Перекрытие этажа — ответственный момент (первые год-полтора мне эта честь не выпадала).
Поднесённую плиту, кран постепенно опускает на две несущие стены: наружную и осевую ("капиталку"), заранее покрытые раствором, на ширину монтируемого перекрытия. Избавленные от нагрузки, стальные стропы чуть провисают, показывая, что плита на месте.
Бригадир вместе с доверенным каменщиком, только что направлявшие спускаемый груз, ложатся животами поперёк уложенной плиты, и свешивают головы за её край — проверить хорошо ли вписалось её брюхо в ряд предыдущих, смонтированных до неё, потому что их низ станет потолком будущей квартиры. Если нужно — кран вновь приподымет плиту и отведёт в сторону, а в месте её опирания на стену будет добавлен раствор или же наоборот — соскре́бен. Ведь тут людям жить!
Наконец, придирчивые взгляды двух свешенных голов удовлетворены её соответствием общей ровности перекрытия, и бригадир кричит долгожданное слово:
— Поедя́т!
Это так он переиначил слово «пойдёт!», что означает «будущие жильцы будут счастливы и глубоко удовлетворены качеством строительных работ!»
Кран даёт полную слабину натянутым тросам, крючки строп (их всего четыре) вынуты из железа петель (их тоже четыре — по паре на каждый конец перекрытия) и со звоном брошены на бетон верхнего слоя плиты.
Стрела крана движется вверх и разворачивается, унося свой массивный крюк с подвешенной на него связкой из четырёх строп с крючками поменьше. Эта связка и есть «паук».
Грохоча электромотором и лязгая колёсами, пошатываясь ажурным каркасом башни (ничего страшного, амплитуда не зашкаливает, просто привыкнуть надо), кран катит прочь по рельсам подкранового пути, к штабелю плит, где, на самой верхней, стоят уже и ждут Вера Шарапова и Катерина, чтоб растащить крючки «паука» по дырам с петлями, на концах плиты.. Технология выверенная десятилетиями применения...
~ ~ ~
Утром, к половине восьмого, работники СМП-615 собирались на привокзальной площади в ожидании, когда от угла двухэтажного, но мощного здания вокзала хлынет густой поток рабочих и служащих, прибывших в Конотоп первой электричкой, проследовавшей через станции Бахмач, Халимоново, Хутор Халимоново и Куколка. Прибывшие коллеги смешивались с уже присутствующими, и теперь все вместе начинали ждать свой автобус.
Мы образовывали широкий круг, но не для хоровода, а для неспешного обмена новостями, приколами или комментариями о деталях текущей, перед нашими глазами, жизни привокзальной площади, которая возвращалась уже в привычно тихое русло, после ежеутреннего наплыва.
Движения транспорта на площади не отмечалось, а только шевеление (по её периметру) в других кругах, ожидающих автобусы других предприятий, но наш — шире всех и самый весёлый.
(...в кругу есть что-то семейное, зачаток общности. В кругу видишь больше людских лиц, чем стоя в строю...)
Наконец, из улицы Клубной появлялся наш автобус, "Наша Чаечка", по ассоциации с автомобилями марки Чайка, для провоза правительственных делегаций из аэропорта Шереметьево в Кремль, на переговоры.
Она с осмотрительной осторожностью переваливала через рельсы трамвайного пути, профыркивала мимо одноэтажного здания вокзальной милиции, на углу площади, затем миновала столб со знаком стоянки такси, хотя те, почему-то, под ним почти не появлялись. Завершая медленный круг почёта, автобус останавливался возле нашего весёлого круга и, чихнув дверями, распахивал их.
С площади, он повезёт нас мимо Лунатика, мимо школы № 12, мимо трамвайного депо к городской черте На-Семи-Ветрах, чтобы наша бригада сошла возле 110-квартирного, а автобус покатит дальше. Ему ещё 400 метров везти остальных пассажиров до места назначения, на обширную территорию базы СМП-615, оцепленную стеной из бетонных плит.
Однако не все рабочие нашей бригады приезжали "Чаечкой", поскольку большинство их жили в 50-квартирной пятиэтажке или в бараках общежития, тут же На-Семи-Ветрах, и они приходили пешком.
~ ~ ~
Мы переодевались в бесколёсном вагончике из горизонтально-длинных досок коричневой окраски. За входной дверью, в левом углу тамбура, толпились держаки прислонённых к стене лопат, схваченных коркой засохшего цементного растворе. Стопки вёдер, из разнообразно помятой жести, и в той же серой присохшей корке, давали приют нашим кельмам и кирочкам, дружно торчавшим из них рукоятями, вперемешку с витками белесой лески — хвостиками наших железных отвесов.
Внутренняя дверь тамбура открывала комнату под низким потолком из той же доски-вагонки, но уже без краски. Длинный стол под единственным окном, как и длинную лавку, вдоль него, покрывали пробы пера начинающих резчиков по дереву. Краткий ряд узких шкафчиков для одежды был встроен в каждую из торцевых стен.
Бо́льшую часть помещения поглощал обширный короб, из азбесто-цементных листов, что прятали электрические потроха тэнов отопления. Двухметровая арматурина над ним, выдерживала навал наших, утяжелённых влагой, бушлатов, для просушки после дождя.
Женщины переодевались в вагончике мастера. В отличие от нашего, тот стоял на высоких колёсах и нуждался в приставном крыльце под дверью, по центру его длинной стороны.
Вагончик мастера обит был жестью в краске выгорело-защитного цвета и имел два окна, разделённый входным тамбуром на два отсека — один для текущего мастера и пухлых пачек чертежей сооружаемого объекта, второй для женщин бригады.
~ ~ ~
В тёмное время суток, в отсеке мастера спали два сторожа-пенсионера, сменявшие друг друга еженощно. Один из них, с бравой фамилией Рогов, носил гимнастёрку "пеша" с рядками орденских планок, офицерский ремень, галифе и сапоги из хромовой кожи. Голова его щеголяла суконной фуражкой по моде тридцатых годов, как у маршала Жукова на Халхин-Голе, когда тот был ещё комбригом.
Под длинным козырьком фуражки суровилось лицо Римского легионера, изношенное в походах против варваров-тевтонов. В этом же лице проступала свежая неизгладимая обида на заведующего Конотопским собесом. Это чувство укоренилось в Рогове из-за одной всего лишь реплики, которую упомянутый должностной кретин уронил, в утешение, своему заму, за неплотно прикрытой дверью: «Терпение, коллега, их уже немного осталось».
Второй сторож ходил в гражданке, а прежде носил форму мента и подвергал задержанных по-пьяни мужиков садистскому тесту собственного изобретения: кто мог выговорить «Джавахарлал Неру», тех отпускал, а фонетически безнадёжных отправлял в вытрезвитель.
(...Конотоп есть Конотоп, тут даже рядовой мент знает и популяризирует имя первого президента Индии...)
В ночь своего дежурства бывший милиционер заслонял большим листом картона окно в отсеке мастера, изнутри. Иначе он не мог заснуть. Аукнулись годы молодости — его армейская служба проходила в подразделениях по борьбе с Бандеровцами, а в закарпатских гарнизонах окна казарм на ночь закрывали щитами из толстых досок, чтоб сон военнослужащих не потревожили гранаты партизан сквозь стёкла...
~ ~ ~
Переодевшись в рабочее, вся бригада сходилась в мужском вагончике на сводку новостей Семи-Ветров, барачных общежитий и самого СМП-615.
Иногда, для разнообразия, Григорий Григорьевич начинал наезжать на Гриню, что, де, в восемь часов ровно, тот обязан стоять на линии, звякать кельмой и мантулить кирпич на кирпич.
Гриня, в ответ ему, радостно хихикал и с готовность соглашался: «А то ж!» Потому что, покуда не подвезут раствор и кран не подаст его на линию, каменщикам там делать, практически, нечего.
Раствор, он же "грязь", доставлен будет самосвалом. Водитель даст задний и задерёт кузов над парой плотно составленных рядов пустых растворных ящиков, из листового железа.
Груз медленно поползёт вниз по крутизне уклона, но целиком не свалится. Хорошо, если хоть половина.
Во-1-х, по пути с растворо-бетонного узла раствор осел и уплотнился, выжимая воду из жижи и это, в основном, вода скатилась в ящики на земле. А во-2-х, дно кузова и его стенки уже давно и далеко не гладки, а покрыты слоями замёрзшего, поверх замёрзшего, поверх замёрзшего раствора зимой. Или засохшего, поверх засохшего, поверх засохшего при подвозе летом.
Поэтому нужно взобраться на задний борт, отвисший от поднятого кузова. Борт начнёт раскачиваться под ногами, в своих петлях, так что одну из ног нужно упереть в боковой, поднятый к небу борт, для устойчивости.
Стоя оставшейся ногой на узкой кромке заднего, качающегося, борта, подрезай лопатой слежавшийся в кузове раствор, чтобы пласты его соскальзывали в кучу на ящиках. Когда подрезанный пласт, с шуршащим шумом, поползёт и свалиться, кузов встрепенётся и бурно зашатается от облегчения. Тут важно не утратить равновесие, а устоять на заднем борту.
Самосвал уедет, оставив груду раствора поверх четырёх-пяти ящиков. Но это неправильно — каждому каменщику полагается отдельный ящик. Катерина и Вера Шарапова восстанавливают справедливое распределение своими совковыми лопатами.
Хотя к ящику приварены четыре петли для крючков, они его цепляют лишь за две, по диагонали, чтобы кран одной ходкой мог подать раствор сразу двум каменщикам. Больше не получится — на «пауке» всего лишь четыре крючка…
вверх-скок