В сущности, повторный перевод, стал просто восстановительным переписыванием из памяти в тетрадь и уже через месяц я отвёз его Жомниру, но уже без портфеля.
Так, хоть и с месячной задержкой, решение завязать с переводом рассказов Моэма успешно осуществилось. Однако, оно являлось всего лишь частью более обширного плана действий.
В нём, как и во всех других моих планах, отсутствовали чётко обозначенные детали, потому что планы мои, они скорее и не планы вовсе, а, типа, ощущения, что надо сделать то-то и то-то. Детали к планам являются уже потом – по ходу исполнения.
Что касается обширного плана, то он возник когда мне, наконец-то, дошло, что никаких моих переводов Жомнир никуда не «засватает». И неважно почему, главное, что это точно.
Что же теперь делать?
Да просто надо взять вопрос публикации в свои руки и, для начала, забрать у Жомнира все мои переводы в тонких разнообложечных тетрадочках, что заштабелёваны где-то там, среди прочих бумаг на стеллажах его архивной комнаты...
Я приехал в Нежин и объявил ему о своём намерении забрать свои чёрно-серо-беловики.
Жомнир не возражал и ни о чём детально не расспрашивал. Он устроил застолье, ведь за эти годы я стал в их доме, типа как, дальний родственник, хоть и бедный, но временами полезный, как, скажем, при оклейке гостиной комнаты новыми обоями...
Мы сели за квадратный стол, выдвинутый от стены в центр гостиной, и ели всё, что приносила из кухни Мария Антоновна, чтоб лучше закусить крепкий самогон.
Жомнир увлечённо делился новостью про золотую пектораль большой художественной ценности, которую недавно раскопали в каком-то из степных курганов. Когда тема раскопок исчерпалась, он спросил какие у меня отношения с Нежиным, имея ввиду Иру.
На что, имея ввиду тебя, я охарактеризовал эти отношения как очень даже плодотворные, а затем осторожно спросил про Иру: как она?
— Что как?– ответил Жомнир.– Таскается по городу.
Этот ответ пришёлся мне точнёхонько поддых, хоть не настолько сильно, как слова Иры, что у неё есть какой-то Саша, о котором она поделилась с моей сестрой, а та пересказала мне не сразу, а после моего развода с Ирой, в виде бонусного, что ли, утешения.
Куда сильнее самой информации от Жомнира меня поразила её форма – абсолютное совпадение его слов с ответом мужика на конотопском кирпичном заводе, которого я спрашивал про Ольгу.
(...при всей разнице в образовательном и культурном уровне, когда нам хочется дать своему ближнему по мозгам, мы пускаем в ход один и тот же старый добрый каменный топор...)
Пришло время выдвигаться на электричку. Жомнир сложил все мои переводы в увесистый целлофановый пакет и вышел проводить меня на вокзал.
Самогон оказался действительно крепким, но я помню как подкатила электричка и с шипением распахнула дверь на перрон. Отклонив предложение помощи Жомнира, я пошёл в круглый туннель тамбура с отблесками никелированных поручней по бокам. Хватаясь за левый из них, я поднялся внутрь, прошёл к дверям напротив и повесил пакет на тамошний поручень. Последнее, что я слышал, был звук захлопывающейся двери за спиной...
Когда я пришёл в себя, то всё так же стоял, уцепившись левой рукой в головку поручня рядом с закрытой дверью.
Электричка тоже недвижно стояла у четвёртой платформы конотопского Вокзала. Она была пуста, потому что по расписанию до её дальнейшего отправления на Хутор Михайловский оставалось ещё часа два.
Увидев, что поручень пуст, я окаменел мышцами живота и прекратил дышать. На остальных трёх поручнях пакет тоже отсутствовал.
Я дёрнул раздвижную дверь, зашёл в пустой вагон и посмотрел вдоль пустых полок над окнами, затем вернулся в тамбур и выдохнул: хху!
Сидеть на обтянутых кожзаменителем сиденьях пустой электрички мне не хотелось и я пошёл через подземный переход и привокзальную площадь в парк Лунатика, на твёрдую деревянную скамейку.
Там я долго сидел без всяких мыслей, только иногда представлял сам себя в виде тупо застывшей статуи над поручнем, с которого снимают целлофан с переводами.
Кто?! Какая разница. Кто бы то ни был, добыча радости не принесла – абсолютная бесполезность. Разве что печку растапливать – хватит на несколько зим...
Бездумно просидев около часа, я вспомнил, что это день дежурства СМП-615 в народной дружине и побрёл в опорный пункт, где тоже всего лишь сидел – безучастно, отстранённо и молча.
И только когда пришёл милиционер, я понял что надо делать дальше.
— Товарищ капитан, одолжите три рубля до следующего дежурства.
— Я рублями не одалживаю, могу только сутками. Пятнадцать хватит?
Его тупая острота лишь подтвердила правильность возникшего у меня плана...
На следующий день в нашей бригаде нашлись три рубля и после работы я поехал в Нежин. Там, в пятиэтажке преподавателей НГПИ в Графском парке я нашёл квартиру улыбчивой Ноны Панченко.
Я сказал, что потерял переводы Моэма, над которыми работал несколько лет. Теперь для их восстановления мне нужны оригиналы, все из которых собраны в имеющемся у неё четырёхтомнике. Не могла бы она?..
Всё так же мило улыбаясь, Нона принесла книги, сложила их в целлофановый пакет и передала мне. Как радостно застучало моё сердце – спасибо!
— Слышь, Мария Антоновна? Этот негодный Огольцов потерял все свои переводы в электричке!
— А вот не надо было так поить хлопца!
Мария Антоновна тоже не знала, что все мои невзгоды или радости, взлёты и падения, исходят от той недосягаемой сволочи в непостижимо далёком будущем, которая слагает сейчас это письмо тебе, лёжа в палатке среди тёмного леса возле журчащей мимо речки Варанда́...
перевернуть страницу|~►стр. 218
стр. 214 | стр. 215 | стр. 216 | стр. 217 | стр. 218 | стр. 219
стр. 220 | стр. 221 | стр. 222 | стр. 223
вверх-скок