самое-пресамое
финальное произведение

Но хватит об этом, вернёмся к попытке Леночки исправить мою вопиющую неприкосновенность и её неимение нормального папы…

Она вошла в комнату и уселась ко мне на колени, отделяя от стола с раскрытым словарём, тетрадкой и номером Morning Star. Обернув лицо вверх, она подняла руку и приложила маленькую ладонь к моей ежеутренне бритой щеке. Наверное, хотела научить зааскетированного папашу, как это делается.

(...что оттолкнуло меня? Боязнь скатиться к инцесту? Невозможно, при моём встроенном робото-самоконтроле.

Скорее всего, жалостливая улыбка на её лице, говорившая «ах, ты, бедняжка!», вздыбила мою шерсть...)

— Ну, хватит, Леночка, мне надо работать.

Улыбка сменилась выражением угрюмой злости, и она принялась мстительно подпрыгивать, всё так же сидя на моих коленях.

— Что?! Размечталась о сладких пирожках? Не рано ли?— И я встал на ноги, бездушный робот, лишив её площадки для подскоков.

Через пару дней, вернувшись с работы, я заметил перемену на моих полках. Там появилась чёрная дыра. Высокая скула лица Иры, на любительском фото посреди ручья, была пробита. Инструментом этого вандализма, а может, даже и Вудуизма, послужил острый карандаш или, возможно, шариковая ручка. Вопрос «кто?» у меня не возникал. Какая разница?

— Леночка, поди-ка сюда!

— Что?

— Как отец, я обязан заботиться о твоём образовании, чтобы ты разбиралась: что есть что. Посмотри на фотографию на полке.

— Что?

— Вот это называется «подлость».

— Это не я.

— Я не говорю, что ты. Просто запомни, что такое «подлость». А кто её сделал уже неважно.

Фотографию пришлось отнести в фотоателье напротив Лунатика. Фотомастер Артур, молодой Армянин, который специализировался на переносе фотопортретов на керамику, сказал, что это поправимо. Только я попросил увеличить до размера настенного портрета, оставив всё как есть, и ручей тоже… Для восстановленного и увеличенного фото, я купил картонную рамочку, и поставил обратно на полку.

Увидав результат, мать моя глумливо хохотнула, что и осталось единственным её комментарием. Никаких педагогических бесед по этой теме я больше не затевал, а фотография так и стояла в полной неприкосновенности, потихоньку собирая пыль…

~ ~ ~

Накануне дня рождения своего сына Андрея, моя сестра Наташа пожаловалась, что нигде не найти игрушечную железную дорогу. Если я помню тот большой круг из маленьких рельсов с крохотным поездом, что бегал по ним на Объекте…

Конечно же, я помнил прекрасную игрушку и принял жалобу за повод вырваться из повседневной колеи Конотопской жизни. Я ведь любящий дядя! Просто малость неудобно Наташу спросить, это ему два или три года будет?

Для начала, я поехал в Киев. Продавщица специализированного универмага «Детский Мир» угрюмо сидела за прилавком, скрестив руки под чёрной телогрейкой разнорабочих, накинутой поверх её специализировано синей униформы. Её чуть взвеселило, когда я сообщил, что «хóчу паравóза». Она хмыкнула и ответила по-селянски, чтоб мне, деревенщине, скорее доходило:

— Паравоза немає.

Что, впрочем, меня не удивило, потому что сказанное Наташей надо принимать как данность объективной реальности, и тут уже без вариантов.

Следующей деталью, которой подошла очередь возникнуть в плане, стала столица нашей общей Матери-Родины — Москва… Именно туда тянулись караванные пути натоптанные потребителем, изнемогшим в полупустыне на полках хронических дефицитов…

В столичном «Детском Мире» нашлись паровозики с вагончиками и рельсами, и мостиками, чтобы по ним мог бегать маленький поезд, с питанием от маленькой батарейки. Я отвёз добычу на Киевский вокзал, в автоматическую камеру хранения, и вернулся в центр города — урвать свою долю культурной жизни Столицы.

В билетной кассе Большого Театра мне пояснили, что билеты нужно заказывать за две недели до посещения их Гранд-заведения. Несколько разочарованный, я покинул прославленный очаг культуры, где нефиг ловить обогрева приблудным любящим дядьям.

Тут же на тротуаре стояла стеклянная будка, наглухо зашторенная изнутри всевозможными афишами, которая торговала билетами в театры и концертные залы Москвы. На предстоящий вечер, мне предложили выбрать: концерт звёзд эстрады в Кремлёвском Дворце Съездов, либо концерт джаз-группы в Центральном Театре Советской Армии.

То есть у меня появилась возможность побывать в Кремле ради всей той зевотной преснятины, что годами журчит из ЦТ-канализации, или же…

— Конечно джаз!

(...говорят, что вокзал в Чернигове построен при Немцах, во время оккупации. И я верю таким говорильщикам. Почему? Хотя бы за то, что не получают зарплату за своё говорение, в отличие от официальных составителей постоянно переписываемых Советских учебников истории.

А ещё говорят, что с высоты птичьего полёта Черниговский вокзал смотрится, как Тевтонский крест. Я никогда не обозревал данное здание сверху, но могу засвидетельствовать, что из всех вокзалов, где мне довелось побывать, только в нём можешь набрать кипяток из большого медного крана в любое время суток...)

Ловкий подвод (нет?) сказать, что здание Центрального Театра Советской Армии выглядит, как пятиконечная звезда для тех мимолётных пернатых, которым делать больше нечего, кроме как под себя смотреть. Внутри же — это добротное здание, с большим зрительным залом на первом этаже, и выставочными стендами в широких галереях на втором.

Я скрупулёзно изучил выставку почтовых конвертов и спичечных этикеток, выпускавшихся в годы Великой Отечественной войны, потому что прибыл туда за два часа до концерта. А что ещё оставалось делать в незнакомой зимней Москве?

Картинки на конвертах и этикетках, при всём своём наивном примитивизме, вызывали ностальгический отклик, потому что я вырос на чёрно-белых кинофильмах той поры.

Затем я спустился в зал, куда вскоре явились джазмены устанавливать и опробовать свои инструменты на сцене — ударник, виброфон, колонки…

Закончив с приготовлениями, музыканты дружно набросились на лысого Еврея, за то что слишком умный и опять опоздал. В целях обороны, он прогнал им дуру про тяготы Московской жизни, а потом перешёл в контратаку с угрозами, что скоро он ващще завяжет с этой музыкой, не ну оно ему нада, а? Они покинули сцену и зал начал медленно заполняться. Для аудитории из сотни любителей джаза, кресел лилового плюша хватало в рядах с избытком.

И концерт начался… Вела его высокая толстая девушка в чёрном, и она же иногда пела.

Я впитывал номер за номером и хотел только одного — пусть они не кончаются. Какой Диксиленд выдавал виброфон! Какие риффы на бас-гитаре! В одном номере басист, его гитара с длинным грифом, и девушка остались втроём на сцене, они сделали блюз такой откровенной сексуальности, что низвела всю масс-порнуху до уровня дождевой лужи у ног Статуи Свободы.

Еврей выходил только раз, он играл на бонгах. Играл?! Весь Африканский континент не выдаст на их барабанах чего-либо подобного. Я простил ему его лысину и тупой базар перед концертом, потому что он стал совершенно иным человеком. Он забыл, что оно ему "ващще не нада" и творил ритмы, наполняющие тебя неудержимо радостным восторгом. «Браво!»

~ ~ ~

По-видимому, в одной из пяти конечностей ЦТСА проводилось какое-то параллельное мероприятие, потому что к стойке раздевалки толпилось много офицеров в парадной форме, которых на концерте не было.

Девушка гардеробщица принесла одежды сразу для двоих и сложила их поверх стойки: генеральскую шинель с красно-шёлковой подкладкой и каракулевым воротником (так этот опёнок засушенный слева от меня — генерал?) и демисезонную шинелку от Алёши Очерета.

Она их опустила и испустила чуть слышный вздох печали.

(...а куда денешься? Обычная неразрешимая задача — либо гусар, кровь с молоком, но без копейки в кармане, либо замухрышка генерал, но с обеспеченным доходом.

У каждого найдутся рычаги утешить дам, када их чёт на вздохи потянуло, но, зачастую, это рычаги для разных мест...)

Московские таксисты профессиональнее своих Киевских коллег. Во всяком случае, тот, который подобрал меня после концерта, оценил верблюжье-шерстяную внешность, безбагажность и с первого же раза отвёз в гостиницу, где не заводят навязшую на зубах херню про предварительное бронирование…

Гостиница «Полярная» начиналась от тротуара и терялась где-то во тьме наверху... Регистраторша запустила меня лифтом на невообразимые высоты между двенадцатым и шестнадцатым этажами.

Номер оказался схожим с комнатами отдыха на Украинских вокзалах, куда всегда принимают, был бы только паспорт и рубль за койку. Только в "Полярной" ночлежке коек оказалось больше — штук двадцать, на которых уже валялись постояльцы, переодетые в свои спортивки.

В этот момент желудок пожаловался на мою забывчивость где-то пообедать, после культурной жизни, а так же и за то, что забыл перекусить, в пылу охоты на паравоза. Пришлось спросить, где тут столовая или буфет какой-нито, на что отдыхающие спортсмены, с каким-то даже злорадством, разъяснили, что всё такое подобное тут закрывают в семь.

Чувство голода и нарастающее желание осадить соседей (да ещё ж радостно так — «всё уже закрыто!») заставили меня скинуть верблюжье пальто и вжикнуть вниз на лифте.

На широкой приступке снаружи, рядом с гостиничным входом находилась также высокая дверь в ресторан, разумеется, запертая, однако в глубине различался свет и некоторое шевеление…

Я принялся колотить в коричневую раму остеклённой двери. Человек в фуражке и жёлтых полосах на пиджачных рукавах возник за стеклом. При виде меня, стоящего на фоне чернильной темени позднего вечера в мелком снегу без шапки, в распахнутом на белой рубахе пиджаке, дедуктивная логика подвела его к выводу, что я как бы носик выходил припудрить или там ещё чего-то, по свежему снежку на открытом воздухе, а теперь хочу обратно. Он отпер дверь, и я устремился в зал.

Ресторан занимал довольно обширную площадь, что позволяла гулять сразу две свадьбы, параллельно, и ещё оставались столики. Ждать пришлось довольно долго, пока подошёл официант, которому я сообщил о своём желании поесть, что-нибудь попроще, без излишеств.

Чтобы скоротать время, пока он вернётся с моим Спартанским заказом, я пронаблюдал танец молодых в ближайшей от меня свадьбе. Под конец их типа танго, дебелая невеста чего-то психанула, заехала подлым ударом локтя в грудную клетку тщедушного жениха и вернулась за стол. Он стиснул свой галстук, продержаться, пока дыхалка восстановится, лицо искривилось в поддельной улыбке, что обнаружила отсутствие резца с клыком. Фундамент брачных отношений закладывался прямиком на свадьбе.

Бедолага! Ну ты, бля, вляпался, полный пи… то есть... Совет да любовь!

По счёту за ужин мне не хватило одного рубля. Вернее, рубль у меня ещё оставался, но его я берёг на расходы следующего дня. Не вдаваясь в подробности, я объявил официанту про нехватку, пообещал, что непременно верну и спросил его имя. Он назвался, и не стал настаивать на рубле.

В номер я поднялся сытым и довольным, а на расспросы постояльцев, с рассеянным зевком, пояснил, что ресторан внизу ещё работает.

~ ~ ~

24 часа спустя, я прибыл в Конотоп и гордо повёз денрожденный подарок На-Семь-Ветров. Семья Наташи уже жила там, в крупноблочной девятиэтажке, построенной ПМК-7. Их адрес был известен мне, потому что, в виде помощи молодой семье, я писал для Гены контрольные по философии и истории, которые ему задавали в его заочном институте в Полтаве. С подмоченного шурина хоть шерсти клок…

Поездка лифтом на четвёртый этаж показалась провинциально краткой, но дверь мне не открыли. Гена иногда уезжал на сессии, а Наташа могла выйти к какой-то из соседок, которым я не писал работ.

По пути на Декабристов 13, я свернул в один из тупичков улицы Пирогова, где стояла хата родителей Гены. Отец его уже спал, а Наталья Савельевна сидела с Андреем, он же её внук, он же мой племянник, в гостиной.

Я хотел оставить коробку и уйти, но она попросила собрать игрушку, всё равно Андрюша ещё не спит. Когда поезд, чуть жужжа, начал бегать кругами по полу гостиной, там не осталось ни дядей, ни племянников, мы с Андреем сравнялись по возрасту…

~ ~ ~

На восстановление переводов, утраченных по ходу кататонического в стельку ступора в тамбуре электрички, ушло около года. Растянуть удовольствие на дольше не получалось — они оставались ещё слишком свежи в моей памяти. Поставив заключительную точку в последнем из переведённых рассказов, я повёз четырёхтомник Моэма в Нежин, чтобы вернуть его Нонне.

На подходе к пятиэтажке преподавателей в Графском Парке, я догнал Нонну в паре с Лидией Пановой, что когда-то кураторствовала в моей группе на Англофаке. Они направлялись к общему подъезду своих квартир, но заметив меня, остановились. Я поздоровался с дамами и сообщил Нонне о невозможности передать словами всю глубину моей благодарности за одолжённый у неё четырёхтомник, который вот он, обратно.

Она мило улыбнулась из-под своих очков и протянула руку — принять целлофановый пакет. Я перехватил её движение для, якобы, демократичного пожатия в стиле героев Джека Лондона. Но вместо этого, неожиданно и для себя самого, в галантном полупоклоне поцеловал тыл её ладони. Только после этого пакет перешёл по назначению. Окончательно распрямившись, я уделил Пановой чопорный кивок и удалился… Ну хорошо хоть каблуками не прищёлкнул, грёбаный поручик Ржевский.

Моя эйфория сошла с электрички на первой же остановке после Нежина, и вместо неё насела неотвязная озабоченность.

Какое всё-таки благо — неумение строить подробные планы! Планы должны быть краткими, как строки телеграфных сообщений: "Подготовить сборник переводов для печати тиражом 150 000. Тчк."

Продумывая план в деталях, подвергаешь его смертельному риску. Непременно всплывёт какая-то неодолимая подробность, в которую твой план упрётся, как «Титаник» в свой айсберг.

Гля-гля-гля! Эт чё за ё..!

Бенц! Кррчбрдзз!

...и наплывает упокоенное бульканье… какая нах… разн?.. зачем стремиться к невоможн?.. буль.. бл...

~ ~ ~

Ну спрашивается: какое нормальное издательство станет рассматривать закорючки моего почерка? А? Однако, как превратить переводы в машинописный текст? Может научиться печатать? Заманчиво! А где машинку взять? Ты видел их в продаже?

...и следующий айсберг врывается в трюм...

У секретарши начальника СМП-615 на столе стоит бандура с нашлёпкой «Ятрань» и с электрическим шнуром, чтобы совать в розетку. Целый станок с чёрным проводом на 220 вольт. Чуть коснёшься кнопки и — трах-та-да-дах! — неудержимая очередь в ответ, как типа из типа автомата Калашникова. Ничего похожего на зазывное цокотанье пишущих машинок в кино. К тому же, секретарша не знает Украинского и даже на Русском печатает указательным пальцем одной руки.

...ну, допустим, после работы, я приходил бы в приёмную и потихоньку…

Этот план булькнул на дно добровольно, не дожидаясь деталей — с учётом ревностного подхода нового начальника СМП-615 к его обязанностям руководителя и своим воззрений на административный корпус, как на персональный курятник, он не потерпит там приблудных каменщиков, даже после работы.

Айсберги неодолимых деталей, обложив план со всех сторон, остановили навигацию…

* * *