самое-пресамое
финальное произведение

Пение на рабочем месте я себе позволял не ежедневно, но довольно часто. Иногда, особенно когда стройка На-Семи-Ветрах утопала в холодном густом тумане и мы плыли сквозь него словно ладья викингов в извилисто-скользких фиордах, кто-нибудь из нашей бригады просил:

– Спой, Серёга!

Однако Цыганочке Высоцкого наша бригада почти единогласно предпочитала его же Балладу о Гипсе:

А каску я не терял, а просто шиканул джентльменством. Я тогда шёл среди стройплощадок «строительных угодий» и возле крупноблочной девятиэтажки увидал пару штукатурш из ПМК-7. Они какие-то цветочки собирали в свеже-зелёной траве, скорее всего одуванчики, судя по жёлтому цвету. Штукатурши обратились ко мне с просьбой о целлофановом пакете, которого у меня не было и, широким гусарским жестом, я швырнул свою каску в траву под ногами дам, чтоб как в лукошко собирали. Потом ещё показал даже наш коричневый вагончик, чтоб знали куда возвращать головной убор. Я видел их в первый раз, а мою каску – в последний.

Во всей нашей бригаде только я носил каску, вот Ваня и прицепился со своей объяснительной. Но называть «стихами» то, что я ему накропал это наглая лесть, там, в лучшем случае, верлибр был…

А вот насчёт рубахи, это да, тут я вляпался по полной. Недальновидно дал поблажку своей склонности к самодельным ритуалам, потому что наступил первый день лета. Ну как можно не откликнуться на событие? Летом, даже если под спецовкой одета только майка, всё равно паришься по чёрному, летом рубаха лишний элемент.

Ту зелёную рубаху из какой-то жмаканой синтетики я носил шесть лет, а она никак не снашивалась, падлюга; а потеешь в ней как в любой другой синтетике, несмотря что жмаканая. И вот, 1-го июня, я вышел из вагончика словно свободный художник Монмартра в его зелёной накидке, что живописно обнимала своими рукавами мою чёрную спецовку одетую, в свою очередь, на мой голый торс. Я поднялся на этаж текущей захватки, и похоронил рубаху в одной из всё ещё незабитых дыр какой-то из панелей перекрытия среди незавершённых стен… Мусорных баков на стройке отродясь не бывало, а просто бросить в очко дощатого сортира рука не поднялась – столько лет вместе потели...

Потом я ушёл на третий этаж соседней секции, где в одиночку клал поперечную с вентканалами, пока не появился Пётр Лысун позвать меня к вагончику. По дороге, он почему-то отводил глаза и говорил на отвлечённо ботанические темы.

Все эти странные симптомы вылетели у меня из головы, когда перед вагончиком я увидел фургончик УАЗ, а впридачу здоровенного мента в фуражке с красным околышком под присмотром психиатра Тарасенко в строгом деловом пиджаке… Наша бригада вместе с прорабом Карениным и мастером Ваней образовывали неровный полукруг лицом к посетителям.

Тарасенко объявил присутствующим, что моё поведение всегда отличалось ненормальностью, а сегодня я переступил всякую меру несанкционированными похоронами рубахи в дыре бетонной плиты. Затем он демократично поинтересовался у массы, какие ещё аномалии за мой замечались.

Народ безмолвствовал… Кто-то из наших женщин попыталась объяснить, что рубаха была совсем струхлая, а Тарасенко, во избежание жалостно-лишних тенденций на посторонние темы, приказал мне зайти в вагончик и переодеться.

Я беспрекословно исполнил, а потом поднялся в фургончик, в трюме которого оказался уже какой-то дополнительный алкаш и нас увезли... Во время стоянки возле Медицинского Центра, алкаш начал меня убеждать рвануть когти в разных направлениях – мент не может гнаться сразу за двумя. Я отмалчивался, понимая, что лучше 45 дней под шприцами, чем пожизненно в бегах. Потом к нам присоединился молодой вертухай в гражданке, а также ещё один алик и нас, наезженной дорожкой, повезли в город Ромны.

По пути мы заехали в какое-то придорожное село принять дополнительный груз из двух старух в трагично-чёрном и встревоженного мужика, который клялся, всем по очереди, что ничего не помнит что вчера было.

По прибытии в психбольницу, нас развели в разных направлениях и, непонятно зачем, мне сделали рентген в лежачем положении. Может быть, испытывали только что установленное оборудование… Никого из алкашей я больше не видел, такими случаями занимается третье отделение, ну а я – инвентарь пятой...

И снова Площадка стала ареной ежедневного промывания моих мозгов через зад, сменяясь ночным отдохновением в переполненной палате… Из знакомых во всех категория выше абсолютно свободных, я увидал только Сашу, который знал моего брата Сашу, но он уже совсем не просыпался.

Как ветеран и во имя человеколюбия, я обратился к заведующей с мольбой заменить мне уколы аминазина на аминазин в таблетках. Она обещала подумать и за десять дней до окончания моего срока отменила третий, заключительный укол на ночь. И за это, вот только что, имя её всплыло в моей благодарной памяти – её звали Нина.

Более ничего примечательного не произошло, кроме того, что я узнал как оказывать первую помощь в случае припадка эпилепсии. Эпилептика надо схватить за ноги и отволочь с Площадки в тень под навесом. Там он тоже будет биться спиной о землю, однако темп постепенно начнёт снижаться, покуда возбуждение не уляжется, в конце концов. Некоторые полудурки считают полезным прихлопывать мух у него на лице своими грязными лапами. Однако на течении припадка это мало сказывается, если вообще да…

На той узкой тропке под высокой железнодорожной насыпью, Петухов не сказал мне лишь одного – почему меня так пристально пасли под колпаком неусыпного наблюдения. Но в этом не было нужды, поскольку причину я знал не хуже него.

Причиной послужила реконструкция роддома, длинной двухэтажки у перекрёстка улицы Ленина и спуска от Универмага. Каждая строительная организация Конотопа исполняла свою часть работ. СМП-615 достались перегородки и пара санузлов в правом крыле первого этажа. Исполнителями стали четыре штукатурши и я. Мы уложились в одну неделю.

Когда женщины уже штукатурили положенные мной перегородки, в коридоре появился мужик в чистом костюме и при галстуке. При виде четырёх ядрёных баб, посетитель начал распускать свой хвост на фоне занюханного подсобника, который подавал им раствор.

Я вежливо попросил его умерить пыл и не кашлять во всех направлениях.

– Да ты знаешь на кого пурхаешь? Я – Первый Секретарь Горкома Партии!

– А я каменщик четвёртого разряда.

– Ну ты получишь!

Он ушёл, а полчаса спустя в коридор влетел взмыленный главный инженер, потому что он ещё и председатель партийного комитета СМП-615: –« Как ты смел материть Первого Секретаря Горкома Партии?!»

Штукатурши в один голос громко засвидетельствовали, что никакого мата не было. Впрочем, главного инженера это не утешило, но он ушёл.

Вот и всё. Проще не бывает – самец с рычагами власти, против самца в заляпанной раствором спецовке. Но что обидно, обидно до боли, так это облыжное обвинение в использовании ненормативной лексики. Я праведно воздерживался от подобных слов даже в глубине души и грузчики со стажем удивлялись моей способности разгрузить вагон леса, ну в смысле, стропы заводить, и при этом даже разу не сказать «у, бля!»…

~ ~ ~