И это дало повод поделиться, изложить соседу свою оценку и восприятие случившегося, что по его, де, мнению (которое, быть может, и не стоило бы обнаруживать среди подобной аудитории) нужен чрезмерно холодный склад ума и чересчур леденящий гений, чтоб не возрадоваться на только что объявленную новость о разрешении её от бремени, в конце столь незаслуженных мучений. На что расфуфыренный хлыщ ответствовал: причиной тягости стал муж, во всяком случае, требуется, чтоб от него, если только она не ещё одна из Эфеских матрон.
– Должен вам заметить, – сказал м-р Кротерс и трахнул по столу, дабы вызвать подчеркивающе гулкий резонанс, – старый Алилуйщик сегодня опять наведывался – мужчина в годах, с висячими баками, и наводил через нас справки, как тут "Вильгельмина, жёнушка моя". Я предупредил его быть начеку, поскольку событие назревает. "Тады, я ишшо поднаведуюсся". Не могу не восхититься мужскою мощью старого лося, что в эдаком возрасте сумел вколомбасить ей ещё одного младенчика. – Все ударились в восхваления, всяк на свой лад, но помянутый хлыщ не отступался от своего первоначального предположения, будто иной, отнюдь не пребывающий с нею в браке, мужчина является искомым для заполнения строки кроссворда: рассыльный служащий – юный (неискушенный) факелоносец, либо разъезжий торговец предметами необходимыми в любом домашнем хозяйстве.
Уникальна, отметил гость про себя, и удивительно разнообразна присущая им способность метампсихоза, не менее изумляет и то, что родильная палата, или анатомический театр, становятся рассадниками подобной разнузданности, но вместе с тем, едва получив академическое звание, эти поклонники пустозвонства превращаются в примерных служителей профессии, которую почти все из более-менее выдающихся людей считали благороднейшей. Однако, не преминул он добавить, причина, скорей всего, в стремлении найти отдушину для подавляемых в себе чувств, что распирают каждого, и я не раз замечал – пташкам одной масти быть вместе больше сласти.
Но с какой такой стати — спросить бы благородного лорда, его покровителя — этот инородец, из тех, кого соизволеньем милостивейшего принца уравняли в гражданских правах, возомнил себя вельможным лордом нашего внутреннего демоса? Где же благодарность, подсказываемая лояльностью? В недавнюю войну при малейшем успехе супостатов с их granados^, не этот ли изменник открывал, своего рода, пальбу по империи, в которой сам же и обитает из милости, трепеща за сохранность своих четырёх процентов? Неужто даже это предано забвению, как и все прочие полученные им льготы? Может быть, поднаторев в обмане ближних, он, в конце концов, надул и самоё себя, являясь единственным — если эти сведения точны — своим собственноручным утешителем? Не получается слыть безупречным, затронув спальню почтенной дамы, дочери славного майора, либо заронив — пусть даже самые завуалированные — сомнения в её добродетели, но коль скоро он нарвался на эту отповедь (хотя в его же интересах было бы всячески избегать), то быть по сему. Несчастная чересчур долго и слишком непреклонно лишалась своей законной прерогативы: внимать его попрёкам с каким-то иным чувством, кроме отчаяния, исполненного сарказма. И он ешё смеет распускать язык – этот цензор морали, поборник кристальной чистоты, не погнушавшийся, поправ узы природы, опуститься до поползновений к недопустимой связи с домашней прислугой, призванной из нижайшего среди общественных слоёв? И не обернись метла служанки её ангелом-хранителем, ждала б её судьбина египетской Агари! Его тупое упрямство в вопросе о пастбищных угодьях известно всем и каждому, и однажды, задев слух м-ра Каффа, оно вызвало уничтожительный разнос со стороны этого вспыльчивого ранчеро, полный выражений не менее прямых, насколько и буколичных. Вот уж кому никак не стоило высовываться с подобной проповедью. Разве не подле его дома прозябает невозделанная, обращённая в пустошь нива, взывая о вспашке плугом? Привычка, вызывающая порицание в пору полового созревания, становится второй натурой и несмсываемым позором по достижении средины жизни. Уж коль берётся он умеренными дозами, в кратких замечаниях сомнительного вкуса изливать свой бальзам Гилеадский, для якобы оздоровления поросли неоперившихся юнцов, то пусть его гомеопатия получше согласуется с доктринами, исповедуемыми ныне им самим. Его семейный секретер полон секретов, о коих пристойность воспретит распространяться. Похотливые предложения увядшей красотки, возможно, принесут утешение ему, отвергнутому и попранному супругу, но этот выскочка, лже-поборник морали и врачеватель язв, в лучшем случае, является растительной экзотикой, которая в пределах его родимого востока, может быть, укореняется, крепнет и цветёт полна бальзамом, однако, перенесённой в климат поумеренней, утрачивает былую рьяность корней, а выделяемый росточком сок становится горек, тягуч, и непригоден.
вверх-скок