великие творения
                   былого

Экспонат Т-1729.06, Бутылка содержащая 7 кс Майского вина. Анализ показывает наличие сушёного ясменника, лимонной и апельсиновой кожуры.

Веточки ясменника, известного также как Хозяин Лесов, носили ранние воины Тевтоны. Он приносит успех в битве. По-видимому, какая-то часть Слотропа влетела в самовольщика Джабаева однажды ночью в сердце центральной части Нидершаумдорфа. (Некоторые полагают, что фрагменты Слотропа разрослись в полноценно отдельные личности. Если так, то невозможно определить, кто из нынешнего населения Зоны являются отпрысками его изначального рассеивания. Предположительно, его последним фото стала обложка единственного альбома из когда-либо записанных Дураком, Английской рок-группой — семеро музыкантов позируют, в нахальном стиле ранних Стоунз, возле давней воронки ракеты-бомбы, в Ист-Энде, или к Югу от Реки. Вокруг весна и Французский тимьян цветёт изумительным белым кружевом по накидке зелени, которая теперь прячет и смягчает истинный вид старого бута. Невозможно определить, которое из лиц является Слотропом: единственное приложимое к нему печатное упоминание «Гармоника, казу — друг». Однако зная его Таро, нам следовало бы ожидать его в Смиренности, среди серых и отринутых душ, искать его дрейфующим во враждебном свете неба, во тьме морской... )

И наконец, только раскосо кошачий глаз заката остался на равнине этого вечер, ярко серый на фоне пурпурного потолка облаков, с радужкой из более тёмного серого. Он скорее видится над, чем смотрит на эту собирушку Джабаева и его друзей. В городской черте состоялся странный сход. Деревенские идиоты из деревень по всей Германии стекаются сюда (течёт изо рта тоже, оставить позади яркий след цвета, чтоб людям было на что указывать в их отсутствие). Ожидается, что сегодня они примут резолюцию с обращением к Великобритании о предоставлении статуса члена Содружества и, возможно, даже подадут заявку на членство в НАТО. Детей в приходских школах попросили молиться за их успешность. Может быть, 13 лет скрытного сотрудничества Ватикана прояснил разницу между тем, что свято, а что нет? Ещё одно Государство формируется в ночи, не без театральщины и увеселений. Потому-то в эту ночь преобладает Maitrinke, которого Джабаев раздобыл несколько литров. Пусть деревенские идиоты празднуют. Пусть святость изливается от них в рябь интерференции, покуда не застит свет фонарей в зале собрания.

Пусть шеренга хора выступит героически: 16 оборванных пучеглазых старожилов, что несогласованно шаркают по сцене, сдрачивают в унисон, вертят членами в пародии на упражнения с пиками, размахивают, попарно и потройно, своими зелёно-лиственными древками, выставляют изумляющие шанкры и повреждения, кончают фонтанами спермы с пронизью крови, плещущими по заскорузлым складкам штанов, пиджаков цвета грязи, с карманами, обвисшими как 60-летние титьки, на щиколотки без носков, постоянно извоженные пылью маленьких площадей и обезлюженных улиц. Пусть уракают и колотят по спинкам сидений, пусть течёт слюна по-братски. В этот вечер кружок Джабаева добыл, через плохо скоординированный вломись-схвати-и-ходу!, в доме единственного в Нидершаумдорфе доктора, здоровенный шприц для уколов и иглу. Сегодня будут вводить вино. Если полиция в пути, если далеко на дороге некие одичалые уши могут уже различить рокот оккупационной колонны за километрами ночи, трепещут из-за пределов видимости, из-за наислабейшего брезжания первых фар, всё равно никому не удастся подавить сборище. Вино будет править всем, чему предстоит случиться. Разве тебе не доводилось очнуться с ножом в руке и головой в унитазе, муть длинной крови вот-вот сплюнется из-под верхней губы, и рухнуть обратно на истёртый капилляристо-красный ворс, где ничего такого никак не могло ведь случиться? И очнуться опять к женскому визгу, к воде канала, что леденит твои полузатопленные ухо и глаз, опять к несчётным Крепостям, пикирующим с неба, опять, опять... Но нет, никогда до конца.

Винное ускорение: винное ускорение смеётся над притяжением, оказываешься под потолком лифта, что взмывает вверх и уже ни за что не опуститься. Ты разделяешься надвое, на Двух основных, и каждое из «я» в курсе про другое.

Оккупация Мингборо

Грузовики катят под гору, где шоссе Штата сужается, примерно в три часа дня. Все фары горят. Упорный электрический взгляд за взглядом переваливают через гребень холма, между деревьев клёна. Шум ужасный. Коробки передач трещат, когда каждая из машин скатывается до конца спуска, усталые крики «На двойное сцепление, идиот!» долетают из-под брезента. Яблоня у дороги в цвету. Ветви мокрые от утреннего дождя, тёмные и мокрые. Под ним сидит, с кем угодно кроме Слотропа, голоногая девушка, блондинка и коричневая как мёд. Её зовут Марджери. Хоган вернётся с войны на Тихом океане и станет за ней ухаживать, но его обскачет Пит Дюфей. У неё с Дюфей будет дочка по имени Ким, а косички Ким станет обмакивать в школьные чернильницы Хоган-младший. Всё так и будет, под оккупацией, или там без, будет или нет дядя Тайрон.

Воздухе всё больше полнится дождём. Солдаты собираются у Гаража Хикса. На задворках участка смазочная свалка, яма, полная подшипников, дисков сцепления, кусков трансмиссии. На парковке пониже — пополам с подстриженной зеленью кондитерской, откуда он дожидался появления первого кусочка очень жёлтого школьного автобуса из-за угла в 3:15, и знал у кого из старшеклассников можно выпросить мелочёвку — шесть или семь старых автомобилей Корд на разных стадиях запылённости и развала. Сувениры из ранней империи, они блестят как катафалки сейчас, в предчувствии дождя. Рабочие отделения уже выкладывают баррикады, а группа захвата вторглась в серую вагонку Магазина Пиццини, стоящего здоровенным амбаром на углу. Ребятишки крутятся возле погрузочной платформы, щёлкают семечки из пеньковых мешков, слушают, как солдаты освобождают туши телятины из холодильника Пиццини. Если Слотроп хочет добраться домой таким путём, ему надо скользнуть на тропку рядом с двухэтажной кирпичной стеной Гаража Хикса, зелёная тропа, вход на которую скрывается мусоросжигалкой магазина и навесом, где Пиццини держит свой грузовик доставки. Потом срезаешь через два участка, которые не в точности прилегают спиной-к-спине, вот и обходишь один забор, а дальше по проезду. Эта пара, окаменело смолистых и почерневших домов старух, полна кошек, живых и чучельных, запятнанных абажуров, салфеточек и скатёрочек на стульях и столах, и предсмертного сумрака. Потом пересекаешь улицу, идёшь по подъездной дорожке миссис Снод вдоль ряда штокроз, через проволочные ворота и задний двор Сантора, обогнуть забор-перила, а где ограда кончится, перейти свою улицу, и — дома...

Но тут оккупация. Возможно, уже издан запрет детям срезать напрямик, как и на передвижения взрослых. Может уже слишком поздно идти домой.

Снова в Der Platz

Густав и Андрэ вернулись из Коксэвена, свинтили мембранодержатель и мембрану из казу Андрэ и заменили их фольгой — прокололи дырочки в фольге, и сейчас курят гашиш из казу, клапанируя пальцем короткий конец, па-па-пах, чтобы воздух подмешивать — оказывается проныра Кислота подрядил экс-Пенемюндовских инженеров, из отдела двигателя, для проведения долгосрочного изучения оптимального дизайна трубки для гашиша — в значениях скорости потока, передачи тепла, контроля отношения воздух-дым, самой совершенной формой оказалась форма классического казу!

Ага, ещё одна странная вещь у казу: поворотная резьба над мембраной в точности та же, как в патроне электролампочки. Густав, старый добрый Капитан Ужас, в очень жёлтых Английских очках для стрельбы («получается скорее попасть в вену: по-моему»), любит провозглашать это неоспоримой подписью Фебуса. «А вы, дураки, думаете, будто казу подрывной инструмент? А вот» — он всегда прихватывает электрическую лампочку в свои дневные обходы, ни к чему упускать возможность погнобить подвернувшегося наркомана… ловко вкручивает лампочку поверх мембраны, заглушая её, – «Видал? Фебус стои́т и за казу даже. Ха! Ха! Ха!» Смрад Schadenfreude, хуже затяжного лукового бздения, заполоняет комнату.

Но лампочка Густава — никто иной, как наш друг Байрон — хочет сказать нет, всё наоборот, и это Казу провозглашает братство со всеми пойманными и угнетёнными электролампами...

Здесь крутят кино, втихаря. На этаже, 24 часа в сутки, как ни заглянешь, так и есть, всё тоже грёбаное кино! Откровенно наглый и безвкусный фильм Герхарда фон Гёля из ежедневных фактически съёмок для проекта, который никогда не будет завершён. Шпрингер планирует просто так и крутить без конца, втихаря. Называется Новый Наркотик, и всё кино об этом, новейший вид наркотика, о котором вообще никто не слыхал. Самое паскудное свойство у этой хрени, что сто́ит только принять, и ты уже неспособен когда-либо хоть кому-то объяснить, как оно вообще действует или, что ещё хуже, где это можно достать. Толкачи тоже без понятия, как и любой другой. Всё, на что остаётся надеяться, что прижучишь кого-то в момент приёма (впрыскивает? курит? глотает?) дозы. Это такой наркотик, что выходит на тебя сам, по всей видимости. Часть вывернутого мира, чьи агенты бегают с пистолетами, которые как пылесосы действуют в направлении жизни — спустил курок и пули высосались обратно из недавно грохнутого, в дуло, а Великое Необратимое, по сути, обратилось-таки, и труп оживает под аккомпанимент обратно направленных выстрелов (можешь себе представить насколько наркозадроченное и превратное понятие про развлекуху нужно иметь для ежедневного редактирования звукозаписи всего этого). Мелькают титры вроде

ГЕРХАРДТ ФОН ГЁЛЬ АМИТАЛ-НАТРИЕВЫЙ МУДАК!

А вот и сам он, высокомерный лицедей, сидит на унитазе, на… ну на чём-то смахивающем на необычно большой горшок, чтобы приучать малыша им пользоваться, высоко между ног сидящего подымается фарфоровая голова шакала, а у того оказывается, надо же, какая неловкость, косяк, в довольно распущенно ухмыляющемся рту — «Посредством зла и ястребов», – мелет Шпрингер, – «климат блондинит себе потихоньку, ибо им не под силу в развязанной войне. Отнюдь не для проказ, пока не явятся наблюдатели в рвущихся простынях земли совокупляться и твердить медошница блилар медуметноз и бергамот в игривой фантазии под троном и носом наименее милостивого короля...»т– ну там катит немало ещё такой же потетени, как раз время отвлечься на попкорн, за который в Platz впаривают семена ипомеи, разжаренные до коричневых взрывчиков. Никакая регулярная компания здесь вообще-то не собирается, отсматривать помногу от фильма втихаря — только гости забредают: друзья Магды, перебежчики из большого аспиринового завода в Левенкузене, там в уголке, брызгают освобождённым кукурузным крахмалом с водой на голые тела друг друга, с нездоровым хихиканьем… последователи Ай Чинг, у которых излюбленная гексаграмма вытатуирована на каждом пальце ступней, неспособные удерживаться долго на одном месте, а почему? Из-за гексаграммного зуда! приспотыкиваются также бродячие магистры магии, которым невмоготу сдержаться, не распахиваясь настежь перед разрушительными наплывами Клипота, хохмачи с доской Уиджи, полтергейстами, всякой сволочью астрального уровня, сплошь алкаши да хлюпики — да, все они зачастили в Der Platz нынче. Однако альтернатива в том, чтобы кого-то не пускать, а других да, но никто не готов к такому... Решения такого рода для ангела на очень высокой должности, что смотрит на нас и на наши бесчисленные извращённости, ползание по чёрному атласу, затыкание рта рукоятью хлыста, слизывание крови с укола в вену любовника, и тому подобное, каждый вырвавшийся смешок или вздох, так оно и катит под смертным приговором, а глубинная красота всего этого ангелу и близко никогда не доходила...

Таро Вайсмана

Таро Вайсмана лучше, чем у Слотропа. Вот настоящие карты, в точной последовательности, как они выпали.

Сигнификатор: Рыцарь Мечей

Покрыт: Башней

Вперекрест: Королева Мечей

Венчание: Король Кубков

Под: Тузом Мечей

Впереди: 4 Мечей

Позади: 4 Пентаклов

Сам: Паж Пентаклов

Дом: 8 Кубков

Надежды и Страхи: 2 Мечей

Что Выйдет: Весь Мир

Он является сперва в сапогах и знаках различия верхом на чёрной лошади, скачущей галопом, которого ни сам, ни скакун не в силах контролировать, по пустоши и великим могильным курганам, размётывая чёрномордых овец врассыпную, покуда темень стоит можжевельником замечтавшись, смертолюбивая, поперёк пути его параллаксом неспешной фатальности, высясь, словно монументы над зелёным и загорелым исходом лета, низины цвета пыли и наконец походно-серое море, прерии моря темнеют до пурпурного, откуда пробивается солнечный свет, громадными кругами, прожектора на танцевальной площадке.

Он отец, которого тебе никогда не удастся убить до конца. Эдипова ситуация в Зоне просто ужасна нынче. Никакого благородства. Матери омужичились до состояния старых потёртых мешков с деньгами, не вызывают ни в ком ни малейшего сексуального любопытства, но тем не менее вот их сыновья, всё ещё в путах инерции похоти, устаревшей на 40 лет. У отцов никакой власти сегодня и никогда не имели, но потому что 40 лет назад мы не смогли их убить, теперь мы обречены на всё ту же пассивность, всё те же мазохистские фантазии, что лелеяли и они, втайне, а ещё хуже, мы обречены, в своей слабости, прикидываться мужами власти, которых наши собственные дети малые вынуждены ненавидеть, и стремиться узурпировать место, а у них не получается… Так, поколение за поколением, люди влюблённые в боль и пассивность отбывают свой срок в Зоне, молча, испуская запах увядшей спермы, страшась смерти, отчаянно втянувшись в удобства, что им продают со стороны, не нужные до любой степени, безобразные и мелкие, соглашаясь, чтоб жизнь их определяли другие, чей единственный дар в смерти.

Из 77 карт, что могли выпасть, Вайсман «покрыт», то есть его нынешнее состояние представлено, Башней. Это загадочная карта и каждый толкует её по-своему. На ней изображён удар молнии по высокому фаллическому сооружению, и пара фигур, одна в короне, падающие с него. Некоторые прочитывают её как семяизвержение, на чём и останавливаются. Другие видят символ Гностиков или Катаров, в Римской Церкви, что сводимо к любой иной не терпящей ереси Системе: по своей природе, такая система, должна рано или поздно пасть. Теперь нам известно также, что это ещё и Ракета.

Последователи Ордена Золотистого Рассвета считают, что Башня олицетворяет победу над роскошью и мстящую силу. Как Геббельс, несмотря на весь профессионализм своих разглагольствований, верил в Ракету как в мстителя.

На Древе Жизни кабалистов, путь Башни соединяет сефиру Нецах, победу, с Ходом, славой. Отсюда интерпретация Золотистого Рассвета. Нецах пылок и эмоционален, Ход водянист и логичен. В теле Бога эти две сфироты являются ляжками, столпами Храма, а вместе разрешаются в Йесод, органы секса и экскреции.

Но каждая из Сфирот преследуется соответствующим ей демоном или Клипотом. Для Нецаха это Гараб Церек, для Хода это Шамаел, Отрава Господа. Никто не призывал демонов ни на один из уровней, но тут, возможно, срабатывает крохотная незащищённость перед ощущением падения, тот вид очень отвесного и несоразмеримого падения, которое встречаем во снах, падение, скорее, сквозь пространства, чем среди предметов. Хотя каждый из различных Клипотов способен производить лишь только присущий ему вид зла, действие на пути Башни, от Нецаха в Ход, похоже, привело к возникновению демона нового вида (что, диалектическое Таро? Да и ещё ж как, народ человечий! А и если думаете, будто нет Марксистов-Ленинистов занятых магией, то задумайтесь лучше по второму кругу!). Вороны Смерти отведали теперь Отравы Господа… но в дозах достаточно малых, чтобы не окачурится, а поиметь, как от Amanita muscaria, весьма необычное состояние ума... Они не имеют официального наименования, но именно они демоны покровители Ракеты.

Вайсману поперёк Королева его масти. Не исключено, что это он сам себя, по таскалову. Она основное препятствие на его пути. В его опоре это единственный меч, пылающий внутри короны: снова Нецах, победа. В Американской колоде эта карта превратилась в Туза Пик, которая малость зловеща: вам знакома тишь, охватывающая помещение при его появлении, в какой угодно игре. Позади него, уходя из его жизни как влияние, 4 или Четвёрка Пентаклов, что выказывает фигуру незначительного достояния, отчаянно цепляющуюся за имение своё, четыре золотые монеты — этот мандомуд удерживает две из них, наступив ногами, балансируя одной на голове и прижимая четвёртую крепко-накрепко к своему желудку, что ведёт к язве. Это стационарная ведьма, что пытается уберечь свой конфетный домик от неисчислимых отгрызателей из тьмы вовне. На подходе, перед ним, является пир кубков, сытость. До хрена винища и хлебов ожидает Вайсмана вскоре. Повезло ему — хотя в своём доме он виден уходящим, отвергая восемь составленных золотых чаш. Возможно, ему достанется лишь то, от чего следовало уйти. Наверное, оттого, что в осадках последнего кубка ночи есть горькое присутствие женщины, сидящей на каменистом берегу, Двойка Мечей, одна у края Балтики, глаза завязаны в лунном свете, держит два клинка крест-накрест у себя на груди… значение обычно толкуется как «вооружённое согласие», достаточно точное описание Зоны в наши дни, и это передаёт его глубочайшие надежды, или страхи.

Сам же, в глазах Мира: познающий науки юный Паж Пентаклов, погружён в размышления над своим магическим золотым талисманом. Паж может также представлять собой молодую девушку. Но Пентаклы описывают людей очень тёмной наружности, так что паж, почти наверняка, Тирлич в молодости. А Вайсман может, наконец, таким ограниченным способом доски для объявлений, стать тем, что он любил сперва.

Король Кубков, венчающий его надежды, светловолосый король-интеллектуал.

Если вам интересно куда он делся, поищите среди успешных академиков, советников Президента, символических интеллектуалов, сидящих в собраниях директоров. Именно там он почти наверняка и окажется. Ищите повыше, а не внизу. Его будущая карта, карта о том, что будет, это Мир.