Лысина за занавеской. Старый пройдоха. Бесполезно подкатывать, чтоб заказал рекламу. Но дело знает. Так и есть – он, мой лысый Ларри, в своей рубахе с коротким рукавом, оперся на ящик с сахаром, любуется, как уборщица в фартуке орудует ведром и шваброй. Саймон Дедалус умеет подзавести его, когда и сам уже на взводе. Знаете, что я вам скажу? Сказать, м-р О'Рук? Знаете, что? Японцам эти русские что-то типа лёгкой закуски, а как войдут во вкус. Притормози, перекинься словом: хотя бы про похороны. Бедняга Дигнам, такая жалость, м-р О'Рук. Заворачивая в Дорсет-Стрит, он бодро поприветствовал в распахнутую дверь:
– Добрый день, м-р О'Рук.
– Вам добрый день.
– Прекрасная погода, сэр.
– Да уж точно.
Откуда деньги у них берутся? Приходят рыжеголовыми прибиральщиками из округа Лейтрим, намывают пустые бокалы с недопивками в подвале. И вдруг — ты ж погляди! — расцвёл, как Адам Финдлейтерс или Дэн Тэлонс. Да ещё при местной конкуренции. Поголовная жажда. Сложнейший ребус – пересечь Дублин таким образом, чтобы по курсу не подвернулся бар. Экономить у них не получается. Стало быть – с выпивки. Наливал троим, вышло на пятерых. А и что такого? Монету здесь, монету там, по крохам да по каплям. Ещё, наверное, на оптовых заказах. Приезжих надувают. Утряси с боссом и всё обтяпаем, усёк?
А сколько за месяц наплывёт с портвейна? Скажем, десять бочек. Ему, допустим, процентов десять. О, больше. Какие там десять. Пятнадцать. Он шагал мимо национальной школы Св. Иосифа. Гвалт недорослей. Окна раскрыты. Приток воздуха оживляет память. Как дырочки флейты. Эйбиси – не проси, дииэф – спит лев, джиэйджей – дождик чей? Это мальчики? Да. Кликуха Квэк. Кликуха Люк. Кликуха Бур. Тушатся на медленном огне. А моя? Сляк Цвейт.
Он остановился перед витриной Длугача, уставился на связки сосисок, колбас, чёрных и белых. Пятьдесят умножить на. Цифры поблекли в его уме недорешёнными: недовольный, он позволил им угаснуть совершенно. Лоснящиеся кольца, распёртые мясом, насытили его взор, ублаготворённо он вдохнул тепловатый дух варёнки с приправой из свиной крови.
Почка накапала кровянистую лужицу на блюдо с орнаментом из веточек вербы: последняя. Он стоял возле прилавка вслед за соседской девушкой. Вдруг заберет и эту, вычитывая заказ из списка, стиснутого пальцами? Потрескались: сода в стирке. И полтора фунта сосисок. Глаза его уперлись в её крутые бедра. Фамилия его Вуддс. Интересно, в каком он бизнесе. Жена состарилась. Новая кровь. Провожающих не впускают. Крепкая пара рук. Выбивает ковёр на бельевой веревке. Лупит ого как – я тебе дам. А как взлетает на ней поддёрнутая юбка на каждый хлясь.
Хорькоглазый свинорез заворачивает сосиски, отчикнув завозюканными пальцами, сосисочнорозовыми. Говяды – то что надо, как у яловки откормленной на ферме.
Он поднял страничку из кипы нарезанных листов. Образцовая ферма в Кинерете на берегу озера Тиберас. Могла бы идеально стать зимним санаторием. Моисей Монтефьер (1784-1885), лондонский финансист, борец за свободу угнетённых евреев . Я так и знал, что он. Ферма, вокруг ограда, расплывчатая скотинка на лугу. Он отстранил текст: интересно: вчитался, пасущаяся скотина утратила резкость, страница дрогнула. Белая молодая яловка. А на скотном рынке по утрам быки ревут в загородках, меченые овцы, шмяк и выплески навоза, скотогоны в подбитых гвоздями ботинках топают по дерьму, хлопают ладонью по тугомясым задкам, самый первый сорт, в руках неошкуренные кнутовища. Он, чуть скособочив, с терпением удерживал страницу, обуздывая свою чувственность, прилив желания недвижно мягкого объекта его наблюдений. Поддёрнутая юбка обхлёстывает под каждый ляск, под ляск, под ляск.
вверх-скок