– Скажи мне, Малиган, – негромко произнёс Стефен.
– Что, любовь моя?
– Сколько ещё Хейнс будет гостить в башне?
Хват Малиган показал выбритую щеку поверх правого плеча.
– Боже, этот постоялец невыносим, – чистосердечно согласился он, – напыщенный англо-сакс. Тебя он вообще за джентльмена не считает. Грёбаные англичане. Как только не лопнут от бабла и несварения желудка. Он, видите ли, из Оксфорда. Но чтоб ты знал, Дедалуc, как раз в тебе чувствуется истинно оксфордский стиль. Ему этого не понять. О, до чего в точку нашёл я тебе прозвище: "Кинч – стилет".
Он тщательно выбривал свой подбородок.
– Всю ночь вопил про чёрную пантеру, – сказал Стефен. – Где он держит оружие?
– Лунатик чокнутый. Ну, а ты? Струхнул?
– Ещё бы, – ответил Стефен, оживляясь страхом. – Вокруг темень, а в ней неизвестно кто всё мечется и бормочет: «Пристрелю эту пантеру!» Это ты спасатель утопающих. А из меня герой не выйдет. Останется он, – я ухожу.
Хват Малиган насупился к пене, облепившей лезвие бритвы, затем вскочил со своего насеста, поспешно шаря по карманам брюк.
– Ну, бля! – заикливо проорал он.
Приблизившись к амбразуре, он сунул руку в нагрудный карман Стефена, поясняя:
– А дайте-ка в долг вашего носовичка, мне только бритву обтереть.
Стефен не шелохнулся, пока его замызганный, скомканный носовик был выдернут и вскинут, за уголочек, для обозрения.
Хват Малиган начисто отёр лезвие. Затем, глядя на ткань, изрек:
– Платочек барда. Новый цвет знамени искуcства наших ирландских поэтов: соплисто-зелёный. Вкус чувствуется с первого взгляда, нет разве?
Он снова сел на парапет окинуть взглядом дублинский залив из-под шевелящихся светлых прядей блеклодубных волос.
– Боже, – смиренно произнес он. – Как же верно именовал Олджи море: великая нежная мать. Соплезелёное море. Море стягивающее мошонку.Epi oinopa ponton.шаблон Гомера при описании моря "винноцвЕтное море" Ах, Дедалуc, эти греки. Надо бы тебя обучить. Ты должен читать их в оригинале. Thallatta! Thallatta!греч. -- море Вот она – наша великая нежная мать. Ты только взгляни.
Стефен встал и прошёл к парапету. Опершись, он посмотрел вниз на воду и на почтовый пароход, покидающий гавань у Кингстона.
– Наша могучая мать, – проговорил Хват Малиган.
Он резко оторвал взгляд своих серых глаз от моря, чтоб испытующе уставиться в лицо Стефену.
– По мнению тётки, ты прикончил свою мать, – сказал он. – Поэтому она мне запретила общение с тобой.
– Кто-то же прикончил, – мрачно отозвался Стефен.
– Но ты же мог, чёрт побери, встать на колени, Кинч! Мать умирает, просит, – не унимался Хват Малиган. – Конечно, я и сам гипербореец. Но, уже при смерти, родная мать упрашивает опуститься на колени с молитвой за неё. А ты упёрся. Сколько же в тебе злобищи…
Он осёкся и вновь слегка намылил щеки. Всепрощающая улыбка заиграла на его губах.
– Впрочем, очень милый мим, – бормотнул он сам себе. – Кинч – наимилейший фигляр промежду них.
Он смолк, бреясь всерьёз — внимательно и ровно.
вверх-скок