Он обратил на Стефена долгий взгляд типа "ну-разве-так-можно?", однако, наряду с ненавязчивой гордостью и тихим умиротворением, во взгляде этом сквозила ещё и доля вопрошания, ибо ему, похоже, с какой-то стороны казалось, что это всё-таки было как-то не совсем чтоб.
— Ex quibusна латыни: "насчёт",– бормотнул Стефен непреклонным тоном, оба-два каждого из них, иначе говоря, все четыре их глаза в контакте,– нарекли его Христос, или Цвейт, или ещё как, в конце концов, угодно, secundum carnemна латыни: "согласно плоти".
— Разумеется,– продолжал подводить базу м-р Цвейт,– надо брать обе стороны вопроса. Трудно выдвигать какие-либо твёрдые и неизменные правила для выяснения где истина, а что неверно, но возможность продвижения в этом направлении, конечно же, имеется, хотя любая страна, включая и нашу бедняжку, получает такое правительство, какого она достойна. Но и такого вполне достаточно при наличии доброй воли пусть даже в самой малой дозе. Много ума не надо, чтобы кичиться общим превосходством, но как насчёт общего равенства? Мне противны насилие и нетерпимость любого направления и толка. Этим ничего не добьёшься и ничего не исправишь. Революция должна проводиться путём хорошо спланированных реформ. Полнейший, в сущности, абсурд – ненавидеть людей за то, что они живут на другой улице и говорят не таким, так сказать, говором.
— Достославная кровавая битва и семиминутная война на мосту,– подытожил Стефен,– между переулком Скинерса и Ормондским рынком.
— Да,– безоговорочно согласился м-р Цвейт, целиком принимая это (угодившее в самую, что ни наесть, тютельку) замечание,– весь мир полон разборками такого рода.
— Вы прямо-таки опередили сказать что у меня на уме,– продолжил он.– На чём и стоит горлохватное препирательство, которое, давайте уж начистоту, даже и близко не способно...
Все эти мерзкие нападки, по его скромному мнению, чтоб вскипала дурная кровь (из-за шишки драчливости, или какой-нибудь там железы) при неверно толкуемой щепетильности в вопросах чести и флага, являются (в более чем значительной степени) вопросом денежного вопроса, он основа основ жадности и завистливости, люди просто перестают понимать где следует остановиться.
— Возводят напраслину...– сообщил он послышнее, отвернувшись от остальных, которые возможно... и заговорил сблизи, так чтоб те... на случай, если они...
— Евреев,– поведал он в непосредственную близость от уха Стефена,– обвиняют в подрывании основ. Беспочвенная чепуха, могу смело заверить. История—вы представляете?—доказывает (и тут уж носа не подточишь), что Испания пришла в упадок как только Инквизиция устроила травлю и изгнание евреев, Англия же вступила в полосу процветания, когда Кромвель, на редкость смышлёный мерзавец, которого по другим пунктам много за что следовало бы призвать к ответу, импортировал их. Почему? Из-за их практичности и они доказали это. У меня и в мыслях нет позволить себе как-то... вам ведь известны фундаментальные труды по предмету, и к тому же человек вашей ортодоксальности... Но в экономическом, оставляя религию в стороне, смысле, священик равнозначен нищете. Всё та же Испания, вы были свидетелем, в войне со свободомыслящей Америкой. Или турки, у них это главная догма. Ведь если б не вера, будто когда погибнут прямиком попадут на небо, то постарались бы лучше устроить жизнь, во всяком случае, я так думаю.
— Беда в том, что попы подливают масла ложными измышлениями. Я,– заключил он с драматическим нажимом,– такой же добрый ирландец, как и тот невежа, про которого рассказал вам вначале, и моё заветное желание увидеть всех и каждого,– подвёл он черту,– без различия вер и классов, имеющими pro rataна латыни: "пропорционально" приятственный средний доход, а не типа кот наплакал, ну, скажем, в районе 300 фунтов стерлингов годовых. Вот где самый трепещущий из поставленных вопросов и его решение приведёт к более гуманному отношению человека к человеку. По крайней мере, в этом суть моей мысли, расценивайте её как хотите. Вот что я называю патриотизмом. Ubi patriaна латыни: "там родина", как мы поверхностно нахватались в наши классические дни в Alma materна латыни: "университетах", где vita beneна латыни: "жизнь хороша", если жить достойно и старательно, конечно, трудиться.
По ходу столь общего обзора всего подряд, взор Стефена уставился поверх его чашки безвкусного подобия кофе в ничто конкретно. Он, конечно, различал переливы разнообразных слов, меняющих окраску, как те крабы возле Рингсенда поутру, что торопливо закапывались во всевозможные оттенки различного только с виду, но одного и того же, песка, где у них в глубине был где-то дом, или, вроде бы, должен был быть. Затем он поднял глаза и увидел взгляд подпиравший слова, которые произнёс голос и которые он разобрал – если трудиться.
— На меня прошу не рассчитывать,– смог он заметить,– насчёт труда.
Глаза удивились такому ответу, потому что он (лицо, которому они принадлежали) ответил на это, или, вернее, произнес его неумолчный голос: — Всем непременно надо трудиться, до единого.
— Но, конечно, - поспешил тот заверить,– я имею ввиду труд в самом что ни есть широком смысле. Сюда входит и работа литератора, не только ради славы. Писать в газеты, они теперь самый читаемый канал. Это тоже труд. Важный труд. В конце концов, из той малости, что мне о вас известна, после всех расходов на ваше образование, вы имеете право на компенсацию и сами можете назначать цену. И ваше право жить своим пером, согласно вашей философии, ни капельку не меньше прав крестьянина. Не так ли? Вы оба принадлежите Ирландии – мозг и мозоли. Каждый одинаково важен.
— Вас послушать,– отпарировал Стефен с каким-то полусмешком,– я могу представлять какую-то ценность из-за принадлежности к faubourg Saint-Patriceна французском: "предместье Святого Патрика", именуемому, для краткости, Ирландией.
— Тут бы сделать ещё один шаг...– гнул своё м-р Цвейт.
— Однако, в моём понятии,– прервал Стефен,– Ирландия имеет ценность потому, что принадлежит мне.
— Что принадлежит?– переспросил м-р Цвейт наклоняясь, подумав, что он, вероятно, как-то не так понял.– Извините. К сожалению, я упустил заключительную часть. Так вы говорите?..
Стефен с явной злостью повторил и отпихнул свою кружку с кофе (или уж как соблаговолите его назвать), добавив, не слишком-то вежливо:
— Мы не можем поменять страну, давайте сменим тему.
вверх-скок