Когда Гаина Михайловна, потупя взгляд, осторожно поинтересовалась, как относятся ко мне в нашей бригаде, я моментально вычислил, откуда ветер дует. Хочет краями выспросить, как там вообще терпят мою подмоченную репутацию…
Чего уж скрывать, не каждый коллектив потерпит в своих рядах члена на должности не соответствующей его диплому. Чем и объясняется крик души крепильщика Васи, на шахте «Дофиновка»: «Ты своим дипломом позоришь нашу шахту!» Ну в смысле, мой диплом делает из неё непонятный сброд и полный бомжатник...
Мою репутацию в СМП-615 подмочила кассирша Комос, которая знала, что в Нежине я таки продержался до диплома, и знала даже по какой специальности.
У её дочери, Аллы, когда-то шли затяжные серьёзные отношения с моим братом Сашей. В тот период, я даже посетил однажды квартиру Комосов. Но позднее Алла постригла свои дивные длинные волосы лишком коротко, а мой брат пошёл в примаки к Люде с её матерью.
~ ~ ~
Кассирша Комос занималась тем, что выдавала зарплату работникам СМП-615. Для этой цели, раз в месяц, "Наша Чаечка" отвозила рабочих со стройки на территорию базы СМП-615, и мы выстраивались там, возбуждённой очередью, в вестибюле на первом этаже административного здания, к маленькому квадратному окошку в глухой стене, налево от входа.
Достоявшись, в разгорячённой предстоящей получкой очереди рабочих, склоняешься к этому квадратному иллюминатору, довольно низко в стене, и расписываешься в ведомости… Вот именно эта, заключительная, поза мне как-то совсем не нравилась. Голова твоя где-то там, не ясно где, а зад торчит снаружи: на милость и усмотрение очереди в состоянии взвинченного предвкушения...
Когда подошёл мой черёд, я не стал подгибаться, а просто ведомость на край окошка подтащил и расписался, тем более Комос уже видела, что это я на подходе. Тут-то она и закричала, из-за окошечного стекла: «Серёжа! А голова где?»
— Меня гильотинировали.
— Чего? Да брось выделываться, думаешь, диплом получил так и — всё? Ты же к нам в гости с Ольгой приходил. Забыл? Мы ещё самогон вместе пили!
Именно это мне никогда не нравилось в людях, когда лезут с непрошенной фамильярностью и затевают панибратство. И, разумеется, мой ответ кассирше Комос был достаточно прямым, чтоб ей дошло:
— Вы глубоко заблуждаетесь. У вас в гостях мы пили спирт и берёзовый сок, а самогона там не оказалось.
Ну поставил, в общем, её на место. Но зарплату она мне всё равно выдала, и даже хватило вернуть Тоне 25 руб. за розы на твой день рождения, когда тебе только-только полчаса исполнилось. А то до этого всё как-то не получалось...
Поэтому, из-за болтливой развязности кассирши, мне так и не удалось скрыть от нашей бригады свою дипломированность.
однако особой дискриминации ко мне по этому поводу не применяли, а ещё через четыре года, я даже привинтил на курточку спецовки «поплавок». Это такой значок, что вместе с дипломом выдаётся. Просто подумалось: а чё он тут в ящике серванта валяться будет? Потому и привинтил, летом конечно.
Такой денди-каменщик получился — ромбик эмали нежно голубой расцветки, а в ней золочёная книга нараспашку, на фоне выгорело-чёрной х/б спецовки.
Больше месяца так и ходил. А потом утром, открываю шкафчик с одеждой: в спецовке только дырка, а «поплавок» уплыл. Но это не наша бригада отвинтили, нет, объект, в тот момент, к сдаче готовился, и нагнали рабочую силу откуда попадя, из других организаций, ради солидарности управленческих соплежуев...
Так что, в свой следующий приезд в Нежин, я тёще дал вполне предсказуемый ответ:
— Гаина Михайловна, десять человек нашей бригады ко мне хорошо относятся, а один положительно.
— Откуда ты знаешь?
— Анкетирование провёл. Устно. По отдельности конечно.
— Так прямо и спрашивал «как ты ко мне относишься?»
(...интересно, а откуда бы я эти цифры взял?
Кстати, некоторые из опрошенных потом тоже спрашивали: «А ты ко мне как?»...)
Да, жизнь перевернулась. Трудно сказать с ног на голову, или наоборот, однако целиком. Раньше, на выходные, я ездил из Нежина в Конотоп, а теперь из Конотопа в Нежин. По пятницам пригородным в 17:40 в Нежин, по понедельникам первой электричкой в 6:00 — обратно.
Трижды я проспал шестичасовую утреннюю, и начал уезжать в Конотоп по воскресеньям, в 19:40. Сильно боялся, что опоздания повлияют на моё место в очереди на квартиру.
(...когда в Америке существовало рабство Негров, многие Афро-Американские семьи разлучались. Скажем, муж пашет на плантации у одного хозяина, а его жена за много миль на плантации другого. По праздникам муж её навещал. Такая женщина называлась «broad wife»… Когда я об этом узнал, то пожалел даже, что вообще Английский учил, очень меня это словосочетание, почему-то, расстроило...)
~ ~ ~
Из-за того, что трамвая в Нежине нет, автобусы, с оглядкой на свою незаменимость, совершенно распоясались.
На каждой божьей остановке специальный столб с жестяной табличкой, где чёрным по жёлтому сказано, когда автобус номер такой-то должен подойти. Но в те таблички лучше не смотреть — одно расстройство. Жестянка говорит, что уже, как минимум, три № 5 должны были проехать, а ты ещё и одного не дождался… Хотя-ка? Погоди-ка? Точно! Замаячил вдалеке, вселяя шаткую надежду… Нет — мимо, и без тебя битком...
Однако в тот вечер нам с Ирой повезло. Подходим к остановке — тут и автобус подкатил. Это была суббота, и мы вышли, потому что Двойка позвонил и пригласил к себе на преферанс. На последнем курсе он жил уже не в общаге, а где-то на квартире, вот мы и условились встретиться на главной площади.
С Красных Партизан до площади всего две остановки, и мы дошли бы и пешком, но автобус подвернулся. Ира держалась бы за мою руку, чтоб не скользить в сапогах по снегу, такому ярко-белому, в кругах света от фонарных ламп над тротуаром…
Когда мы одевались в спальне, Ира попросила передать ей поясок от платья — длинную полоску ткани. Из-за узости спальни, и чтоб лишний раз не протискиваться между кроватью и коляской, я просто бросил поясок ей. Но один его конец держал пальцами, на всякий, если не поймает.
А именно в этот момент, она как раз наклонилась — застегнуть молнию на сапогах, и долетевший конец пояска охлестнул её согнутую спину.
Я изумился — до чего же совпало с тем эпизодом в фильме "Цыган", когда Будулай стегал свою жену кнутом, на прощанье. Потому что он уходил на войну, и как бы это такая Цыганская традиция перед разлукой.
Но Ира ничего и не заметила, а я утешил себя мыслью, что я не Цыган, и войны тоже нет...
Автобус затормозил у остановки на площади, где уже такая толпа скопилась, что и два автобуса не вывезут.
Я сошёл первым и протянул Ире руку, помочь. Как только она ступила на остановку, толпа ломанулась на штурм двери. Но я успел прикрыть Иру спиной. Тут вскрикнула какая-то девушка, её чуть не потоптали в толчее.
К счастью, она успела схватиться за борт автобуса, а стадо всё так и пёрло наверх, сплошняком, по ступенькам.
Как человек не только благородный, но и галантный, я счёл это абсолютно неправильным, тем более в присутствии моей жены. Поэтому и крикнул девушке, поверх валившей между нами массы — за весь этот дурдом: «Извините!»
Кто-то в толпе не пожелал уступить мне в галантности, а может, решил, что это я её толкнул, и, крутанувшись из давки, он резко двинул меня в скулу. Возможно, не задумываясь даже, а просто имел выучку такую, что за фактом нарушения должен последовать факт наказания.
И тогда я громко объявил ему и толпе, что на секунду забыла про автобус, в ожидании моего ответа, и даже полная луна как-то внимательно застыла в небе, услыхать: «При всём моём непротивленстве, такое не могу стерпеть!» И я ответил ударом на удар.
Наверное, он не один был или, взъярённые ожиданием, посторонние хлопцы вмиг обернулись единой сворой, но удары посыпались со всех сторон — нашли козла отпущения, на ком зло сорвать, по поводу неправильного устройства жизни.
Всё, что мне оставалось, так это прятать лицо и голову между локтей, хотя, по-моему, тело и само знало, не дожидаясь моих решений, что ему делать. Мой личный вклад сводился к слышанью неясных воплей. Кто кому? Кто о чём?
Когда зарычал стартующий мотор, я почему-то был уже по ту сторону автобуса, под перекрёстным светом фонарей со столбов по периметру площади, но, что ещё непонятнее, по-прежнему на ногах. Правда, без шапки.
Наверное, разгневанных сбежалось чересчур, вот и помешали друг другу сшибить меня на корку плотно укатанного снега. Свора рванула оббегать автобус, к дверям. Он отошёл, открывая вид на остановку, где, среди дюжины невтиснувшихся, стояла Ира, с моей кроличьей шапкой в руках. Чуть дальше, в тени киоска Союзпечать, различался силуэт Двойки, который вышел встретить нас...
вверх-скок