А тем временем каменщики принесли свои инструменты на линию. Та часть стены, которую предстоит поднять бригаде, называется «захватка». Из конца в конец захватки зачаливается «шнýрка» — толстая рыболовная леска, местами выпачканная присохшим раствором, с хвостатыми узлами там, где чья-то неосмотрительная кельма рассекла её — туго натянутую вдоль растущей стены — надвое, чем вызвала разноголосую, но единогласно укоризненную реакцию каменщиков вдоль захватки:
— Какая опять падла?..
Шнýрка нужна для поддержания общей горизонтальности в порядовке кирпичной кладки, тем-то и объясняется непрестанно пристальное к ней внимание, не одним так другим каменщиком.
Справа от каждого каменщика, кран оставляет ящик с раствором, он же «банка». Объём такого ящика невелик — всего на четверть тонны. Когда раствор из банки выработан, порожняя тара, краном же, отправляется на растворную площадку, чтоб строповщицы пополнили запас из остающейся, а может уже вновь подвезённой кучи "грязи".
Забанкованный раствор постепенно теряет свою эластичность, в таком случае надо просто добавить воды, принесённой помятым ведром их многотонной ёмкости, неподалёку от захватки, и перемешать его с ней совковой лопатой. Поэтому из каждого ящика торчит черенок вонзённой туда лопаты.
Однако основное назначение лопаты — перешлёпывать раствор на свою часть захватки. После чего лопата возвращается в торчащую позицию, а каменщик берёт свою кельму — размером с разделочный кухонный нож, но с треугольной лопаткой вместо лезвия — и разравнивает ею раствор, шлёпнутый поверх предыдущего ряда кирпичей, для предстоящей укладки следующего.
Слева от каменщика, стоит поддон с кирпичом, по три-четыре сотни штук уложенных плотными рядами друг поверх друга. Ухватив кирпич из верхнего ряда, каменщик кладёт его на слой разровненного раствора и пристукивает обитым жестью тылом рукояти кельмы, чтобы привести кирпич в позицию продиктованную натянутой шну́ркой, когда это лицевой ряд, а если это задний, то добиться, чтоб он соответствовал уже проложенному лицевому.
Если, по ходу кладки, требуется кирпич особого размера — половинка, трёхчетвёрка или (самая мелкая, но тоже стандартная) «чекушка», каменщик пускает в ход кирочку — кайло в миниатюре, обрубая лишнее. Когда кирпичи на поддоне закончатся, крановщик подаст следующий поддон, зацепленный внизу Катериной и Верой Шараповой, из уложенных ими же.
Такая вот ритмичная смена движений: наклон — бросок, наклон — шлепок, а плюс к тому неограниченное пребывание на открытом воздухе, сводит трудовой процесс к чистопробной аэробике, слегка приправленной элементами тяжёлой атлетики. Упорядоченное, последовательно зацикленное движение, можно даже сказать — спиралевидное. Смекаешь?
~ ~ ~
Ну а теперь смело плюнь и забудь всю эту патетическую хрень, потому что стройка далеко не цирк, с разглаженным песочком арены. Стройплощадка — это опасная зона, где острые концы арматуры таятся в закоулках, крепкая, с виду, доска, проламывается под ногой, ведро кипящей смолы падает с крыши, и тебе чертовски повезло, если при упреждающем крике «беги!» ты без раздумий метнулся прочь, а не разинул варежку кверху — «а эт чё тама?» Плюссь!..
Тут хряскает оземь секция чугунной батареи отопления — её швырнул в проём окна на четвёртом этаже блатной, что недавно вернулся из очередной ходки на Зону. Он ни в кого персонально не метил, а просто так швырнул, не глядя — тут уж на кого Бог пошлёт.
По большому счёту, стройка — это жизнь. И тут, как в жизни, надо не только жить, но и — извини за рецидивный пафос — выживать. Да и сами каменщики, конечно же, не роботы, а люди. А люди, если хорошенько окрысятся, то кого угодно выживут… хотя, о чём это я?.. Ах да — стройка!
На стройке у каменщика не много остаётся времени для истолкования причудливо изотерических посланий от посвящённых избранным, а на расшифровку знаков, начертанных по небу вязью облаков — не намного больше.
Дождись перекура и тогда — пожалуйста! Вплетай, какой хошь символ в куда душе угодно. Тасуй их, вычитывай смысл криптограмм в посланиях, белым по синему… Покуда бригадир Хижняк не поднял шнýрку на следующий ряд, и не прокричал вдоль линии захватки:
— Гоним-гоним!
На что Пётр Лысун откликнется уныло:
— Чё? Опять вперёд? А где он, перёд этот?
И тут уж просто хватай свою лопату, шлёпай "грязь" на стену и — живи дальше…
~ ~ ~
Ира не верила в трудотерапию на свежем воздухе, она больше полагалась на народные средства. В ту зиму она повезла показать меня колдуну в Ичнянском райцентре, Черниговской области.
Туда мы приехали в сумерках, потому что зимой быстро темнеет. До отправления автобуса обратно оставалось полчаса, и местные дети на улице, с какой-то даже гордостью, указали нам дом колдуна.
Дверь добротного дома открыла обычная сельская баба среднего возраста, и прочий интерьер оказался такой же непримечательный, без всякой бесовщины. На кухне сидела пара посетителей, но не из нашего автобуса, а то бы я запомнил. Следовательно, откуда-то неподалёку.
Молодая пара, с виду может даже и молодожёны, оба за столом сидят. Молодожён наворачивает миску борща, а она — нет, а типа как, прослеживает. Время для борща не совсем подходящее, но я не вмешиваюсь — может, колдун прописал в виде терапии...
Баба отвела Иру в соседнюю комнату, и через пару минут они вернулись вместе с колдуном. Черноволосый мужик лет пятидесяти в рубашке хаки от общевойсковой парадки.
Посмотрели мы с ним друг на друга, не моргая, и он ушёл в комнату вместе с Ирой. Я остался с борщеедом и двумя медсёстрами без халатов.
Вскоре Ира вернулась, вся такая взволнованная, и мы пошли на автобус.
По пути в Нежин, Ира поделилась — я не тот стал оттого, что мне скормили «дання», но случилась передозировка, однако сегодня лечить меня бесполезно, потому что «кватера» не та, то есть, луна находится в неподходящей для процедур фазе. (Или таки борщ кончился?)
А ещё колдун сказал, чтобы я больше не приезжал, а меня надо подменить каким-нибудь родственником единокровным. Так что, вместо меня потом моя сестра Наташа ездила с Ирой в Ичню.
(...всем известно, что «дання» это приворотное зелье, которое применяют женщины, чтобы в них влюблялись. Намеченной жертве дают что-нибудь съесть с приправой из менструальных выделений браконьерши…
Всё-таки, они первыми начали эксперименты на живых людях ставить...)
Я не верю в чары, загово́ры и прочую суеверную херню, но пока звякаешь кельмой о кирпич или "грязь" лопатишь, голова остаётся, в основном, не занятой, и в ней много чего проворачивается.
(...если, чисто гипотетически, «дання» имело таки место, то — кто, где, когда?
Очень важно правильно сформулировать вопрос. Не знаю, кто, как отыскивает ответы на свои вопросы. Возможно, кто-то как, скажем, работники какого-нибудь научно-исследовательского института, берут и — всё думают и думают, прикидывают, вычисляют: с 8-ми до 5-ти или с 9-ти до 6-ти, смотря какой НИИ.
У меня иная технология — ответы приходят сами. Главное вопрос задать, а уж ответ потом непременно выскочит, сам по себе. Правда, неизвестно когда, может и среди ночи нагрянуть, если не сплю ещё, конечно.
Чем-то напоминает ответы настенного радио: "Радиослушатель Бузыкин спрашивает — правда ли, будто Берингов пролив глубже моря Лаптевых? Отвечаем…" -- и вот тебе готовый ответ...)
Не помню точно, в который год моей работы в СМП-615, мне в голову подвернулись два предположения:
- 1. кефир, который Мария принесла мне в горбольницу, когда я там лежал из принципа;
- 2. варёная колбаса, которой меня угостила моя однокурсница Валя с чёрными, сросшимися на переносице бровями, во время совместной школьной практики на станции Носовка, хотя мне есть, тогда, особо не хотелось.
Однако раз я ни на одну из них не запал, гипотеза с треском проваливается, Ичнянский колдун остаётся с носом и отправляется на скамейку шарлатанов.
вверх-скок
(...в позапрошлом веке, на границе с Англией, а может наоборот с Шотландией, жил себе фермер, который неслабо так зарабатывал исцелениями. Без какого-либо шарлатанства. Приводил в норму всякого рода умственно тронутых, чокнутых, сдвинутых, а или как-то ещё повреждённых, в соответствующей области анатомии. С одним условием: чтоб любящие родственники не ошивались поблизости во время курса лечения.
Вот привозят к нему такого, скажем, своеобразного, чьё специфическое восприятие окружающего мира всех домочадцев уже по-полной заеб… то есть… наотрез отказываются всерьёз считать его чайником. «Ах, осторожней! Я фарфоровый. Не разбейте!»
На следующее утро, выводит фермер этого чайника в поле, вместе с некомплектом от других сервизов: фужер из хрусталя, солонка, там, с утерянной крышечкой, бижутерия тоже случалась, и, аккуратным образом, впрягает всю эту дзинь-компанию в плуг. А и потом, само собой, пашет поле.
К вечеру дня, 88 % стеклотары вспоминали теорию происхождения видов, и высказывали ему замечания, с людьми, мол, нельзя так. Самые упорные скороварки на второй день начинали прикидываться, что и они такие же люди, как все. И фермер возвращал семьям и обществу полностью восстановленных членов. За оговорённую плату, есессна, плюс приятный бонус — поле вспаханное надурня́к...)