
Но сэр Леопольд внимал слову его с кручиной, ибо и пред тем опечален уж был ужасвселяющим криком вопленным женщин в страде их, да к тому ж в думах о своей милостивой леди Марион, что родила ему одним-единого младенца мужеска пола, а тот на одиннадцатом дню жизни помре, и не нашлось кудесника спасти от столь мрачной судьбины. Невиданно уязвилось сердце её тем злоключением, а к похоронам она сработала добрый жилет ему, цветочку паствы, из шерсти агнца, не то совсем ведь пропадёт и закоченеет он там лёжачи (ибо сталось это посеред зимы): тож не имел ныне сэр Леопольд от плоти своей чада мужеска, себе наследника, и взглядывал на сына друга своего, и кручинился о своём минулом счастии, и скорбел он, что не дано ему сына благородного духом (ибо все говорили о гожем младенца сложении), так же кручинился он, не меньшей мерою, о юном Стефене, ибо тот жил буйственно средь этого отребья и губил имение своё с блядьми.
Под этот час юный Стефен наполнил все, кои стояли порожними, чаши – так что едва не досталось и уклончивейшему, кабы не отгородился от приуготованной ему толики, в чём он упорствовал с допрежним старанием, Стефен же возгласил себя самочинным священнослужителем, дающим им залог воплощённого Христа, который в его толковании есть Гвалт. "Так изопьём", – глаголил он, – "из чары сей и выхлещем это винище, оно суть не часть плоти моей, но души моей воплощенье. Отриньте хлеба кус, оставив тем, кто живёт хлебом единым. И да не убоитесь и наименьших потреб, ибо сила его утешительнее, чем огорчение горестями. Воззрите все!" И он показал им блескосяйные монеты, в доказательство, и златочеканщиков бумаги, стоимостью в два фунта и девятнадцать шилингов, воздаяние за сложенную им песнь. Все они восхитились воочию зря на богатство столь многоценной казны перед собою. Его же слово было таковым:
Воззрите, о человеки, на огрызки времён, что составляют постройки вечности. Что сие означает? Ветр желаний колышет терновник, но затем тот, из куста колючего, обращается в розу на распятии времени. Истинно говорю вам. В лоне женщины слово становится плотью, но в духе творящего вся плоть преходящая становится словом неподвластным тлену. Се есть второтворением. Omnis caro ad te venientлатынь: "всяка плоть к тебе приходит". Веруем в жизнетворное имя её, испустившей в путь нашего Откупителя, Целителя и Пасителя, имя матери нашей мочной, досточтимейшей матери, ибо — по складному речению Бернардуса — обрела она omnipotentiam deiparde supplicemлатынь: "дополнительное всемогущество", себто, ведайте, право всемогущего заступничества, ибо она суть вторая Ева; и она даровала нам спасение, яко же сказано Августином, егда первая, прапрароженица, с коей увязаны мы последовательной перекрестносвитостью пуповин, продала нас всех, в семени, на корню и в поколениях, за грошовое яблочко-дичку. Но внемлите: вот что есть суть. Либо она познала его, я говорю о второй, и состоялось лишь создание её создания, vergine madre figlia di tuo figlioитал.: "девственная мать дочь сына твоего" цитата из Рая Данте, либо она его не познала и потому пребывает в равной отринутости и неведении, как и Петр Рыбник, который живёт в доме, который построил Джек, или Иосиф Столяр, покровитель счастливого конца всех несчастливых браков, parce que M. Leo Taxil nous a dit que qui l'aviet mise dans ette fishue position c'etat le sacre pigeon, ventre de Dieu!фр.: "потому что мсье Лео Таксиль нам пояснил, что её обрюхатил пресвятой голубь, жопа господня!" Entwederнем.: "или уж" транссубстанциальность oderнем.: "либо" сосубстанциальность, но никак не подсубстанциальность. (И тут все взвопили, по причине столь едкого слова.) Беременность без радостей, (изрёк он) роды без болей, тело без запятнанности, брюхо без тяжести. Да поклоняются похотливцы с верою и рвением. Коли будет на то соизволение, мы всё ж выстоим, выскажем.
И тут Резвец Кастелло грянул кулаком о стол и запел срамную песенку Стабу Стабелла про красотку, что попала на стрючок добрячего отрываки из Олмани, которую он и завалил: Первые Три Месяца Тошно Было Ей, Стабу, как тут сестра Квигли гневливо их просила, утишьтесь, мол, и стыд какой, невиданно-неслыханно, сколько было на её памяти работников у лорда Эндрю, ибо она пеклась, дабы никакая буйная свара не повредила репутации её попечителя. То была древняя и скорбная матрона упокоенного вида и христианнейшего обхождения в одеянии тёмном, под стать к её мигреням и изморщиненному обличью; увещевание возымело действие, ибо немедля Резвеца Костелло стали они одергивать и наставлять невежу: кто с вежливой грубостью, а кто и с угрозливой лестью, пока все не ополчились на него – чума на этого балду, какого дьявола он, ты клоун, ты кваша, ты в пестре найденый, ты дешёвка, ты балала долбаная, ты икра дуролома, ты сортирный осадок, ты недоабортированный, заткнуть его пьяное хайло, этому Господом проклятому шимпанзе – добрейший же сэр Леопольд, отмеченный цветком тихого, увещевал кротко, и при том вразумляюще, что место, де и наисвятейшее и наидостойнейшее наисвятейшим полагаться.
Дабы не витийствовать в многословиях, едва минуло это пришествие, как мастер Диксон из Марии на Эклес, по-доброму ухмыляясь, вопросил младого Стефена, в чём суть причина его решения отринуть монаший чин, и тот ответил ему: послушность во чреве, доброчестие в могиле, но невольная бедность во все дни жизни его. Мастер Лениен на это ввернул, что прослышал о его беспутствах, и как он — уж такой идёт поголос — запятнал хрупчайше милейшую добродетель благоверной девицы, что есть совращением малых сих, и все они на том единодушно взбурлили веселием и подъяли тосты за его отцовство.