Служка, внося что-то в медном ведёрке, вошёл в двери. За ним последовал священник в белом облачении, оправляя одной рукой епатрахиль, другой притискивая книжицу к своему жабьему брюху. Кто почитает книжку? Я сказала мышка.
Они остановились у подгробия, и священник принялся читать из своей книги, мягко покаркивая.
Отец Гроуб. Я ведь и знал, что его имя чем-то недалеко от «гроба». Domine-nomine латынь: Господь наш . Что-то бычье в его рыле. Ведущая роль в представлении. Мускулистый христианин. Косо взглянешь – беды не оберёшься: священник. Ты еси Петр. Ну, и разнесло ж его, как овцу от клевера, говорил Дедалус. Брюхо выперло, как у отравленной суки. Уж он как скажет, так скажет, и где только берёт. Хххм: разнесло ж.
Гордятся, что над ними молитвы зачитываются на латыни. Заупокойная месса. Плакальщики в траурных лентах. Извещения с черной каймой. Твоё имя на алтарном листке. Промозгло здесь. Требуется хорошее питание, высиживать тут утро напролёт, чуть не в потёмках, стукая каблук о каблук, в ожидании следующего умиротвориться. Глаза тоже жабьи. С чего это он так раздался? Молли распирает от капусты. Может от воздуха тут. Даже и с виду, будто накачали погаными газами. Здесь этих вредных газов, до черта и больше. Скоторезы, к примеру: те начинают смахивать на сырой бифштекс. Кто это мне рассказывал? Мервин Браун. В склепах Св. Вербурга хороший старинный орган на сто пятьдесят, порой приходится сверлить дырку в оправе для спуска и сжигания вредных газов. Так и прут: синеватые. Раз вдохнул и – покойник.
Колено занемело. Уфф. Так удобнее.
Священник вынул из ведерка служки палочку с набалдашником и потряс над гробом. Потом зашёл с другого края и снова потряс. Вернувшись, сунул её обратно в ведерко. Чтоб не просыхала, как и ты, покуда не откинулся. Всё предначертано: иным он стать не мог.
– Et ne nos inducas in tentationem латынь: и не введи нас в искушение
Служка голосил ответы в терцию. Я часто думал, что лучше б фальцетом, нанимать служками мальчиков. Лет до пятнадцати. Потом уж, конечно…
Это, наверное, святая вода. Набрызгивал сон ею. Ему, должно быть, уже в печёнках сидит, тряси этой штукой над всеми трупами, какие только натащат. Хорошо хоть не видать над чем он её стряхивает. Каждый Божий день свежая партия: мужчины средних лет, старухи, дети, женщины умершие при родах, бородатые бедняки, лысые бизнесмены, чахоточные девицы с воробьиными грудками. Год напролёт бормочет над каждым эту молитву да водицей сверху побрызгивает: баюшки-бай. Теперь вот и на Дигнама.
– In paradisum латынь: в рай .
Объявил, что он отправлен в рай, или уже там. Нудная работёнка. Но что-то ж надо говорить.
Священник закрыл свою книгу и отошёл, сопровождаемый служкой. Корни Келехер отворил боковую дверь, и вошли могильщики, снова подняли гроб и погрузили на свою повозку. Корни Келехер отдал один венок мальчику, а другой шурину. Все потянулись через боковую дверь на тёплый серый воздух. М-р Цвейт вышел последним, укладывая свою газету обратно в карман. Он сумрачно уставился в землю, пока гробовозка отъезжала влево. Металлические колеса с хрустящим резким скрипом давили гравий, и стадо тупоносых ботинок потянулось за тележкой вдоль улочки из надгробий.
Ты ри ты ра ты ри ты ра ты ру. Господи, что это я: тут петь не полагается.
– Надгробье О'Коннела, – произнес м-р Дедалус негромко.
Мягкие глаза м-ра Повера поднялись к верхушке высокого конуса.
– Покоится, – отозвался он, – среди своего народа, старина О'Кон. Но сердце его похоронено в Риме. Сколько разбитых сердец погребено тут, Саймон!
– Вон там её могила, Джек, – сказал м-р Дедалус. – Cкоро и я вытянусь рядом с ней. Пусть Он приберёт меня, когда Ему будет угодно.
Он тихо сломленно завсхлипывал, чуть спотыкаясь на ходу. М-р Повер взял его под руку.
– Ей лучше там, где она теперь, – сказал он доброжелательно.
– Наверно, так оно и есть, – ответил м-р Дедалус со слабым охом. – Она, конечно же, на небесах, если только они есть, небеса те.
вверх-скок