Хват Малиган вздохнул и, положив в рот корочку, толсто намазанную с обеих сторон маслом, выставил ноги вперёд и начал рыться у себя карманах.
– Расплачивайся с довольным видом, – поучающе улыбнулся ему Хейнc.
Стефен налил в третий раз, капелька чая чуть закрасила густое доброе молоко. Хват Малиган вынул флорин, покрутил его в пальцах.
– Чудо! – воскликнул он, затем подал его над столом старухе, со словами:
– Больше, дорогуша, у меня не просите. Отдаю всё что могу.
Стефен передал монету в её неспешную ладонь.
– За нами ещё два пенса, – сказал он.
– Время терпит, сэр, – ответила она, забирая монету. – Время терпит. Доброго утра, сэр.
Она поклонилась и вышла под нежнную декламацию Малигана.
Услада сердца моего, имей я больше,
сложил бы больше – к твоим ногам.
Он обернулся к Стефену со словами:
– Кроме шуток, Дедалуc. Я без гроша. Отправляйся поскорей в свою школу и притащи нам денег. Сегодня барды должны гульнуть. Ирландия в ожидании, что каждый в этот день исполнит свой долг.
– Мне это напомнило, – сказал Хейнс, подымаясь, – сегодня надо непременно побывать в вашей Национальной библиотеке.
– Но прежде на нашем купании, – сказал Хват Малиган.
Он обернулся к Стефену и вкрадчиво вымолвил:
– У тебя ведь сегодня срок ежемесячного омовенья, Кинч?
Затем к Хейнсу:
– Нечистый бард в обычай взял: раз в месяц, но омыться.
– Вся Ирландия омывается Гольфстримом, – заметил Стефен, окропив хлеб мёдом.
Хейнс из угла, где небрежно повязывал шарф вокруг свободного ворота своей летней рубахи, сказал:
– Я намереваюсь составить сборник ваших высказываний, если позволите.
Это он мне. Моют, чистют, выскребают. Cамоугрызения сознания. Совесть. А пятно всё тут.
– Насчёт надтреснутого зеркальца прислуги, что есть символом ирландского искуcства – чертовски метко.
Хват Малиган пнул ногу Стефена под столом и, с теплотой в голосе, сказал:
– Это вы ещё не слышали что он выдаёт насчёт Гамлета, Хейнc.
– Нет, серьёзно, – продолжал Хейнс обращаясь к Стефену. – Я как раз думал об этом, когда пришла старушка.
– А мне на этом перепадёт? – спросил Стефен. Хейнс расмеялся и, снимая свою мягкую серую шляпу с крюка, где крепился гамак, ответил:
– Вот уж не знаю, право.
Он вышел не спеша.
Хват Малиган наклонился поперёк стола к Стефену с выговором в сердцах:
– Ну, ты и ляпнул, прям всем своим копытом. Зачем такое говорить ?
– А что? – ответил Стефен. – Задача – разжиться деньгами. У кого? На выбор: молочница и он. Орёл – решка.
– Я тут ему баки насчёт тебя забиваю, – сказал Хват Малиган, – а ты всё портишь своими вшивыми шпильками, издёвками иезуитскими.
– Надежды мало, – продолжал Стефен, – и на него, и на неё.
Хват Малиган трагически вздохнул и положил ладонь на руку Стефена.
– И на меня не больше, Кинч, – сказал он.
И тут же сменив тон, добавил:
– Но, если как на духу, так ты, конечно, прав. Пошли они, такие хорошие. Води их за ноc, как я. К чёрту их всех. А теперь валим из этого бардака.
вверх-скок