4. Друг — это третье твоё плечо

– Какого хека мы скентовались, Вит? Ну, вообще, а?

Неоднократно подвергавшийся дружеской критике и порке розгами (метафорически) за свои вычурно витиеватые фигуры речи, Лекс иногда, чтобы подстраховаться, переходил на «реально-пацанский», и начинал базарить как последний поц.

И данный, только что прозвучавший вопрос, он бы вполне мог оформить не выпендриваясь — скромно и непритязательно — в ключе нейтрально разговорного общения: «Что вынудило нас подружиться?», например. Или, там: «Как мы докатились до нашей дружбы?»

Так нет же! Строит тут из себя «феня»-лолога и, кстати, вместо давно легализированного «хер», приплёл зачем-то промысловую рыбу, хотя сам без, блин, малейшего понятия о сроках нерестового запрета. Раз уж на то пошло.

– Вероятнее всего, причина в том, что пару лодырей свела и удерживает вместе одинаково необъятный бъём лени каждого из них. Не знаю, знакомо ли тебе слово "гравитация".

– Эт ващще, ка-этта?

– Каждый из двух, в нашем тандеме, безропотный слуга своей персональной лени. У нас нет сил или охоты преодолевать четырёхлетнюю привычку. Или пяти годков уже?

– Цифры ничего не значат.

– Ну, так попробуй это втолковать своему налоговому инспектору, пии… дагог. Впрочем, отчасти да, ведь настоящий друг, всего за год общения, успевает послать настоящего друга по всем азимутам, вдоль и поперёк, так что число последующих вбогадушуматерных добавок уже не сказываются  на прочности достигнутых взаимоотношений.

– Ну раз ты в таком ударе, может и дружбу определишь? Заодно? Как понятие.  Но только по-людски, без сопроматовских коеффициентов.

Вот вам ещё один из пунктиков Лекса. Любит он затеять философическое рассмотрение какой-нибудь херни, про которую нормальные люди и задуматься-то постесняются, уж до того она, херня та, даже коню понятна: жизнь — это жизнь, кайфец – это кайф, ну, просто малость попушистее, и всё такое дальше.

– Без сопромата? Дружба — это, когда хватает одного лишь взгляда на него, на друга, чтобы почувствовать себя счастливым, осознав, что есть на свете, — вот он, более отпетый долбоёб, чем даже сам ты. Да, порою тупость друга удручает, но делать нечего — приходится терпеть, тебе напарник нужен для своих реприз на сцене, которая весь этот мир.

– Довольно скудные у тебя подмостки, кореш. – Жестом экскурсовода, Лекс обвёл голые стены комнаты, похожей на нутро скорее куба, чем параллелепипеда. Белая краска стен, с лёгким оттенком кокона шелкопряда, сообщала замкнутому пространству подвижнически аскетичный дух, хотя смиренный взгляд не находил тут ни распятия, ни символов какой-либо иной из вер и культов.

Он восседал на приземистом полукресле с прозрачной лакировкой деревянных  подлокотников, местами сведенной на нет ожогами и шрамами случайных мет времён минувших (он — это Лекс, а оно — под ним).

Траектория широкого жеста завершилась мягкой посадкой (не глядя, но безукоризненно) на круглый верх жестянки с пивом, стоявшей на коричневом полу — у задней правой ножки полукровки (шутка, в действительности на полукресло пошёл чистопородный дуб, без примесей иных древесин), в приемлемых пределах досягаемости (а это уже снова про жестянку).

Голова гида расслаблено прилегла вспять, на обивку пологой спинки, потёртую прилеганиями иных голов, задолго до неё, и повернулась передом (лицом) к единственному в комнате окну — ни занавесок, ни горшка с растением на белом подоконнике, ни даже вида по ту сторону стекла, но лишь прямоугольник пустой лазури безоблачного неба, с точки зрения глаз лежачей головы...

Поверх компьютерного стола в углу, налево от оконного проёма, возвышалась жесть чёрной коробки ПК башенной архитектуры (Индонезийская сборка со штампом made-in-China) совместно с монитором Philips (Голландская торговая марка, но продукт произведен в той же Индонезии).

Пара чёрных обтекаемо-округлых спикеров под плотно-сеточными забралами, но без рапир, прикрывали Голландца с флангов.

На позицию авангардного прикрытия, выдвинулись клавиатура с мышью, обе чёрные, на привязи из  чёрных же проводов.

Широкое вертящееся кресло, контрастно выпадавшее своим чужеродно-тронным видом из общего дизайна кельи, показывало свою чёрную  спину компьютеру, ушедшему в режим глубокой спячки, поскольку Вит уже довольно долго сидел оборотившись лицом в сторону Лекса в полукресле.

Попирая пол правою ступнёю, он придавал, посредством внутренней структуры своей ноги (да, тоже правой), импульс неспешным поворотам трона, туда-сюда, вдоль незначительной дуги горизонтальных возвратно-поступательных покачиваний, довольно кратких, в пределах радиана.

Левая из лодыжек Вита вознеслась до возложения поперёк правого его колена, предоставляя опору дну пивной жестянки охваченной — рассеяно и непринуждённо — пальцами руки.

Ну и конечно же, опора вместе с пивом (как потреблённым, так и ещё не влитым) вовлечены в движение, сюда-туда, совместно с прочими частями композиции, объединяющей компоненты живой и неживой материи, за исключением его ступни упёртой накрепко — в ней якорь и источник ленивых черверть-оборотов. Круть-верть.

В уголу, образованном перпендикулярным схождением стен — диагонально противоположном углу с компьютером — стоит второй стол, типично офисный, в комплекте с твёрдым деревянным стулом.

Размещённый по центру столешницы  цилиндр (снова чёрный и опять-таки из ситчато-сетчатой металло-вуали, что и в намордниках на спикерах в углу напротив, — по диагонали), чем-то смахивал на мини-горшочек для комнатного цветоводства.

Из него пробился (чуть возвышаясь над ободком верха и слегка наискось), экзотически тощий побег одной-единственной шариковой ручки, над которой, с материнской заботливостью склонялся абажур настольной лампы.

Скрученный в плотный свиток зелёной синтетики, коврик для йоги, в лежачей позе на правом краю, несколько смягчал вызывающе деловой стиль стола.

Пара стенных розеток, плафон светильника под потолком и, разумеется, дверь — исчерпывающе завершали интерьер жилья анахорета.

– Как нам известно, – выговорил Лекс в Оксфордо-Кембриджской манере дотошно нюансированной артикуляции всех звуков, – дружба предполагает наличие благоприятных предпосылок, и обязана отвечать определённому числу необходимых требований, не так ли? Следовательно, достаточный объём лени плюс отход от норм морально-стерилизованной лексики создали нас друг для друга. Я ничего не упустил, коллега? Если подходить к рассмотрению данного вопроса с позиций прикладной логики.

– Общепринятый рецепт не исключает вдохновенных добавок повара в процессе варки. От творческих фантазий шефа никто не застрахован.

– Ну и какой же ингредиент придаст чарующе пряный привкус предмету нашего рассмотрения?

– Как насчёт ненависти?

Лекс опустил приподнятую было банку с пивом обратно на пол, чтобы скрестить руки на груди:

– А-хрен-еть! Зная о процентном составе твоих шуточек, именно с этого места, Вит, давай-ка поподробнее.

– Ненависть, как ничто другое, служит гарантом долгогосрочности отношений любого вида.

Невеста ненавидит жениха за все его увёртки и оттяжки, прежде чем выдоила-таки официальное предложение руки.

Жених испытывает к невесте то же чувство, за муки слушать её пустое щебетанье — тоннами! — пока, наконец, дала.

Потом пойдут ягодки супружеского сосуществования, что описуемы лишь Французским «о-ля-ля!»

А что, скажи на милость, подталкивает нас покрыть подружку друга? Теперь уже тупого рогоносца? Угадай! Слово начинается на «н».

– Это безумие!

– Не угадал, хотя была подсказка. Мы просто смахиваем пыль с наших познаний в индуктивной логике. Объединяем приятное с полезным, по ходу дружественных отношений.

– Ну ты и ебану́тый. На всю голову.

– Да, это моё кредо и девиз, 2 в 1: "Всё или Ничего". Ладно — проехали. Я ведь знаю, что это не ты её ёб, а она попользовалась тобой, дружище.

Одна рука сжимала банку пива, вторая, как на зло, в этот момент скребла затылок, и Лексу, практически, не оставалось чем полезть в карман за словом...

Он молча отхлебнул... Потому что Вит иногда выдаст такое, что хоть стой, хоть падай...

* * *