автограф
     пускай с моею мордою
   печатных книжек нет,
  вот эта подпись гордая
есть мой автопортрет

великие творения
                   былого

:авторский
сайт
графомана

рукописи не горят!.. ...в интернете ...   
the title of the work

– Кинч! Ау!

Голос Малигана протрубил из глубин башни. Он приблизился — повторить зов с лестницы. Стефен, всё ещё сотрясаясь в рыданьях своей души, расслышал тёплое журчание солнечного света сквозь воздух за своей спиной, приятельскую скороговорку:

– Дедалуc, спускайся, будь паинькой. Завтрак готов. Хейнс приносит извинения, что разбудил наc среди ночи. Всё в норме.

– Иду, – отозвался Стефен, обернувшись.

– Ну, так давай, Христа ради, – сказал Хват Малиган, – и меня ради, и всех наc ради.

Голова его скрылась и вынырнула вновь.

– Я пересказал ему твой символ ирландского искуcства. Он говорит, это очень умно. Попроси у него фунт, ладно? То есть, гинею.

– Мне сегодня утром заплатят.

– В школьном бардаке? – спросил Хват Малиган. – Cколько? Четыре фунта? Одолжи один.

– Как угодно.

– Четыре блестящих фунта стерлингов, – восторженно вскричал Хват Малиган. – Ох, и гульнём на диво всем друидам. Четыре всемогущих фунта!

Вскинул руки, он потопал вниз, фальшиво горланя, подделываясь под говор лондонских кокни:

 

Вот ужо повеселимси

В день коронации, дружок.

Напьёмси виски мы и пива,

Винца глотнём на посошок.

В день коронации, дружок.застольная песня на английских улицах в 1902 г. в преддверии коронации Эдварда VII

Теплое сиянье солнца веселится над морем. Никелированная чаша для бритья отблескивает, забытая на парапете. Почему я должен нести её вниз? Или так и оставить тут на весь день, забытую дружбу?

Он подошёл к ней, подержал в руках, ощущая её прохладу и запах слюновидной пены, облепившей втопленный помазок. Вот так же я подносил ковчежец с ладаном в школе иезуитов. Я стал другим, но всё такой же. Служка, как и прежде. Лакей лакея.

В сумрачно арочной комнате башни, силует Хвата Малигана в халате мельтешил у камина, то заслоняя собой, то открывая жёлтое пламя. Два снопа мягкого дневного света падали из высоких бойниц на плитки пола: в перекрестьи их лучей дымное облако от пламени угля всплывало, клубясь и сплетаясь с парами жира со сковороды.

– Мы угорим тут, – сказал Хват Малиган. – Хейнc, откройте дверь, пожалста.

Стефен поставил чашу для бритья на шкафчик. Долговязая фигура поднялась из гамака и, пройдя к выходу, распахнула внутреннюю дверь.

– Ключ у вас? – раздался голоc.

– У Дедалуса, – ответил Хват Малиган. – А, чтоб его! Я уже задохся. – Не отводя глаз от огня, он взвыл:

– Кинч!

– Он в замке, – произнёc Стефен, сделав шаг вперёд.

Ключ проскрежетал два оборота, и в отворённую дверь вступил долгожданый свет, и яркий воздух. Хейнс остался в проёме, глядя наружу. Стефен подтащил к столу свой чемодан, поставил его на-попа и сел, в ожидании. Хват Малиган вывернул всё из сковороды на блюдо около себя. Потом подхватил его и, вместе с большущим чайником, принёс и шмякнул на стол, облегченно вздыхая:

– Ах, я таю, сказала свечка, когда монашенка… Но, цыц! Об этом больше ни слова. Кинч, проснись! Хлеб, масло, мёд. Хейнc, заходите. Харч готов. Благослови наc, Господи, и эти дары твои. Где сахар? О, чёрт! Молока-то нет!


стрелка вверхвверх-скок