И возложил он руки на благословенных и возблагодарил, и вознёс молитву, и они все молились с ним же:
– Да и мы все про то же, – грит Джек.
– Тыщу лет, Ламберт, – грит Крофтон или Кроттер.
– Точно, – грит Нед и поднял своего джона джеймсона. – И маслица к рыбке.
Я как раз оглядывался увидеть, кто подаст счастливую мысль, когда, чёрт побери, но входит опять же ж он и прикидывается, будто в спешке до чёртиков.
– Я только что заглянул в здание суда, – грит, – искал вас. Надеюсь я не…
– Нет, – грит Мартин, – мы готовы.
Здание суда! Мой глаз и твои карманы, оттянутые золотом и серебром. Недомерок ты долбаный. Поставил нам, называется, выпивку. Чёрта лысого! Вот вам и еврей. Все для номера первого. Ушлый, как сортирная крыса. Сотнягу за пятерик.
– Никому не сболтни, – грит Патриот.
– Простите не понял, – грит он.
– Ну, пошли уже, – грит Мартин, как увидал что тут стаёт фиолетово. – Нам пора.
– Никому на сболтни, – грит Патриот, а дальше уж прям-таки криком. – Это секрет!
А долбаный псина проснулся и ну – рычать.
– Пока-пока всем, – грит Мартин.
И он повёл их, как мог побыстрее, Джека Повера и Крофтона, или как там он, и его же между ними, а тот прикидывается будто никак не поймёт ничего, и они, всем кагалом, на эту долбаную коляску.
– Двигай-давай, – грит Мартин вознице.
Дельфин молочнобелый встряс гривою своей и, стоя на позолоченной корме, кормчий распустил под ветром вспузырившийся парус, и вдаль отправился под всеми парусами, косой шпиннакер по левому борту. Множество прекрасных нимф подплыли к правому борту, и к левому и, льня к бокам благородного барка, они сплели свои сияющие формы, как вершит хитроумный колесник, когда прилаживает вкруг маточины колеса равноудалённые спицы, каждая из оных сестра другой, а он обвязывает их внешним ободом и даёт быстроту ногам человеков, когда скачут они на битву, или же состязаются за улыбку прекрасных дам. Точно так же и они приблизились и расположились, эти поспешливые нимфы, неумирающие сестры. И смеялись они, резвясь в кругу своей пены: и барк рассекал волны.
Ну, е-бо, я как раз оторвался от кружки, когда гляжу Патриот подхватился и валит на выход, пыхтит и отсапывается водянкой, да ещё клянёт его бранью Кромвеля "звон, кол, двор", по-ирландски, брыжжет слюной и руганью, а Джо и малой Альф вкруг него, как гномики, хотят утихомирить.
– Пустите меня, – грит он. И, е-бо, доволакивается до дверей, а они его держат и он орет:
– Троекратно ура Израилю!
Вуй! Да сядь ты на парламентскую часть своей задницы, Христа ради, и не устраивай из себя публичную выставку. Исусе, вечно тута какой-нибудь долбаный клоун всхороводит дым столбом из-за долбаного ничего. Е-бо, у тебя прям портвейн в потрохах скисает, вот и всё.
А все оборванцы и задрипанки нации собрались под дверью, и Мартин говорит вознице трогать, а Патриот ревёт, а Альф и Джо его зашикивают, а он на своем коньке насчёт евреев, а зеваки кричат, чтоб речь толкнул, а Джек Повер старается усадить того в коляске и не дрыгать долбаной челюстью, а какой-то зевака с бельмом на глазу зачинает петь "Провали ли б все евреи на луну-ну-ну", а какая-то задрипанка вопит:
– Эй, мистер у тебя матня расстегнута, мистер!
А он грит:
– Мендельсон был еврей и Карл Маркс, и Меркаданте, и Спиноза. И Спаситель тоже еврей был, и папа его еврей. Ваш Бог.
– У него отца не было, – грит Мартин. – И довольно. Поезжай.
– Чей Бог? – грит Патриот.
– Ладно, дядя его был еврей, – грит он. – Ваш Бог был еврей. Христос был еврей, как и я.
Е-бо, Патриот враз рванул обратно в зал.
вверх-скок