Тот день, как проводили следствие. Красноярлычный флакон на столе. Комната отеля с картинами из охотничьей жизни. Набились туда – толпятся. Узкие лучики солнца сквозь планки венецианских жалюзи. Ухо следователя, крупное такое, волосатое. Прислуга даёт показания. Сначала думали, он спит. Потом приметили будто желтые полосы по лицу. Он сполз к изножию постели. Заключение: чрезмерная доза. Смерть в результате несчастного случая. Письмо. Моему сыну Леопольду.
Нигде уже ничего не болит. Больше уж не пробудится. Никому не нужен. Экипаж живо громыхал вдоль Блесингтон-Стрит. Над камнями мостовой.
– Мы, похоже, наддали ходу, – сказал Мартин Канинхем.
– Не доведи Господи, перевернёт нас по дороге, – отозвался м-р Повер.
– Надеюсь, обойдётся, – сказал Мартин Канинхем. – Завтра в Германии Большие Скачки. Гордон Беннет.
– Да, клянусь небом, – сказал м-р Дедалус. – Вот уж что стоило бы посмотреть, честное слово.
Когда они свернули в Беркли-Cтрит, шарманка подле Байсена испустила и послала им вслед грохочущую вихлястую песенку из варьете. Вы тут Келли не видали? К-е-два-эл-и. Марш мертвецов из Саула. Так же неплох, как и старик Антонио. Оставил меня одногонио. Пируэт! Матерь Милосердия. Эклес-Стрит. На том конце мой дом. Знаменитое место. Палата для неизлечимых. Приют Владычицы Нашей для умирающих. А дальше по улице, в следующем номере, надо же как удобно – морг. Старая м-с Риордан тут скончалась. Ужасно они выглядят, женщины. Кормят их из чашки, утирают ложкой губы. Потом ширму вокруг кровати – кончайся. Приятный молодой студент мне тут обрабатывал тот пчелиный укус. Говорят, он перешёл теперь в родильный дом. Из крайности в крайность.
Экипаж пронёсся за угол: стоп.
– Что ещё такое?
Разрозненный гурт клеймёного скота тянулся под окнами, мыча, топоча мимо торопливыми копытами, медленно похлестывая хвостами по загаженным костистым крупам. С краю и среди них трусили зашмыганные овцы, выблеивая свой страх.
– Эмигранты, – заметил м-р Повер.
– Нно! – крикнул голос кучера, кнут его щёлкал по сторонам. – Нно! Пошли!
Четверг, конечно. Завтра убойный день. Молодняк. Каффи продавал их по двадцать семь фунтов за голову. Должно быть в Ливерпуль. Ростбиф для старушки Англии. Они скупают самых сочных. И пятая часть пропадает, а ведь всё это сырьё – шкура, шерсть, рога. За год набегает крупная. Торговля мертвячиной. Побочные продукты боен для дубилен, на мыло, маргарин. Интересно, ошивается ли ещё тот аферист в Клонсиле, скупавший порченое мясо в товарных поездах.
Экипаж двинулся дальше сквозь стадо.
– Не пойму, почему корпорация не проложит трамвайную линию от парка к пристаням, – сказал м-р Цвейт. – Весь этот скот можно было бы переправлять к пароходам на платформах.
– Вместо того, чтоб стопорить движение, – добавил Мартин Канинхем. – Совершенно правильно. Не помешало б.
– Да, – продолжил м-р Цвейт, – и ещё я частенько подумывал, нужны городские похоронные трамваи, как в Милане, знаете. Проложить линию до кладбищенских ворот и завести специальные трамваи, катафалки, экипажи и всё такое. Понимаете, о чём я?
вверх-скок