Комплектующая #31: Усложнение Покаяния
Нет, хоть убей, не может, не в силах Дмитро Иваныч вспомнить как открывал он в ту ночь дверь. И открывал ли вообще. В ту проклятую ночь.
Хотя, конечно, ночь не виновата и обвинена облыжно, напраслину на неё возвели, чернуху подшили и нечем ей теперь отмыться, поскольку и сам Дмитро Иваныч совсем уж не упомнит, наотрез – как он открыл тогда эту грёбаную дверь и вообще он ли.
Да, в ту ночь он был в отрубе, в хлам—тут нечем крыть—и по пути к себе на пятый его швыряло от перил марша и до стены и волокло, с противным писком, вдоль слоя её зелёной краски.
Но он не падал. Нет. Ну может пару раз руками ухватился за ступеньки. Чисто для равновесия. Чтоб удержать.
Да, возможно он что-то говорил при этом, не исключено.
Ну ладно! Ладно! Не говорил, а мыкал, как последнее быдло: «...а ы иня пыл дпы!»
Потому что и Старший Преп хочет хоть иногда почувствовать себя человеком. По полной. А кандидат наук тем более. Хотя нет, тогда он не успел ещё защититься…
А когда дверь квартиры всплыла перед ним, он её опознал, хотя та выглядела пополневшей. Ну полный круг, короче. Но дверь – хоть, почему-то, круглая, но дверь – точно его.
Он постоял, уронив голову на грудь, упёрши взгляд в коврик перед дверью, а руку в её косяк, тяжко выдыхая. Хотел было сплюнуть, но слюна кончилась ещё вместе со всем тем, что выблевал не доходя до дому.
И как раз именно тогда он начал нашаривать свой ключ. И это уже легко, он у него в правом. Зимой и летом ключ у него в правом, постоянно.
И он точно помнит, как он смотрел на него, на ключ, типа через мушку, когда целился на вертикальную прорезь ключной скважины английского замка.
Прицел он делал одним глазом, но скважина плавала даже в одиночку, несмотря на это, вопреки тщательной наводке на.
Он защипнул её между двух пальцев левой и между ними же сунул ключ, а дальше – провал…
Дальше было уже утро после той проклятой ночи. Утро и расколотый похмельем череп, и он на диване, не в силах продрать глаз.
Нет, ботинок на нём не было, да. И в этом его большой плюс. Как это выяснилось в дальнейшем.
Когда он вспоминал, что на диване, да, но без ботинок, нет. И в этом плюс. Впоследствии…
А начиналось всё вполне рутинно и пристойно скучным выпивоном на собрании преподавательского состава языковых кафедр института, чтобы почествовать бывшего студента филфака, а ныне молодого многообещающего прозаика, что натрудил уже две тощих книжки на Украинской мове.
И есть за что! Теперь во всех последующих трудах, в предисловии, будет помянут вуз, откуда он выпускался.
Так пожелаем же ж, чтоб не последняя! Как говорится: щоби їлось і пилось, і хотілось, і моглось! Дорогие товарищи!
Виновник торжества сидел за центральным столом бок о бок с лаборанткой лингафонного кабинета Англофака, с Ларисой—ох, ещё та хвойда!—которой он, с тонкой усмешечкой, комментировал на ушко очередных выступающих. Потом заглавная парочка повернулись лицом к лицу, друг другу покивали и – Лариса пошла на выход на цокающих шпильках-каблуках, унося взгляды препсостава на своих округлых буферах. Завистливые взгляды или слюноглотательные, в зависимости от пола взглядоиспукателя.
Нет, Дмитро Иваныч никак не ожидал, что свежая знаменитость на поприще литературы подойдёт к его столу и, конфедициально пригнувшись, пригласит продолжить вечер без всего этого мудозвонства. Они с Ларисой подождут на лавочках под ивами возле Нового Корпуса.
Ну и что греха таить – взыграло у Дмитра Иваныча ретивое, раскатал губу: а ну как звякнет Лариса какой-нито своей подружке, пригласит в свою двухкомнатную на литературно-познавательную вечеринку.
Хотя и разумел при этом всю политическую выверенность хода начинающего Украинского прозаика – близкое общение с заподозренным в Украинском национализме СП расширяет горизонты в Советских, но Украинских издательствах.
Он высидел ещё сколько нужно, чтоб замести след и отвести подозрения. Парочка под ивами его дождалась.
Последовал краткий, но интенсивный визит в самый шикарный ресторан «Чайка», рядом с памятником Ленина, и двухкомнатная Ларисы, которая кому-то звонила, но что-то там не склеилось и они просто пили.
Лариса тупо хохотала, потом его придавило и после очередной рюмки он двинулся домой.
– Не, не, како таксс, не на...
И вот имеем то, что имеем – нераздвинутый диван, пустыню Кара-Кум во рту, Марианскую Трещину на всю голову…
Спал одетым, хорошо хоть пиджак догадался скинуть, и хорошо, что Антонина Васильна не дома, проведывает сестру в селе. И повезло, что Виктор на республиканских соревнованиях по пулевой стрельбе, ни к чему ему видеть отца во вчерашнем его состоянии…
Он истомлённым голосом позвал дочь:
– Зина!.
Нет ответа.
– Зина!
А в ответ тишина…
Со стонами, Дмитро Иваныч поднялся, привёл в порядок расхрыстанную одежду, обошёл остальные две комнаты, кухню и туалет с ванной. Нет, он в квартире один...
С того утра, дочь больше с ним не говорила. Никогда.
От Антонины Васильны сплошная отчуждённость, корректно-официальный протокол. Сын тоже косоротится, и тоже молча. Трещина поглубже знаменитого каньона прошла через семью…
Дмитро Иваныч не дурак, чтоб не сложить два и два – вычеркнутую из памяти ночь и атмосферу в доме. Но он не помнит ничего такого! Последним ключ был нацеленный на щель замка и – всё!
Ну хорошо, допустим было. Хотя это ещё неизвестно... но допустим. Ну и что? Самая естественная вещь в живой природе.
Или всё тот же Джойс с дочкой своей, 16-летней, в Париже.
Потом два десятка лет писал он свой второй роман, те его «Поминки...», в которые до сих пор никто врубиться не может. Ну так, кусочек отсюда, кусочек оттуда кто-то может предложить интерпретацию, но в целом – нет.
Да и кусочки те можно и так истолковать и эдак. Сюжета и близко нет, но некоторые абзацы хватают аж за щитовидку, а остальные там пассажи – откуда, куда, на каком языке?
Выйти на площадь и растерзать на груди свою рубаху: «Ой, грешен я, люди добрые!» так любой дурак сумеет.
Нет, ты попробуй выложи всё, с мельчайшими подробностями – как, куда, в каких обстоятельствах, но останься при этом недоказуемо неуличим… Вот где виртуозность требуется. Ну и время конечно.
Двадцать лет шифровал свою исповедь всему миру, что спал с дочерью. В конце там страниц пять чуть ли не прямым текстом. Правда, от её лица и через ощущения её вагины…
Все они такие – сама к Джиму в постель залезла, пока мама в отъезде, а потом ему ещё и мстит – чокнулась. Пришлось держать в психушке девушку. Но ведь же и оттуда заставила вступить родителей в законный брак.
Каково ему было, после стольких лет свободного сожительства с нерасписанной супругой, подписывать бумажки, в которых не видел смысла. Прямой шантаж.
Тупо надеялся, что психозы доченьку попустят, да не тут-то было, пришлось держать резвушку взаперти до самого конца. Однако папу с маменькой заставила плясать под свою дудку, отправила под венец, подчинила своей сдвинутой воле.
А сдвинулась на том, что папу чересчур хотела, но маму некуда девать – вот и весь сыр-бор…
И кроме того Дмитро Иваныч доподлинно знает, что изнасиловать их невозможно. Проверялось на личном опыте.
Это ещё тогда, на курсах переквалификации с Украинского на Английский.
Одна там была, как её, Оксана что ли? Сама затеяла с ним спор, что без согласия мужик не сможет вставить, покуда сама женщина не пойдёт навстречу.
Поспорили. Детали обсудили – игра по честному, без болевых приёмов. Разделись оба, легли на койку. Часа два он прилаживался и так, и так – чёрта с два! Выкручивается сучка и все дела.
Отсюда вывод – они неодолимы, а изнасилования только через мордобой…
Так после той ночи он к Зинаиде пару дней присматривался – нет синяков! И стало быть не бил он, а если было что, значит хотела и дала.
А он теперь виноват? Иль виноват уж тем, что ничего не помнит?
Ну ладно, хватит, вот сейчас он выйдет и пойдёт в хлебный. Там есть одна чернявая, если сегодня её смена, вот где женщина – в глаза посмотрит и вскипаешь. Лет за тридцать, с опытом про жизнь.
Нет они ни разу не перекинулись и словом, но эта мимика её лица.
Ухх!.
вверх-скок