: милость к невезучим! Бедняга Мантия!– сказал он с лёгким вздохом.– Она уже не та кобылка, какой была. Никогда—и руку дам на отсечение—не будет уж подобной ей. Право же, сэр, она средь них королева. Помнишь её, Винсент?

— Видел бы ты мою королеву сегодня,– сказал Винсент,– как она блистала юностью, светлость лилии блекла рядом с ней, в её жёлтых туфельках и платье из муслина, или как там, бишь, его. Даривший нам свою сень каштан был в цвету – воздух напоён его манящим ароматом и пыльца плавала вокруг нас. А на местах открытых солнцу можно было б запросто испечь дюжину тех булочек с земляничкой, которыми Перипломенос торгует в будке около моста. Но для её зубок там не было ровным счётом ничего, кроме руки, которою я обнимал её, вот эту руку она и покусывала игриво, если я слишком крепко обнимал. На прошлой неделе она пролежала, занемогшая, четыре дня на диване, но сегодня – свободна, весела, смеётся над опасностью. Такою она ещё обворожительней. А её словечки! Дурачилась напропалую и, прямо-таки, понесла, когда мы возлегли вместе. И, тебе на ушко, друг мой, ну-ка, угадай кто повстречался нам, когда мы уходили с поля. Сам Конми! Он шёл вдоль изгороди, читая, полагаю часослов, а в нём, не сомневаюсь, письмецо от Гликерии, или от Хлои, чтоб было чем закладывать страничку. Прелестница вся так и зарделась в замешательстве, притворно поправляя маленький беспорядок в своей одежде: сучок вцепился, ибо и деревья без ума от неё. Когда мы разминулись с Конми, она взглянула на своё прелестное эхо в зеркальце, что носит при себе. Но он был мил. Проходя мимо, благословил нас.

— Да, боги могут быть безмерно милостивы,– сказал Лениен.– Если б мне малость повезло с Бассовой кобылой, этот глоток его продукции был бы мне стократ приятственней.– Он возложил руку на бутыль с вином: Малачи видел это и удержал, показывая на чужака и алую наклейку.

— Полегче,– прошептал Малачи,– храни друидову тишину. Его душа в странствии. Наверно, пробужденье от видений столь же болезненно, как и рождение на свет. Всякий предмет, на коем сосредоточишь взгляд, может служить вратами ведущими в эон богов. Не так ли, Стефен?

— Так говорил мне Теософос,– ответил Стефен,– которого, в прошлом бытии, жрецы Египта посвятили в таинства закона кармы. Властители луны, по слову Теософоса, экипаж огненнорыжего корабля с планеты Альфа, не приняли эфирных двойников в лунарной цепи, и тем пришлось воплощаться рубиновоцветными эго из второго созвездия.

Однако, с фактической, впрочем, стороны, абсурдность предположения о его пребывании в подавленном, или в некоем ином, типа гипнотического, состоянии проистекало из самого мелкотравчатого недопонимания, либо абсолютного абсурда. Индивидуум, чьи визуальные органы начали, по ходу вышеописанного, проявлять симптомы оживления, был так же, если не более, сметлив, как любой иной среди живущих, и всякий, предположив обратное, довольно скоро угодил бы пальцем в небо. В предшествовавшие минуты четыре, или около того, он упорно рассматривал определённое количество Басса номер один, разлито у г.г. Басса и К° в Бартоме-на-Тренте, что оказалось расположенным, среди множества прочих, как раз напротив его места, и которое явно рассчитано было привлекать внимание каждого ярко-алым своим ярлыком. Он просто-напросто, вслед за погружением, незадолго перед этим, в размышления о днях его юности и о скачках, припомнил, в такой уж последовательности оно шло (одно за другим), по причинам, которые ему уж лучше знать, и которые в совершенно ином свете представляют происходящее, два или три приватных дельца, из тех что провернул он, в которых эти двое были столь же неискушённо несведущи, как нерождённые младенцы. Постепенно, однако, взгляды их обоих встретились и, как только ему начало доходить, что другой пытается ему добавить, он импульсивно решил помочь себе сам и потому-то, ухватив среднеразмерную стеклянную тару, содержавшую помянутую жидкость, изрядно её ополовинил, но всё это, однако, со значительной степенью внимательности, чтобы не перевернуть ни одного из остальных стаканов с выпивкой заполнявшей весь стол.