великие творения
                   былого

Но он отвечал весьма складно, что истинное положение дел начисто противоположно их домыслам, ибо он вечный сын и девственник вовеки веков. На что веселие их взбурлило ещё более, и они представили, как на театре, курьезный обряд его брачного сочетания с показом обезодёженья и обесцветоченья девиц, по обряду священиков Мадагаскар-острова, где молодая обряжена в белое с шафрановым, жених же в белом и торчащем, с непременным возжиганием нарда и свечей на ложе молодых, а священослужители при том распевают славословия и гимн Ut novetur sexus omnis corporis mysteriumна латыни: "дабы открылись тайны плоти", покуда он её на нём обездевствует. На это он выдал им пленительную плевственную оду—творение утончённейших поэтов: мастера Джона Мандона и мастера Френсиса Маймонта—из ДЕВИЧЬЕЙ ТРАГЕДИИ, писанную для подобного же сочленения любящих: В КРОВАТЬ, В КРОВАТЬ шло в ней как бы припевом исполняемым с аккомпаниёбельной слаженностью на целколомчелях. Изысканно сладостная и нежнейше прельстительная эпиталама для юных любвевкушателей, вводимых нимфосвитой с благоухающими факелками на квадропедный просцениум для бракосоития. "Они сочно сочетались,"- сказал мастер Диксон, взвеселясь,- "но слышь-ко, юный сэр, лучше б им прозываться Манда и Мамонт – из подобного совокупления воистину многое может выйти." Молодой Стефен на то ответил, что и впрямь, насколько помнится, у них было одно мнение на двоих и одна шлюха для перемены в восторгах сладострастья, ибо жизнь бурлила весьма высоко в те дни, и обычай страны снисходил к таковому. Не сыскать, продолжал он, более великой любви, нежели в друге, который подкладывает жену свою другу своему. Пойди-ка отмочи такое ж, ибо так—или в таком роде—говорил Заратустра, когдатошний лектор французской литературы на жалованьи от короны в университете Оксхвоста, и не родился ещё человек, коему с большим вниманием внимало бы человечество. Нелегко ввести чужака в свою башню, зато у тебя будет лучшая из подержанных кроватей. Orate, fratres pro memetipsoна латыни: "молитесь, братья, за меня". И да взвопим "аминь!" всем миром. Вспомни, Эрин, твои поколения и дни былые, как ты тихо сидела подле меня и моего слова, но привела чужака к моим вратам, вершить прелюбодейство у меня на глазах и жиреть и брыкаться как валаамица. Так-то согрешила ты против света и сделала меня, твоего господина, рабом прислужников. Воротись, воротись клан Милли: не забывай меня О, Майлесин. Почему ты свершила эту мерзость мне и отшвырнула меня ради торговца корешками ялапы, и отринула меня к романцам, и индийцам с тёмной речью, с коими же дочери твои возлежали прельстительно. Зри же теперь вперёд, народ мой, на землю обетованную, воззри с Хореба и с Нибо, и с Пиего, и с Хеттенских Рогов на землю, где текут молочные и денежные реки. Но меня ты вспоила молоком горечи: и поцелуем пепла коснулась ты уст моих. Эта мгла внутренняя (рёк он далее) не просветилась вразумлениями греко-семидесяти ветхих заветов, ни возвещением с небес Востока тому, кто взломал врата адовы, побывав во тьме запредельной. Свыкание снижает ужасание (как говорил Туллий о любезных ему стоиках), и Гамлет, отец его, являет принца без наименьшей искорки зажигательности. Дохляк-аморфник в полдень жизни это ж просто чума египетская и наиподходящие ubiна латыни: "где" и quomodoна латыни: "каким способом" для ему подобных – сумрак предрождения и посткончины. И поскольку концы и пределы всех вещей определяются—в некотором смысле и мере—их зачатием и происхождением, то многосложное соответствие вызывающее послеродовой рост, состоящий из регрессивных метаморфоз последущего уменьшения и снижения, что приведёт к финалу, согласно с природой, ибо в этом суть нашего субсолнечного существования. Пожилые сестры втаскивают нас в жизнь: мы орём, тучнеем: резвеем, вклиниваемся, сщепляемся, отваливаемся, усыхаем, умираем: над нами, мертвыми, они склоняютя. Сперва спасение от вод старого Нила, меж камышей в ложе из плетеного ивняка: под конец расселина в горе, укромная могила, где слышны лишь рыки горных барсов и опоссумов. И поскольку ни один человек не знает ни гдешность своего захоронения, ни к каким оно приведёт процессам, ни того Тофет ли ему назначен, или Эдемвиль, подобным образом же всё сокрыто, когда оглянулись бы мы из тех сфер удаленности на чтотность нашей ктотности в опосредственной гдетности.

На что Резвец Кастелло завел было Etienn chansonна французском: "песня венца", но он воззвал к ним вопленно: - Внемлите: мудрость воздвигла себе дом, этот обширный величавый древневзведённый склеп, кристальный дворец Творца, где всё с иголочки, пенни тому кто найдет хоть пятнышко.

Диким откликом грянул тут гром на дворе. Гулко грохнул осерчавший Тор: ужас вселяющий молотовержец. Бушующий шквал понудил смолкнуть его сердце. И мастер Линч призвал его поосторожней ёрничать и умоблудствовать, эвон, и боги уж гневаются на адское его суесловие и поганство. И он, досель заносчиво отважный, вдруг побледнел восковно и приметно съёжился, а тон его бахвальный разом сник и сердце встрепетало в грудной клети – до того поразил его рокот грозы.

Вот ужо понасмешничали и понашутились, и Резвец Костелло вновь подналёг на свой эль, на что мастер Лениен поклялся не отставать, что и исполнил – слово с делом у него не расходится. Но хвастунишка выкрикнул, что Ничейпапа порядком нахлестался, а ему тоже всё едино и он, не отставая, последует Его примеру. Но то было лишь уловкой, чтоб сокрыть своё отчаянье да гнетущий страх под сводами зала Рогена. Он и впрямь выпил залпом – придать себе смелости, ибо громыхало протяжно-рокочуще по всем небесам, так что мастер Медден, бывший набожным в какие-то моменты, пхнул его в бок под этот грохот рока, а мастер Цвейт, одесную от бахвала, обратил к нему увещевательное слово – усыпить тяжкий испуг заявлением, что он слышит ни что иное, как громкий шум, разряд флюида из грозовой тучи, а вот и ещё разок, но всё это в порядке вещей природных феноменов.