Бутыль #20 ~ Бой без правил ~

Всё поле зрения заполнил шероховатый, по случаю чрезмерной приближённости, вид вертикальных квадратов камня в крупных блоках облицовки древней глухой стены.

Ещё не оглянувшись даже, он знал наверняка, что позади него улица, а по ту сторону течений её двустороннего движения, над противоположным тротуаром тянется стеклянная полоса высоких окон бара Пан Или Пропал.

Неровный нервный шум машин несущихся за его спиной лишь подтверждал это предположение, но он не оборачивался удостовериться на все сто, а вместо этого приподнял руки на высоту плеч, чтобы прижать ладони к тёсанной глади.

Твёрдая, как и ожидалось.

Выщербина от пули на высоте его сердечной сумки ещё одно свидетельство – именно здесь он ушёл от погони. Пуле пройти не удалось, её остановил камень.

До или после того как не смог остановить его? Прошла ли пуля сквозь него бегущего к стене через дорогу или ударила в неё после, когда он уже растворился в камне облицовки?

Без Исаака Ньютона не разберёшься, но Исаак Ньютон непьющий был. И неплохие подавал надежды, пока не трахнуло его то яблочко по голове. С тех пор забросил все бредовые идеи, переметнулся в ороговелый материализм, за что и «сэра» получил.

Придётся в одиночку голову ломать, без поддержки зала и звонков другу: «Алло! Сэра Айзека можно? Это программа Кто Хочет Стать Миллионером. А вы? Ах, дворецкий. А он? Ах, пьёт кофий в своём кабинете. Ну мы перезвоним».

– Уйите аколо байети! Уй тате ла ой!

Стайка галдящей пацанвы окружает его. Бедуины тротуаров. Он отрывает руки от стены и делает оборот кругом.

Ну так и есть, через дорогу Пан Или Пропал.

Со всех сторон огромные глаза под маслянистой чернотой неугомонных прядей—волнистых, прядающих, кудрявых—уставились на него, вычисляют степень интоксикации, смуглокожие руки, тощие детские руки, дёргают полы простого синего сюртука без эполетов. Сукно не первой младости, но держит, не расползлось под втрёпами и дёргами неумолчной мурашни с их громогласно назойливой тарабанщиной...

А вот и королева муравейника.

– Лаши бучи ромалэ лаши бучи!

Цыганка замахивается на их рой – отогнать, при этом уголок её цветастой шали мягким охлёстом, ластясь касается его правой кисти.

Детвора отшатывается от «овечки», отступают вспять, но не размыкают круг суетного движения, их голоса не умолкают, а лишь сливаются и переходят на скандирование в ритме Гипнопедии.

– Ой, красавец тяжко тебе было, враги-недруги плохое умышляли, но ты цел остался, а где болит, там перестанет, да только ждёт тебя дорога дальняя и трудный путь… – заводит она свою часть в привычной партитуре процесса переключки клиентуры в столбняк гипноза. – Дай руку, Эсма погадает, Эсма не соврёт, она всё видит. Руку дай – бесплатно погадаю, красавец.

Чуть припухшие веки её всего навидавшихся глаз мягко приспускаются – подать пример для подражания: «Всё будет хорошо, красава, только не сразу, руку дай, научу что делать нада...»

– Что было – знаю, что будет – знать не хочу. Ты лучше б спела что-нибудь, кудрявая.

Глаза Цыганки исподлобились под прядью чёрных с проседью волос, привычный речитатив прервался.

Хор поддержки фона перестаёт канючить, сбитый с толку отсутствием неприметных дирижёрских установок от корифейки, которую его фраза хлестнула словно заветный пароль из полузабытых времён в самом начале карьеры и вдруг озвученный тут, не с глазу на глаз, а в присутствии целого зала.

Сегодня аншлаг! Дебаты претендентов на должность Резидента на Невидимом Сатурне!

В антракте играет оркестр Весёлые Ребята-Гаганята 2 и продаются прохладительные напитки! Только у нас и всего один раз!

– Знаешь, да не всё, младень, а знать-то ой как охота.

– Ладно, прекратим бесполезную полемику, зайдём с позиций чистого экспериментализма.– Его рука ныряет под борт недозастёгнутого сюртука и выныривает, стиснутой в кулак, с профессиональной сноровкой ныряльщика за жемчугом.

Глаза Эсмы инстинктивно перескакивают проверить нет ли широкого ножа в его второй руке. Нет. И не замочил ни волосинки даже. Ушлый ублюдок.

Пальцы иллюзиониста медленно распахиваются словно длинные лепестки морской анемоны актинии.

На ладони прожорливой хищницы, как приманка в насторожённом капкане, взблеск серебряного кружка.

– Пиастры! Пиастры! – без подготовки, но слаженно вскрикивает хор сопровождения.

Почему-то с картавинкой, как на кастинге фильма Ленин в Високосном Году.

– Донг-донг, дражайшая! Чистый восьмерик. Уходит в приз тому, кто без подготовки угадает моё имя.

– Тьфу! – сплюнула гадалка негодующе. – Утопленников грабишь!

Но он вовремя отдёрнул мокасин из шкуры опоссума явно ручной работы, с пряжкой из тоже Испанского серебра до монетарной реформы 1497 года.

– Мы все, гражданочка, не без изъянов, как доказывает в своём труде м-р Чарльз Дарвин, а также неуклонный валовой доход поставщиков банановых изделий.

На трибунах болельщиков слитно-пронзительный свист Цыганчат, крики «буу!» и возгласы «хватит трандеть! мочилово давай!» Неуловимые Мстители спешно проводят сборку пулемёта «максим» на своей тачанке, Яшка Цыганков нахраписто выпрягает из оглоблей загнанных нахер лошадей. Работники сцены Колизея уволакивают их за хвост прочь по песку арены, мурлыча под свои римские носы «спрячь под лошадку сюрприз-шоколадку» из солидарности. Лех Валенса, режиссёр Кеосаян и левантийские ростовщики-менялы… но впрочем вернёмся в эпицентр.

– А потрогать можно?

– Чувствуйте себя моей гостьей Кармен Пансовна, но в пределах 12+, мне ни к чему проблемы с архимандритами Чечни.

Словно пинцетом из небрежно полированных ногтей, монета снята с перекрестья Линии Судьбы и Линии Ума (которая опять бля*дь в самоволке) протёрта об упоминавшийся уже уголок шали выплетенной в Меленках до укрупнения в Павловский Посад, куснута пластмассой вставных челюстей, после чего Эсма хотела снова сплюнуть, но для приличия сглотнула.

Последовала краткая пауза, в продолжении которой она стояла выпятив язык, как начинающий комик стенд-апа в отчаянной попытке завоевать симпатии публики показом вернякового способа проникнуть в шоу-бизнес через Русский куннилингвус и, полуприкрыв глаза, вслушивалась в слышимое только ею, кивала головой и говорила «даже так?», «агаа!», но наконец исчерпала грёбаные психотропные уловки своей пассивной агрессии и—в оглушительной тиши замершего в предвкушении зала—нанесла финальный punalada от Хозе из оперы Бизе:

– Кешка дуррак! Кешка дуррак! (Причём без малейшей грассации).

Оппонент впал в грогги от кратких, но столь мощных серий.

– Йэк! – ёкнул он утробно селезёнкой. – Она твоя – забирай.

– Люблю честные сделки, – задорно протореодорила матадорка, туго уматывая свой трофей и звание Чемпионки Мира во всё ту же шаль, но уже в другой её угол, на этот раз производства села Усово до объединения во всё тот же Павлов Посад.

Посреди вертлявых завихрений и восторженных подскоков своих верных фанатов и малолетних сотрудников, она покидает ринг, а ахху… ошеломлённый, то есть... противник, уже покинутый даже секундантами, стоит приткнувшись задом в ту же стену, в которую совсем недавно упирался руками, а возможно даже рогом…

Да, леди и джентльмены, в нашем продвинутом мире опыт всё ещё откровенно даёт по мозгам молодым выскочкам…

До новых встреч в изливах эктоплазмы. С вами был Васёк де Вассюки, подписывайтесь на наш канал!.

Послышалась поспешливая рысь. Черноволосый пацанёнок подбежал к одинокой, опёртой на стену фигуре. Давно не мытая ручонка подёргала широкую штанину на уровне своей кудрявой головы:

– Дядь, а дядь? – И, задрав лицо ко всё ещё не вполне осмысленному взгляду побеждённого, добавил, – Эсма сказала сказать, что Майа ждёт, ты не тяни, а то мало не будет.

Его челюсть поехала как створка у Епифановны, только не вверх, а книзу, вслед убегающему в ритме босановы—скок-да-скок-ии скок-да-скок-ии... Ah, por que estou tao sozinho?.—гонцу.