3. Суровый облом за миг до блаженства — какая подлость!

К их столу подошла официантка Сэлли. Об этом факте сообщал баджик на её восхитительной груди — на левой, поверх ослепительно белой блузки.

(Чтобы не оставлять пищи для недоразумения тем, кто читает с пятого на десятое, как я, когда с устатку и не слишком концентрируясь, не помешает подчеркнуть, что поверх блузки баджик был, а не какой-либо другой из членов одного с ним предложения.)

Идя на поводу своей привычной колеи в общении с женским персоналом — неважно из бюджетной ли организации, или занятыми в частном секторе (даже время суток ничуть не сказывалось на укоренившейся привычке), Вит ловко перехватывал пробные шары непроизвольных сигналов, отправляемых её подсознанием в его адрес.

Всякие «метеозонды», самопроизвольные, о которых запустившая ни сном ни духом, даже и без понятия. Типа стрельбы глазками, чередующейся с подмигиванием, либо с неспешной пробежкой языка вдоль выдвинутыз губок. На финише, достигнув уголка, он так и останется торчать оттуда или висеть (размеры разные, сам знаешь), как бы забытый там, в расеяности. Да мало ли! У грёбаного подсознания этих спонтанных импульсов без счёту, попробуй угадать откуда тебя врежет… но, как всегда, ниже пояса.

Кому нужны фонетика и орфография, зубрёжка курсов разнообразно иностранных языков? Будь то задаром, а хоть и с платным репетитором.

Всё это лишь тень на плетень, что затемняет язык тела, а ведь оно — тем более такое, как у этой представительницы милленни-умников, у этой самой  Сэлли с баджиком на блузке слева — имеет право на свободу самовыражения, в полной мере.

Даже для представительниц более ранних поколений, заклеймённых заглавными Пи или эМ, издёрганных тревогами, измызганных долгой эксплуатацией себя и окружающих, всегда найдётся уголок симпатии, эмпатии и всяких остальных синонимов "сопереживанию", в большом, всегда готовом на тёплый отклик, сердце рыцаря и джентльмена — Вита.

Да что там говорить! Коль и для престарелой леди, чья девственность совпала с выкрутасами  уже давно забытых битников, он запросто мог отмотать вспять лет эдак 60, и там невольно восхититься высоким темпом степа крепких ног, обтянутых тугим нейлоном — шикарно чёрные чулки с чётким швом стрелки вверх от пяточки. Этот последний писк моды, чуть попискивая на бегу, трётся меж разгорячённых ляжек — ну, не спеши ты так уж чересчур, успеешь, всё будет хорошо, и он конечно же дождётся, прикуривая от сигареты сигарету, свой “Лаки Страйк”, и это станет шикарнейшим свиданием всей жизни! да! полный  шик и блеск! до головокруженья! До поздней ночи и предрассветных сумерков пролившихся в салон самой шикарной из моделей  «Форда» (Крестлайн Виктория)... на опрокинутых сидениях! А!. беби! О! О! Ещёёёё! ...ммм… о, Томми, милый… — и грустно усмехнуться, всё с той же понимающей эмпатией, вслед её дурацкой шляпке без полей и с тощим пёрышком, торчащим из присобранной вуали, что трепыхается в такт с припрыжкой, которую никак не удержать... она бежит… она его не слышит… там… вдалеке...

По своей натуре (особо не выпячиваясь,  а просто в глубине души) он — бабник, влюблённый во всех женщин мира, как по отдельности, так и скопом. И он готов любить и дальше, безвозмездно и не нахраписто (нет, «вынь да положь!» не его стиль), а с джентльменски рыцарской ленцой: да — да, нет — нет, особо палку в этом смысле не перегибает, как впрочем, и в прочих остальных: на него где сядут, там и встанут.

Короче, в двух парах слов, — дамский угодник и благодушный социопат, этот наш приятель, Вит.

Касаемо же остального (махрово разнообразного) спектра борцов за эмансипацию нетрадиционных предпочтений, то он на них не катит бочку, нет,  из принципа. Он может  лишь плечом, без комментариев, пожать (левым, как правило): ну что ж — каждому своё, и каждый сам пускай распоряжается тем, что там кому досталось, а у него (нелишне будет повторить) мировоззрение стояло и стоять будет на принципах:

— невмешательства,

— уважение прав на самоопределение, и

— неприкосновенности границ, в быту и на международной арене…

Да, патетичны и, как правило, жеманно переигрывают, но в целом — шара как шара, общаться можно, бесконтактно...

Да, не умеют материться и не догоняют живящей силы слов, а сходу переходят в мелодраматизм. Ну, а кто без недостатков?

Безусловно, вкусы любой направленности определяются Природой (либо господствующим в моде направлением), и тут уж чему уж быть, того не миновать, верно?

Хотя порою жаль её творения, что запирают, сдуру, в гараже крутую тачку. И яркий артефакт изощрённой инженерной мысли пылится там безвыездно оттого, что мать грёбаная Природа заставила их сесть за баранку полного дерьма. И тут уж ничего не попишешь, ловить нехер, против Мамхана́ не попрёшь и, из толерантности, мы обойдём полемику о вкусах, к чему пустой базар?

 Калина-Лада для них слаще? Ну пусть с ней ловят кайф. Гурманы, в гробину мать.

Но нет, никакие (считает Вит) прибамбасы из секс-шопа и близко даже в подмётки не годятся партнёру сообразного размера. А всё — благодаря подгонке и тщательной отладке стандартного набора наслаждений; подарок от Мамулечки, она ночей не досыпала, усовершенствовала процесс из эры в эру, от самых от истоков происхождения видов, у Чарльза Дарвина поспрошай, он в этой теме дока.

С другой же стороны,  мочиться против ветра не с руки, в особенности теперь, с учётом бурно взмывшей отрасли промышленности, оснащённой технически продвинутыми линями производства, и управленческим аппаратом из всесторонне опытных менеджеров.

Взгляни на ширину выбора аксессуаров. Ассортимент на любой вкус! В сопровождении гламурно люксусовых буклетов — что куда вставлять и как дрыгаться.

(Интуитивность хорошо, но и печати надо откусить свой шмат пирога, что обеспечит неуклонный рост числа потребителей, рабочих мест и доли данной отрасли в общем валовом доходе нации.)

Сказать по правде, Вит не слишком-то уверен в какой конкретно профсоюз влились работники данной индустрии, но можешь смело ставить на кон свой дражайший зад, что национальная экономика за эмансипацию горой: сеть магазинов, франшизы, экспорт — от такого, когда в своём уме, не отмахнёшься.

Диктаторы могут натягивать “железные занавесы” (о вкусах не спорят), разыгрывать карту фундаментализма, вводить запреты, насаждать традиционные ценности морали, бурки, паранджи, кокошники и хромовые сапоги — потуги эти преходящи, а толерантность пришла всерьёз и надолго.

И медицине нет резона зарезать курицу-несушку золотых яиц. Одна морока с кадыком чего стоит! Знаешь сколько, по прейскуранту, надо выложить, чтобы его (кадык) выпятили или прибрали, при перемене пола? Вот и я не знаю, и не дай нам Бог, когда-либо вникнуть...

Итак, добро пожаловать на борт лайнера «Реальность», дамы и господа!

Процесс необратим, истинные гурманы, что ни сезон — в новых гениталиях (чем бы дитя ни тешилось).

Зацени разницу!

А вдруг понравится?

Трансгендерная смена изнанок проще, чем насобачиться переходить  с Линукса на Майкрософт и обратно.

– Как тебе такое, беби? В мою бытность мужчиной, до февраля прошлого года, меня эта поза сильней всего вставляла. Ну, же! Газуй, мой мачо!.

. . .

Относительно же Лекса, тут и без психоанализа как на ладони различалось, что бесподобные груди под блузкой его нисколько не колышут.

Под крахмально  белой (для контраста с матово тёмной кожей) блузкой, что обрисовывала упруго восхитительную выпуклость сосков (левый игриво трогает баджик сквозь воздушно лёгкую, их разделяющую ткань).

Нет! Пофиг!. Все баджики мира, куда бы их ни нацепили, не в силах сманить его на земляничные поля фривольных мыслей.

Да что бы он вдруг раскатал губу (хоть и с наикратчайшей мимолётностью), на что-то плотское? Нет! Нет! И ещё раз – отнюдь!

В это мгновенте он доходил и так, без этого…

 потому что Лекс был преданным и стойким любителем пожрать, а перед предстоящим (вот-вот!) обедом, он становился просто пуленепробиваемым для рефлективно неосознанного флирта и любых не-гастрономических мечт.

Да появись тут и сейчас, вместо Сэлли, сама Клеопатра (без баджика и даже без блузки) он бы перевёл взгляд на меню, принесенное ею.

(Тем более, что правительство Египта в очередной раз обратилось к международному сообществу с заявлением, что Клеопатра чёрной не была, чему они опять нашли археологические доказательства.)

На данный, предварительный момент он, Алекс, весь обратился в немного сдвинутый от счастья ком похотливости, что застелила взор его зыбким туманом вожделения, вот почему он целиком, по уши, погрузился в предварительные игрища.

 Нервически подрагивает язык в пробежке между губ, причмокивающих непроизвольно.

Трепещущие, потянулись пальцы почесать-погладить-приласкать ждущие складки уголков рта, те и другие в неудержимой мелкой дрожи (и уголки, и пальцы).

По-хозяйски ладонь ложится на лобок… (а?.. что?.. ладно… потом отредактируем…) на золотисто тиснёное меню — шире раздвинуть ей

(“меню” – оно! невежда! где твой ЕГЭ!)

страницы и вперить распалённый взгляд вглубь списка блюд, а уже там, краткими скачками, от строки к строке, продвигать его неспешно, нежно, дальше, глубже, до самого до донца…

О, миг неутолимого блаженства! О, дайте, дайте мне свободу выбрать наисочнейший из кусочков, самую вкусняшку из сокровищ этого ларца…

Путь истинного любителя пожрать — это медовый месяц длиною в жизнь…

. . .

Сэлли отошла — передать заказ на кухню —

(по штатному расписанию, структура: 1–2–1:

один натурализованный Чех и два недавних иммигранта из Венесуэлы, под общим руководством местной шеф-поварихи — Сэллиной бабушки).

Лекс откинулся назад, слегка расслабившись, но не расставаясь со своим счастливым предвкушением.

– Смотри и учись, – сказал он Виту наставительно, – за минуту до погружения в состояние блаженства, не помешает помыслить о чём-то не совсем приятном. Этот финт срабатывает наподобие того скелета, на оргиях древне-римских гедонистов. Обостряет чувство удовлетворения.

– На твою свадьбу подарю молодым Анатомический Атлас Костей Скелета, в картинках. Так что — спасибо за науку.

– Не за что, – снисходительно отозвался Лекс. – На то и даны человеку друзья, чтоб хоть где-то мог черпать мудрость, и расти над собой. Для тренировки, попробуй задуматься о Мальтузианской Катастрофе, что всех нас накроет. Не сегодня завтра.

– Это на тему мудозвона, предсказавшего неизбежность глобальной голодухи из-за роста населения? Меня не чумаря́т угрозы  концом света. История оптимистически доказывает, что эквилибристика на остирии ножа давно уж  стала основным занятием человечества, и каждую завтрашнюю катастрофу мы благополучно перепрыгиваем, чтоб вляпаться в ещё худшее дерьмо. Так что пророчества Мальтуса прибереги для своих внучат, — расскажешь им страшилку на ночь.

– Он доказал это математическим путём!

– На заре 20 столетия, математики научно подсчитали, что 50 лет спустя жизнь крупных городов застопорится, из-за неразрешимости проблемы, нависшей над мегаполисами. Их улицы наглухо забьёт навоз лошадей, необходимых для внутригородских перевозок жителей и грузов, включая и уборку навоза. Умные засранцы всё это вычислили на логарифмических линейках, комар носа не подточит... Твой унылый Член Королевского Общества жил в мире с населением менее одного миллиарда. Мальтус упустил взять в расчёт врождённую способность людей к регулированию своей оптимальной численности посредством таких механизмов, как массовые бойни в детских садах и школах, этнические чистки, мясорубки мировых воен, лагеря смерти и прочие методы сохранения людского рода посредством убиения его же. Элегантное решение, не так ли? Прикинь и обмозгуй, для подогрева аппетита.

– Да… Знаешь, чем отличается стряпни повара-ковбоя от блюд приготовленных шеф-поваром популярного ресторана? Шеф не вбу́хает ведро перца-горошка в одну кастрюлю супа.

. . .

Меланхолично медленным движением, Лекс потянулся к сброшенному пиджаку — выудить розовый пакетик жевательной резинки.

Обёртка одной, тоже розовая, была снята, расправлена, положена на скатерь, саму же жвачку он отправил в рот. Задумчиво жуя, Лекс опустил пакетик в нагрудный карман своей рубахи. Это движение его очнуло. Встряхнувшись, он подмигнул Виту:

– Ой, до чего я невоспитанный, прости!

Два пальца нырнули в тот же карман и, наощупь достали жвачку, которую протянули Виту:

– Видишь ли… – начал Лекс.

– Алекс Тейлор Младший? – прозвучало рядом.

Лекс выронил предлагаемое угощение на стол, рядом с поставленной в центре его солонкой, и уставился на двух качков, щеголявших загаром из солярия и модно чёрными костюмами.

– Это я, – произнёс он хмуро.

В увесистой руке детины мелькнул значок с тремя заглавными буквами:

– Пройдёмте с нами, сэр.

– Что за хху… – начал было Вит, но второй из искусственно смуглых качков прервал высказывание:

 – Соблюдайте порядок в общественном месте, сэр. – Его левая подмышка была накачана пухлее правой. Диспропорционально.

– Не надо, Вит, – произнёс Лекс и, перевесив пиджак со спинки на свою согнутую в локте руку, отошёл с ними.

Вит огорошено следил, как их короткий караван, гуськом, покидает зал ресторана. Затем он перевёл взгляд на жвачку в синей обёртке, примятой неловким колупанием.

* * *