Отже лыцарь младой преисполнил чашу питием, почествовать Леопольда, отпрыска благородного рода, и выпил, и все не обинуясь, сколь их было там, выпили, всяк себе же. И благородный отпрыск Леопольд возъял свою чару, заимообразного чествованья для, и привселюдно приял толику за дружество, ибо же не пил он вовсе хмельных зелий, каковое тут же и опустил, а вскоре утаённо опорожнил велику долю в чашу ближнего сотрапезника, а сосед отнюдь не приметил такового хитрования. И засел он в оном замке, дабы отдохнути средь них совсем ненадолго. Благодаря Всемогущему Господу.
О сю пору добронравная повитуха восстала у порога и воззвала к ним заради Исуса, господаря всем нам общего, покинути их здравопития, ибо наверху возлежала младенцем тяжелая благородная дама, бывая уж на сносях. Сэр Леопольд прослышал из верxних хором крик тонкий зело и вопрошал, дитя ли то вопиёт али женщина, ибо мнится мне, рёк он также, не в сей ли миг свершилось рождение. Давно уж пора бы. Был он приметлив и узрел вольного рыцаря Лениена, за супротивным от себя кромом стола, кто постарше был всех прочих там, и поелику оба они были рыцари доблестные и одного чина, опричь того годами был он старше, тож и заговорил к нему с полной учтивостью. Ибо, молвил он, надлежало бы ей уж родить, по милости Господа, и возрадоваться своему дитяти после столь долгого ожидания. И вольный рыцарь, во хмелю, рёк на то: Ожидающа, что каждый миг станет её следующим. И он воздел чашу, аже пред ним стояла, ибо отнюдь никогда не случалось надобности упрашивать, ани подохочивать, дабы выпил он, и: - Ну-ко выпьем же,- изрёк он, с полной приятностью и выхлебал, сколько мочи, за здравие их обоих, ибо муж он был обходительный, при всей своей хмелелюбности. И сэр Леопольд, приятнейший гость в палатах любомудрых рыцарей, и мягчайше добрейший из мужей, овии клали когда-либо заботливу руку под наседку, и был же наичестнейшим рыцарем в мире, всяк час готовый услужить благородной даме, учтиво отпил из чаши. Женскому сраждотерпению немало дивясь.
Теперь же поведём речь о товариществе, что собралось там, вознамерившись напиться допьяна, сколько в кого влезет. Разных чинов школяры, сидели по обе стороны стола. Помянутый уже Диксон, научающийся при университете святой Марии Благомилостивой, с другими своими соучениками: Линчем и Медденом, школярами медицины, и рыцарь вольного чина Лениен, и один из Альба Лонги, некто Кротерс, и молодой Стефен, видом подобный монахам, сидел во главе стола, да ещё и Костелло, по прозванию Резвец Костелло, за искусность его пошутить, и промеж них, за вычетом Стефена, был он всех более пьян и всё домогался ещё хмелезелия, и там же средь них добрейший сэр Леопольд. Однако ж, и молодого Малачи они дожидали, который обещался прийти ибо, сказано, клятву свою ломает тот лишь, кто не годящ на доброе дело. И сэр Леопольд сидел с ними, ибо имел крепкое дружество к сэру Саймону и этому его сыну, молодому Стефену, а кроме упокоила его приятнейшая там истома, после долгих скитаний, понеже почтительнейше они к нему обращались. Утомлённость и умиление отвратили его намерение уходить.
А уж то острословные собрались школяры. И он слушал их резонсы, один ученей другого, касаемо родов и справедливости; Медден доказывал, что в подобном случае бабу должно умертвить (ибо такое сталось за несколько лет до этого с женщиной из Эбланы, что нынче уж в мире ином, а в ночь накануне её смерти все лекари и знахари сходились на совет по её случаю). И прочие говорили, что ей надобно жить дальше, во исполнение сказанного изначально: женщина да родит в муках; и все, кто держался такового представления, отрицали справедливость слов Меддена, ибо, по его трактованию выходило, что лучше пусть умрёт она. Немало же кто, а средь них вьюнош Линч, сокрушалися тем, что мир нынче напрямую злом управляем, но так уж споконвеку водится, хоть простолюдинов уверяют в обратном, что ни в одном законе, ни в его толкователи пользы нет. Воздаяние же у Господа. Это кратко сказалось, но все воедино возопили, нет, клянёмся нашей матерью Девой, бабе должно жить, а младенцу помереть. Отже взъярились они, как от спора тако ж и от пития их, но вольный рыцарь Лениен выказал удальство, налив им ещё эля, абы ни малой мерой веселие не умалялось. И тогда вьюнош Медден поведал всем в полноте оный случай, как сталось, что она умерла, и как ради святой веры, по наущению пилигрима и юродивого, и для ради обета данного святому Ултану из Арбраккана, добрый муж её противился её смерти, отчего все нежданно они закручинились. И такую держал к ним речь вьюнош Стефен: Роптанье, сэры, нередко средь несведущих. Нынче оба—и дитё, и родительница—славят своего Творца, один в сумраке лимба, другая в огне чистилища. Но блюдите чувство благодарения в своих Богоувозможненных душах, кои мы еженощно обневозможниваем, прегрешая тем самым против Святаго Духа, Бога Истинного, Господа и Дарителя Жизни!
Ибо, сэры, вёл он далее, похоть наша кратка. Мы лишь орудие малых созданий тех, что внутри нас, ибо не мы есть доконечная цель природы. И тут младой Диксон вопросил Резвеца Костелло, какую бы тот поимел цель? Но тот был сверхмерно пьян и насилу выговорил, что он завсегда сбесчестит всяку бабень, будь она жена иль дева, иль что там ещё, коли так уж ему предвидено избавляться от отягчающей похотливости. На что Кротерс из Альба Лонги вознёс хвалу зверьку-единорогу вьюноши Малачи, единожды в тысячелетие является он, всех прочих при явлении сём рогом своим протыкивая, как ни исхитрялись бы на него ополчившиеся: присягаясь всем, и не единожды, святым Хьуйсом, его покровителем, что ему гоже делать всяко и разно, что заложено в мужчине к деланью. К сему засмеялись они разпревесело, только вьюнош Стефен и сэр Леопольд, который никогда не смеялся прилюдному шутованию, коего не разделял бы вполне, а тако ж оттого, что печаловался о всякой страждущей, кем бы она ни была, и где бы ни пребывала. Затем вьюнош Стефен держал заносчивую речь о матери Церкви, да отринет она святотатца от груди своей, о каноническом законе, о Лилит, покровительнице абортов, о захождении в тягость от ветром вдутых семян ясности, или от способности вампиров рот в рот или, как повествует Вергилий, под влиянием божественных сфер, или от запаха лунного цветка, или когда какая ни есть она ляжет с женщиной, с которой перед тем возлежал её муж efectu secutoна латыни: "вслед за тем", или от злоключенья в ванне, согласно мнениям Авероэса и Моисея Маймонида. Он говорил и том, как к концу второго месяца вдыхается душа человечья, и как во всех нас наша святая матерь споконвеку объемлет души, к вящей славе Господней, тогда как мать земная всего лишь брюхатится, чтоб скотски родить и умереть, как по канону и надлежит ей, ибо так возвещает хранитель рыбачьей печати, и он же тот благословенный Петр, на чьём камне святая церковь веками покоится. Все эти бакалавры вопросили затем у сэра Леопольда, подверг ли бы он, в таком случае, угрозе её особу, рискуя жизнью жизнь спасти. Насторожённый умом, имел он обычай ответствовать для вящего всем ублаготворения, но тут, возложа руку на челюсть, известил уклончиво, по своему обыкновению, что, насколько известно ему, всегда любившему физическую науку любовью непосвящённого, и к тому же согласно его опыту, столь редко внимавшему подобным случаям, добро уже то, что Матерь Церковь одним ударом рождение и смерть чеканит, и таковой вот речью избег вопроса их. Вот где истинное, сказал Диксон и, коли не заблуждаюсь, брюхатое слово. Услыхав это, вьюнош Стефен дивоглядно возвеселился и переиначил, что окрадывающий нищего преумножает ему богатство, ибо он во хмелю становился буен, каковым, опять-таки, пребывал.
вверх-скок