великие творения
                   былого

Она одела голубое – привлечь удачу, всё ещё надеясь, всему наперекор, к тому же это не только цвет девичьей удачи, но ещё и её цвет – как тут не одеть что-нибудь голубое, потому что на ней было зелёное в тот день, когда отец загнал его домой готовиться к экзаменам, а кроме того ей подумалось, вдруг ему удасться выйти на улицу, потому что когда она одевалась сегодня утром, то чуть было не натянула свои старые наизнанку, а это уж к удаче и к встрече влюблённых, если одеваешь такие вещи наизнанку, если только это не пятница.

И всё-таки, и всё же! Это озабоченное выражение её лица! Щемящая неизбывная грусть не покидает её. Душа её вся целиком прихлынула к её глазам и она весь мир бы отдала, только бы оказаться в привычной уединённости своей комнаты, где смогла бы дать волю слезам и выплакаться хорошенько, облегчить свои угнетённые чувства. Впрочем не чересчур, потому что она умела очень мило проливать слезы перед зеркалом. Ты прелестна, Герти, говорило оно ей.

Призрачный вечерний свет ниспадает на бесконечно печальное и умудрённое лицо. Душа Герти МакДовел в напрасном томлении. Да, она с самого начала знала, что её грёзы наяву о бракосочетании под перезвон свадебных колоколов в честь м-с Регги Вайли (потому что просто м-с Вайли именуют ту, которая выходит за старшего брата), и о роскошном дорогом платье из серого, с отделкой мехом редкостной голубой лисицы, ведь м-с Гертруда Вайли разбирается в тонкостях моды, так и останутся несбыточными. Он слишком юн, чтобы понять. Он не поверит в любовь, это удел женщин по праву рождения. И как же далёк тот вечер у Стоеров (тогда он носил ещё короткие штаны), где они остались вдвоём и он украдкой обвил её за талию рукою, а у неё даже и губы побледнели. И он назвал её малышкой, таким странно хриплым голосом и сорвал полпоцелуя (первый!), но тот задел лишь самый кончик её носа, а он сразу же заторопился уйти из комнаты, что-то бормоча насчёт прохладительных. Такой непостоянный! Сила характера никогда не была отличительной чертой Регги Вайли, а тот, кому удасться завоевать Герти МакДовел, должен быть мужчиной из мужчин. Но так трудно ждать и только лишь ждать покуда попросят, а ведь сейчас високосный год к тому же, и такие быстро минуют. В её прекрасной мечте о небывалой удивительной любви, к её ногам её слагал вовсе не милый принц, а мужественный мужчина, со спокойным сильным лицом, которому так и не встретился его идеал, и волосы, возможно, уже чуть тронуты сединой, зато он всё понимает и, заключив в надёжное объятие, прижмет её к себе со всей страстной силой своей глубокой натуры и утешит её долгим нескончаемым поцелуем. Это было бы как в раю. Вот по такому-то и томится она в этот благоуханный летний вечер. И всем своим сердцем готова стать верной только ему, быть супругой его в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, отныне и до того дня, покуда смерть не разлучит их.

И когда Эди Бодмен отвела маленького Томми за колясочку, ей как раз подумалось – придёт ли тот день, когда она сможет назвать себя его жёнушкой. И пусть потом они болтают о ней до посинения, и Берта Сапл тоже, и Эди, которая чуть ли не огнем плюётся, потому что в ноябре ей будет двадцать два. Она бы сумела создать ему уют, потому что Герти была по-женски мудра и знала, что мужчины любят, чтоб их обхаживали. Её пирожки, поджаренные до золотисто-коричневого оттенка, и восхитительный кремовый пудинг королевы Энн нахваливают все, кто пробовал, всё оттого, что у неё лёгкая рука, даже и камин разжигается с первого раза, нужна мелкая дрожжевая мука и постоянно помешивать в одном направлении, потом добавить молока, сахара и взбивать, и ещё чуточку яичного белка, а вот уж есть она не любитель, смущается, когда вокруг много людей, поэтому ей не раз думалось: почему не получается есть что-нибудь поэтичное, типа фиалки, или розы, и у них была бы красиво обставленная гостиная с картинами и гравюрами, и с фотографией милого дедушкиного пса, Герриовена, он до того умный, что чуть ли не разговаривает, и с цветными чехлами на стульях, и с тем серебряным подносом с летней распродажи у Клери, какие бывают в богатых домах. А сам он такой высокий и широкоплечий (её всегда восхищали высокие женатые мужчины), со взблеском белых зубов под тщательно подстриженной щёточкой усов, и свой медовый месяц они проведут на континенте (три чудесных недели!), а потом, когда обустроятся в миленьком удобном и уютном домике, то по утрам у них будет завтрачек на двоих, простой, но превосходно сервированный, и перед уходом на службу он будет крепко обнимать свою любимую жёнушку, на миг засматриваясь в её бездонные глаза.

Эди Бодмен спросила Томми Кэфри, кончил он, что ли, и он сказал, что да, и тогда она застегнула ему штанишки и велела бежать и поиграть с Джеки, и быть хорошим мальчиком, и не драться. Но Томми сказал, что он хочет мяч, а Эди сказала, что нет, с мячом играет маленький и, если он заберёт, будет столько крику, но Томми сказал, это его мяч и что он хочет свой мяч, и стал даже подпрыгивать на месте, вы полюбуйтесь только. Что за характер! О, он уже мужчина этот маленький Томми Кэфри, хотя только вчера вырос из слюнявчиков. Эди сказала ему, что нет и нет, и пусть идёт с глаз, и она сказала Кисси Кэфри не потакать ему.

— Ты не моя сестра,– сказал непослушный Томми.– Это мой мяч.

Но Кисси Кэфри сказала маленькому Бодмену посмотреть вверх-вверх, высоко, на её палец, и мигом выхватила мяч, и швырнула его по песку, а Томми пустился следом во весь опор, добившись своего.

— Чего не сделаешь ради спокойной жизни,– засмеялась Кисси.

И она пощекотала малышонка под обе щечки, чтоб он забыл, и стала играть: вот лорд-мэр, вот две его лошадки, вот его карета-пирожок, а вот он заходит: щипульки, щипульки, щипульки, щип. Но Эди надулась, как мышь на крупу, что он такой настырный и все его всегда балуют.

— Уж я б ему дала,– сказала она,– ох, и дала б, не скажу по чём.

— По задовнице,– весело засмеялась Кисси.

Герти МакДовел потупилась и покраснела, пламенея тёмно-розовым румянцем – подумать только, какую непристойность для женских уст выдала эта Кисси, да так громко, она бы умерла от стыда, сказав такое – и Эди Бодмен заметила, что джентльмен напротив наверняка услышал что она тут ляпнула. Но с Кисси как с гуся вода.

— Пусть слышит,– сказала она и, с упрямым встряхом головой, задиристо выставила нос.– Буду я на него смотреть. Дай и ему по тому же самому месту.