великие творения
                   былого

– О, Боже, – сказала м-с Брин, – надеюсь не из близких?

Пусть посочувствует.

– Дигнам, – сказал м-р Цвейт, – старый мой приятель. Скоропостижно скончался, бедняга. Сердце, наверное. Сегодня утром хоронили.

– Грустно терять старых друзей, – меланхолично вымолвили её женоочи.

Ну и хватит об этом. Исподволь: муж.

– А ваш бог и повелитель?

М-с Брин воздела свои большие глаза. Уж они-то всё так же при ней.

– И не спрашивайте, – сказала она. – От него и гремучую змею столбняк ухватит. Сегодня вот зарылся в кодексы, выискивает статью за оскорбление. Без ножа меня режет. Вот сейчас покажу.

Горячие испарения супа с телятиной и запах свежеиспечеённых пирожков лились из «ГАРРИСОНА». Прогорклый душок щекотнул гортань м-ра Цвейта. Тесто нужно хорошее, масло, первосортная мука, сахар Демерара, а то ведь распробуют с горячим-то чаем. Или это от неё? Босоногий беспризорник стоял над решёткой, вдыхая пары. Притупить голодные рези таким способом. Наслажденье это или боль? Грошовый обед. Нож и вилка прикованы к столу цепочкой.

Открыла свою сумочку, кожа в трещинках, шляпная шпилька: полегче с этими штуками. Выколет кому-нибудь глаз в трамвае. Роется. Нараспашку. Деньги. Передайте, пожалуйста. Чертям жарко станет, если затеряется пятак. Покойники повыпрыгивают из могил. Муж набурмосился. Где десять шиллингов, что я давал тебе в понедельник? Подкармливаешь семью братца? Грязный платочек: пузырёк из аптеки. Пастилки из чего-то. Что если она?

– Сейчас, наверно, новолуние, – сказала она. – В новолунье с ним всегда такое. Знаете, что он выкинул прошлой ночью?

Рука её прекратила рыться. Глаза уставились на него, распахнутые в тревоге, но и с улыбкой.

– Что? – спросил м-р Цвейт. Пусть выговорится. Смотри ей прямо в глаза. Я тебе верю. Положись на меня.

– Поднял меня среди ночи, – сказала она. – Сон ему приснился, кошмар.

Несваре.

– Как будто по лестнице восходит пиковый туз.

– Пиковый туз! – откликнулся м-р Цвейт.

Она вытащила из сумочки сложенную почтовую открытку.

– Вот прочтите, – сказала она. – Сегодня утром он получил это.

– Что это? – спросил м-р Цвейт, беря открытку. – Э. Х.?

– Э.Х.: эх, – сказала она. – Кто-то подначки строит. Стыд и позор, кем бы тот ни был.

– Вот уж действительно, – сказал м-р Цвейт. Она забрала открытку обратно, со вздохом.

– И теперь он отправляется в контору Ментона. Говорит, что подаст на иск в десять тысяч фунтов. – Она сунула открытку в хлам, переполняющий её сумочку, и щёлкнула застёжкой.

На ней всё то же платье из синей саржи, что и два года назад, выгорело. Видало виды. Над ушами повыбились пряди. И эта допотопная тока, три обшарпанные грозди, чтоб как-то скрасить. Убогая христианка. А любила одеться со вкусом. Морщинки вокруг рта. На год, кажется, старше Молли.

Ты ж посмотри, как та прохожая на неё зыркнула. Жестоки. Безжалостный пол.

Он всё ещё смотрел на неё, пряча за взглядом своё нетерпение.

Наваристый говяжий суп, черепаховый харчо. Я тоже проголодался. Крошки бисквита в сборках её платья: на щеке мазок сахарной пудры. Руберб-торт с начинкой, щедро украшенный фруктами. Джози Повел. В доме Дойла, давным-давно, на Долфин-Барнз, шарады. Э.Х.: эх.

Сменить темy.