Стефен достал батон, банку с мёдом и масло из шкафчика.
Хват Малиган вдруг насупился:
— Что за бардак? Я ж ей сказал быть к восьми.
— Можно и чёрным пить,– сказал Стефен.– В шкафчике есть лимон.
— Ну, тебя к чёрту, с твоими парижскими причудами,– окрысился Хват Малиган.– Желаю ирландского молока!
Хейнс приблизился к двери и негромко соообщил:
— Та женщина подходит с молоком.
— Благослови вас Господь,– воскликнул Малиган, вскакивая со стула.– Давайте к столу. Вот чай, наливайте. Сахар в пакете. Не люблю цацкаться с грёбаными яйцами.– Он располосовал на блюде жареное и вышлепнул в три тарелки, приговаривая:
— In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti.латынь: "Во имя отца, Сына и Святаго Духа"
Хейнc присел налить чай.
— Кладу по два кусочка каждому,– сказал он.– Однако, чай у вас, Малиган, наикрепчайший, не так ли?
Хват Малиган, откраивая толстые ломти от батона, отвечал слащавым старушечьим голосом:
— Кады чай лью, так уж чай, говаривала матушка Гроган. А кады воду, то уж воду.
— Богом клянусь, уж это точно чай,– сказал Хейнc.
Хват Малиган продолжал кромсать и гундосить:
— Таков уж у меня рецевт, миcсис Кахил. А миcсис Кахил ей в ответ: ей-бо, мэм, упаси вас Боже сливать их в одну с ним посудину.
Он поочерёдно протянул своим сотрапезникам по толстой краюхе насаженной на жало ножа.
— Данный фольклор,– произнёс он вполне серьёзно,– как раз для вашей книги, Хейнc. Пять строк текста и десять страниц примечаний об обрядах и рыбо-божествах деревни Дандрам. Издано сестрами ведьмами в одна тысяча мохнатом году дремучей эры.
Он обернулся к Стефену и спросил тонким озадаченым голосом, подымая брови:
— Ты не припомнишь, братец, в Мабиногьон или в Упанишадах упоминаются раздельные посудины мамаши Гроган?
— Сомневаюсь,– сумрачно отозвался Стефен.
— Вот как?– продолжал Хват Малиган тем же тоном.– А на каких, простите, основаниях?
— По-моему,– ответил Стефен продолжая есть,– про это нет ни в Мабиногьон, ни вокруг него. А матушка Гроган, предположительно, родственница Мэри Энн.
Лицо Малигана восторженно заулыбалось.
— Прелестно,– подхватил он изысканно сладостным голосом, показывая белые зубы и приятно помаргивая.– Ты думаешь – родственница? Просто прелесть.
Затем, хмуро насупившись, он проревел хриплым скрежещущим голосом, вновь рьяно кромсая батон:
Набив рот жареным, он и жевал и пел.