Забыл: из головы вон, как он нарвался на порку из-за паршивой Люси. И оставил femme de trente ansна французском: "тридцатилетнюю женщину" (жене Шекспира было 30, когда он покинул её в Стратфорде) . И отчего больше не было детей? И первый ребёнок девочка?
Запоздалый умник. Ну, так вернись.
Затворник ещё там (пирог ещё не съеден) со сладостным юнцом, милой утехой. Светлые кудряшки Федона, что так и манят поиграться.
Э... Я просто э... Я забыл... он...
— Лонгворд и М'Карди Аткинсон тоже там.
Бес Малиган печатал шаг, тралялякая:
Ни мат солдатский, ни трамвай,
Когда задумаюсь
Об Ф. М'Карди Аткинсоне.
Он мрачен как пиратский флаг
И юбок он заклятый враг;
Не пьёт ни капли он при том,
И Маджи с его тонким ртом.
Боясь женитьбы очень-очень
Они дрочатся что есть мочи.
Дурачься. Знаю я тебя.
Остановился ниже меня, поглядывает, дознаватель. Остановимся.
— Скорбный мим,– выстонал Хват Малиган.– Синдж перестал носить чёрное, чтоб уподобиться природе. Черны лишь вороны, попы да аглицкий уголь.
Смешок встриппернулся на его губах.
— Лонгворду жутко неловко,– сказал он,– от того как ты в своей статье разделал старую трещалку Грегори. Ах ты ж, иезуитский запойно-жидовский инквизитор! Она пристраивает тебя в газету, а ты эдак походя приканчиваешь её сюсюканье про Иизюся. Не мог ты подойти по-йитсовски?
Он стал спускаться дальше, кривляясь, помахивая в такт грациозными руками.
— Замечательнейшая книга, из вышедших в нашей стране на моей памяти. Невольно вспоминается Гомер.
Он остановился у подножия лестницы.
— Я зачал пьесу для мимов,– произнёс он торжественно.
Колонны мавританского холла, сплетения теней. Уже нет девяти человечков в танце, мавров в шапочках-цифрах.
Сладостно-переливчатым голосом Х. Мулиган прочёл свою писульку:
или Счастье в Собственных Руках
(Национальная аморалитэ в трех оргазмах)
АВТОР – МУДАСТЫЙ МАЛИГАН
Он обернул счастливо шутовскую ухмылку к Стефену, со словами:
— Маскировка, боюсь, жидковата. Но слушай.
Он зачитал, marcatoна итальянском: "выразительно" (музыкальный термин)
:
ТОБИ ДРОЧУСАМ (падший член парламента)
КРАБ (живоглот)
МЕДИК ДИК (две пташки
МЕДИК ДЕЙВ с одной шишкой)
МАТЬ ГРОГАН (водоносица)
СВЕЖАЯ НЕЛЛИ
и
РОЗАЛИ (шлюха с угольной пристани).
Он засмеялся мотая покивывающей головой, шагая дальше в сопровождении Стефена и радостно сообщая теням, людским душам.
— О, тот вечер в Канден-Холле, когда дочерям Ирландии приходилось задирать подолы своих юбок, чтоб переступить через тебя: как ты лежал в своей клюквенно-радужно-цветной обильной блевотине!
— Самый невинный сын Ирландии,– сказал Стефен,– из всех, для кого они их когда-либо задирали.
У самого выхода, чуя кого-то сзади, он ступил в сторону. Разойтись? Самое время. Тогда где? Если Сократ выходит сегодня из дому, если Иуда крадётся сегодня вечером. Почему? Это лежит в пространстве и я, во времени, приближаюсь, неизбежно. Моя воля: его воля, которая противостоит мне. И моря между.
Мужчина вышел между ними, кланяясь, приветствуя.
— Добрый день ещё раз,– сказал Хват Малиган.
Портик. Здесь я прослеживал птиц в гадании. Птичий Aеngusна латыни: "жрец-предсказатель" . Улетают и возвращаются. Сегодня ночью я летал. Так легко-легко. Люди дивились. Потом улица проституток. Он протянул мне кремовый плод дыни. Зайди. Увидишь.
— Бродячий жид,– Хват Малиган прошептал с клоунским ужасом.– Заметил его глаза? Смотрел на тебя с похотью. Страшусь за тебя, старый мореход. Сунь в штаны заслонку.
В манере Бычьего Брода.
День. Тачка солнца над аркой моста. Тёмная спина шла впереди них. Ступень с леопардом, ниже, минует ворота, за остриями решетки.
Они пошли следом.
Оскорбляет меня дальше. Говори.
Добротный воздух отчётлил углы домов на Килдар-Стрит. Птиц нет. Хрупко от крыш домов две струйки дыма поднялись, колеблясь, и мягкое веянье их подхватило мягко.
Предел стремлений. Упокоённость друидов священнослужителей Цимбелина, иерофантная: от просторов земли-алтаря.
Да взовьётся к ноздрям их
Смиренный дым,
Наших благих алтарей.
вверх-скок