14. В чём счастье жизни? Друг мой, это — просто!

...эх! не сподобил меня Господь, не благословил отпрыском мужского пола от чресел моих! не дал наследника для моих дум, прерывистых и неспокойных... уж я бы, не жалея сил,  взрастил его совершеннейшим образцом бесстрашия и безупречности…

увы мне! дом больше смахивает на птичий двор: куд-куд-кудахчут, хохочут или же скандалят одна с другой, то по отдельности, то все разом, начиная с почтеннейшей матроны, Доньи Каталины, бесплодной, как иссушённые холмы и долы наших мест, с которой столько лет уже влачу наше совместное ярмо супружества... да и моя сестрица, закоренелая вдова, кладезь непререкаемой морали, с длинным языком поднаторелым в перебранках, ничем не лучше моей благоверной... а даже и она, моя любимица, моя опора и утешение в пору иссякновения сил и увядания моих способностей, дитя единственное, сладчайший плод, дар бесплатный от сочной белокурой стервы в Лиссабоне, военный мой трофей, в память о подвигах славного похода, что обратил весь Полуостров, без остатка, в единую державу...

...исход заранее был ясен всем, Португальцы лишь изображали военное противоборство, сопротивлялись с той же податливою вялостью, что и потаскушка распластанная деревенским увальнем на сеновале: «Не замай, придурок! Нет! Ни за что! Пока не вскину юбку, и не думай даже!»

...их неохота биться за свою свободу дала нам беспрепятственно войти в столицу их, где и разгорелась пламенная страсть нашей интрижки. ах! она была хороша! моя Прекрасная Дама — горячая сучка Лиссабонская! да и ума ей было не занимать, — по истечении природных сроков, нашла меня, гружёная ручною кладью:  корзинка и младенчик в ней, моя дочь не по закону, но в дар от благой Природы, Донна Изабель... да, в воскресенье, на день св. Троицы, исполнится моей дщери милой уж двадцать лет… а повзрослела как! запросто переорёт любую в этом их бедламе, даже и свою служанку, пронзительно визгливую Марию…

...ну как, скажи на милость, если вообще вообразимо, с моим более чем скромным достатком, на нынешний, исполненный жутчайшими угрозами  момент, подобного которому не знала вся историю со дня Творения Мира, изыскать способы, чтоб содержать настолько чокнутую птицеферму?

...хотя и то сказать, как перед Богом, женским рукомеслом владеют досконально, порою только лишь искусность их владения иглой не позволяет голоду переступить порог этого дома... с утра до поздней ночи шьют, когда, соизволением  Провидения, вдруг появляется заказчик…

...а повзрослев, он стал бы настоящим храбрецом, бравым мужчиной, с моими наставлениями и поучающим примером, мой незачатый сын... помни, мой мальчик! только две из всех достойных нас профессий превосходят всякий — какой ни взять — из земных путей, своею рыцарской природой... наипервейшая, своей необходимостью, из этих двух профессий — это Воин... солдат, чья истинная цель не в победе, а в принесении мира людям... Воин-солдат, что платит за мир кровью своих ран, утраченными конечностями, возможно даже жизнью... мир дарить людям — в этом его долг, цель его рыцарского подвига… превозмогая все труды, лишения, преграды встающие  на пути ратном...

...вторым идёт Учёный... благодаря ему ширится свет просвещенья, он раздвигает обозримые пределы знаний, приносит прежде небывалые удобства в жизнь людей, изыскивает новые возможности владения материальным миром и вкладывает в руки человека могущество, которое тот даже постичь не в силах... а Учёный, не унимаясь, продолжает свои труды,  за кои сам себе и платит:  бессонными ночами, нерегулярностью приёма пищи, покуда не преставится на своём пути, влекомый тягой к абсолютному познанию…

Воин и Учёный, вот истинные два характера, что отдают себя, радея за род людской... у каждого из них высок и благороден кодекс чести, чему не стоит удивляться, ведь любой Испанец — прямой потомок не одного, так следующего в ряду прославленнейших рыцарей, будь то разносчик розничных товаров или бродячий брадобрей-цирюльник — всяк откопает предка героя Реконкисты ни в том, так уж в соседнем корне своего фамильно-генеалогического древа, а может и поглубже, и выведет свой род от повара при непоседливом дворе Карла Великого...

...в наше время, заветов рыцарских заметно поубавилось, осталось только два из бывших прежде и ты легко запомнишь их, сын мой: будь слугой Господа, во-первых, и верно Королю служи... раз-два и — хватит, коротко и просто… даже если высокий трон трёт задница тупицы, всосавшись безотрывнее, чем банка, которую приложил лекарь на бок простуженного бедолаги… (польза сосания посредством банок иль пиявок была известна ещё Цельсу с Парацельсом)… подобно мне, не нарушай присяги,  служил же я старому пердуну Филиппу, тупейшему ублюдку… служи, но помни очерёдность заповедей: угодное Богу — превыше указов смертного любого титула и чина…

...ах! до чего великолепный план обдумал я в плену! не только захватили бы мы крепость, что охраняла порт и вице-короля, пашу Гасана, мы бы отвоевали половину земель Мавританских... уж это вне сомнений, при таком числе рабов-Христиан и Христиан-военнопленных средь городского населения... на всё про всё понадобилась бы лишь ночь потемней — подойти к берегу и тайком сгрузить оружие в пещеру среди скал  укромного залива, а затем, с рассветом,  исполненье плана внушённого мне Божьим Провидением осталось бы на нас — пленниках… петицию я посылал Филлипу с детальным изложением манёвра, через Христианина выкупленного монахами Редемптористами… но не пришло ответа ни одним из всех предложенных мною способов подать знак, условиться о дате...

...пять лет в узилище и пять попыток бегства... дважды, неиствуя от злобы, вице-король отдавал приказ набросить мне петлю на шею... с пеной на губах, изрыгал паша хулу, угрозы и проклятья, задыхался в исступлении... но  жив я до сих пор... что его остановило? конечно же, Господнее соизволенье, а также моё презрительное равнодушие, готовность принять любую судьбу… три года из пяти пришлось мне провести закованным в железо, влача повсюду за собою цепи, прежде чем монахи привезли 1000 дукатов, которые паша назначил ценой за моё освобождение... ещё четыре года потребовалось, чтобы вернуть долги добрым людям, вносившим долю в складчину, чтоб выкупить меня... но никогда я не расставался с верою в свою удачу, и если уж не в этот раз, то в следующий — сбегу!

...всё потому, что я был баловнем судьбы, таким уж уродился, несомненно, и в годину самых тяжких испытаний верил — правда лишь то, что правда, она внутри тебя, внутри любого каждого, она известна даже сеющему кривду, живи по правде, а там уж — будь что будет, с тобою Бог, Ему видней...

...любое испытание, что преграждает путь по воле неблагоприятных звёзд, лишь слаще делает для нас грядущее избавление...

счастлив ли я? да! ещё как! ибо мне издавна известно, чем обретает счастье человек... его не даст тебе ни злато, ни блеск самоцветов... тёмное вино, белый сыр, мягкая краюха хлеба, пузырёк чернил в компании с пером гусиным и, конечно, пара листов бумаги — не слишком-то обременительная ноша? да прихвати ещё гитару и – ты в полном снаряжении, чтоб выйти за каждодневной долей счастья... выходи с рассветом к раскидистому древу среди просторов скудных полей и холмов Ла Манчи и там, под сенью шелестящих листьев, следи за ростом и мерным угасанием ещё одного счастливого дня своей жизни...

...нет никогда меня не покидала моя удача,  в любую пору жизни несла на самом гребне потока своей благосклонности... юный отрок, с едва пробившимся пушком под носом и на щеках, увлёкся я писанием стихов, что удостаивались похвалы друзей моих, а также и наставников в университете…в  котором же из тех, куда захаживал я вольным слушателем? где тогда мы жили? в Алкале или Саламанке? впрочем, неважно… семья переезжала слишком часто, всегда в бегах... отец мой, Господь помилуй его душу, лёгкую имел руку для приложения пиявок, и искушён был в искусстве придания красы мужчинам посредством гладкого бритья их облика для избавленья от щетины, две добродетели, что держали его на плаву в нелёгкой жизни постоянного беглеца от кредиторов, бедный папа.

...во всяком случае, не более, чем пустое виршеплётство, те опусы незрелые мои, ничем не лучше чепухи, что нынче кропают пресловутые лауреаты под аплодисменты их друзей и менторов… в чём-то мы, люди, остаёмся неисправимы, век от века…

...не меньше года пришлось топтать мне плохо мощёные улицы Неаполя и Вечного Града, на службе кардиналу Аквавива, после того как, без лишних сборов, пришлось мне спешно покидать Мадрид, из-за ненужной и случайной той дуэли... прежде чем пробил мой звёздный час, который совпал с часом решавшим судьбу всего Христианства — Порта поднялась поработить Европу и сделать её своей вотчиной.

...я вступил в ряды Священной Лиги и, благодаря своей удаче, не преминул участвовать в морской битве, где брошена была на чашу весов  участь всего мира... две с половиной сотни наших кораблей, несли 26 000 воинов на своих палубах, в то ясное октябрьское утром, когда  был обнаружен супостат, в проливе Лепанто… количественно, флот Султана превосходил наш, и намного, но битва оставалась неизбежной, и мы сближались...

...меня же с раннего утра трясла жестокая горячка... капитан «Маркесы», под чьим командованием служил я рядовым, мне строго приказал идти в каюту на нижней палубе, однако просьбы неотвязные мои его смягчили, он предпочёл избавить слух от моих нескончаемых просьб, мольбы и уговоров  и, в сердцах, меня назначил он предводителем фелюки с командой из двенадцати матросов... как же мне благодарить тебя, Фортуна?

…то был славный день... пушки сближающихся кораблей ревели над морской пучиной, пороховой дым, клубясь, вздымался в небесную лазурь, соперничая своей белизною с пеною на гребнях волн, гонимых ветром, что не раз менял направление в тот день... мои люди, опытные в морском деле, гребли не жалея сил...  мы первыми подошли к флагману их левой эскадры и врезались галере в борт, прорвав частокол вёсел, возъятых над водой.

из нашей крохотной фелюки взвились две штурмовые лесенки с железными крюками на вершках — вкогтились в брусья фальшборта громады у нас над головой...  и — ринулись мы! вперёд!  на абордаж! дюжина неукротимых под моей командой!

...понадобится десятка два Гомеров, чтоб описать дальнейшее — рёв бурлящей стычки, звон мечей, всю смертоносную неразбериху... два выстрела из аркебуз мне в грудь, я даже не заметил, хоть пули и пробили панцирь... весь мир вертелся на острии моего меча... шальное пушечное ядро лишило всякой силы левую руку, но, в упоеньи боем, рвался я вперёд — срубить царственный штандарт Египта над их кораблём... флаг пал, покрывая бег волны, экипаж флагмана вскричали, что сдаются, пятьсот из их команды, что пали в ходе битвы, безмолвствовали на палубах галеры...

...когда великий день сменялся подступившей ночью, весь победоносный флот Священной Лиги знал уже — победу обеспечили: мудрость генералиссимуса и храбрость 23-летнего солдата...

...та пара пулевых ранений в грудь кровили ещё года два, левая рука обвисла плетью от плеча на всю оставшуюся  жизнь, словно усохшая лоза... прости-прощай, гитара!.

...да, я был тогда слишком горд, чересчур молод и так далёк от понимания, что любая битва, в которую вступаешь, закончится твоим разгромом,  неизбежно, ибо иного исхода не дано … Время, Угрюмый Судья в поединке, неотменимо позаботится о поражении тебя…

...так что же остаётся мне теперь? помимо счастья в солнечные дни?

Ха! вот тут то и приходит главное богатство, какое только можно ждать от жизни человеку — свобода! ничто и никогда не сравниться с чувством, что ты — свободен!

...так и живу я — свободным и счастливым... и более того! как самообучающийся учёный, я заполняю дни свои наукой, и скоро уже испытаю всем естеством своим ту абсолютную свободу, что дарит всякому доброжелательный сеньор Смерть... кто же ещё способен принести более высокую степень свободы? ты освобождаешься от своих долгов, болезней, изношенного тела в мешке обвисшей кожи... всё это оставляешь позади, а также — голод, войны, страх смерти.

...всё позади... свобода и отдохновение – не в этом ли наисладчайший из даров жизни?.

* * *