Комплектующая #14: Убиение Спасения
Чем ближе подступал конец зимы 1945, тем отчётливее различалось (даже без непревзойдённой Цейсовкой оптики в виде полевых биноклей или снайперских, бомбометательных прицелов и т. п.), что чуда не предвидится и снова (за один и тот же век) не потянула Германия управиться на два и более фронтов, что ни гений фюрера, ни полководческое искусство генштабистов, ни дополнительные дозы Первитина военнослужащим Вермахта (чему Восточный противник с азиатским каверзным коварством противопоставил “наркомовские 100+ грамм” каждому бойцу из одной и той же кружки перед атакой и, тем самым, перевёл противоборство боевой выучки и технической оснащённости войск в плоскость химии – кто кого: метамфетамин или старый добрый алкоголь?) уже не в силах были изменить исход текущей бойни, и сопротивление Третьего Рейха мало чем отличалось от животно рефлективных трепыханий любого организма—на этот раз организма крупной державы, не всем частям которой успело дойти, что они мертвы или же входят в состав трупа.
Нет, не умеют державы умирать с достоинством и вместо них бесцельно гибнут люди.
Вот на какой сложный, переходный период выпало празднование Дня Красной Армии—он же (впоследствии) День Советской Армии, Авиации и Флота, он же (в дальнейшем последствии) День Защитника Отечества—23 февраля 1945.
День этот пришёлся на пятницу, вынуждая перенести празднование на два дня, потому что у Вали, Юлиной подруги, которая работала на заводе авиационных двигателей «Даймлер-Бенц» DВ 605 в Лиренфелде, свободный день случался лишь по воскресеньям.
К месту встречи Юля отправилась сразу же как только фрау Хольцдорф выпила свой утренний кофе, а она прибрала всё и перемыла чашки-плошки. И туда она шла пешком, потому что не любила быть в трамвае, когда вокруг вдруг взвоют сирены воздушной обороны. Вой жуткий до невозможности, трамвай дёргается, люди кричат.
За два года много случилось таких налётов. Особенно страшно ночью – везде темно, ты одна, а взрывов всё больше и тут и там. Хотя днём тоже плохо.
Но в большой дом ни одна бомба ни разу не попала, и господин Хольцдорф всё также уезжал по утрам и возвращался вечером, а фрау Хольцдорф всё равно ездила в театр, и званые обеды тоже продолжались, правда реже.
А чем ближе к Лиренфелду, разбитые дома встречаются всё чаще: и частично, и целиком – вдрызг, в груды камней вместо стен. Однако улицы и тротуары все расчищены, завалов нет – ходи и езди куда тебе надо, свободно...
С Валей они встретились как договорено – в 10:00, в гаштете на углу соседней от её лагеря Бисмаркштрассе.
Оттуда они зашли ещё на чёрный рынок, где все торговцы просто стоят и не сразу разберёшь где чей товар на мостовой возле всех ног, но Валя знала до кого подходить за шампанским и за сколько рейхсмарок, потому что они шли поздравить наших ребят-лётчиков, которых посбивали в воздушных боях и взяли в плен и теперь они работают в филиале Siemens, рядом с заводом двигателей, где Валя.
Для производства радиодеталей Siemens ребят вели колонной по утрам из охраняемых бараков, но Валя с ними познакомилась через забор и в воскресенье её знакомые останутся на кухне, а повара пойдут на филиал.
Наши всегда друг друга выручают...
Охранник у шлагбаума смотрел в другую сторону и Валя Юле глазами показала просто проходить, без “аусвайса” – наверное ребята ему рейхсмарок дали или ещё чего-то, что наменяли за ценные детали Siemens на чёрном рынке, не сами, а через Французов, которые в одном с ними филиале, но только почти вольные, как Валя, и знают что и с кем менять, в каком углу торгующей толпы...
Кухонный барак был меньше остальных, как они и объясняли Вале, а внутри разбит на клети, и в каждой стол для приготовления еды.
Ребята очень обрадовались и притащили в одну клеть два стула для девчат, а сами стояли себе с кружками шампанского вокруг.
Юля тоже попробовала, но совсем чуть-чуть, ей и просто так было радостно и хорошо.
Ребята все весёлые и молодые, а по чёрно-белым полосатым курткам, конечно же не разобрать, что они лётчики, кроме одного – у него шрам на лбу от пули “мессера”.
Юля сразу заметила, что он тут главный, когда пошутит – все сразу смеются, а когда Валя вышла со своим хлопцем, то и двое других тоже – оставили его и Юлю одних.
В соседней клети за перегородкой стонали двое и скрипел ногами стол, но в их дуэте подружка Валя выводила так, что грудь Юли часто задышала, она сглотнула вдруг набежавшую слюну и послушно дала ему разложить себя на полосатой куртке покрывшей стол, а он сперва чуть осторожней—потому что ойкнула, когда вошёл—а потом всё дальше, глубже, порывисто и неудержимо ускоряясь, ходил ходуном, вкогтившись в доски столешницы, раскрылившись над ней, а её белые ноги сложились в коленях, высоко вскинулись, вздрагивая всё ближе к статным грудям, что распирали тугой свитерок, руки её охватили жилистую шею, чтобы не сорваться, чтоб удержаться, чтобы плотнее, дальше на него, пока и из неё не хлынул тот Валентинин крик, в котором всё и – пусти гад! и – ну же! ещё! да! так! оу! пуст… ещ.. мааа!. И – растеклось трепещущее половодье, обдавая жаром, заплющивая крепче ненужные сейчас глаза… ыммм…
Потом опять все вшестером собрались вместе и допили бутылку с чёрного рынка.
Валя успела выйти ещё с одним, а Юля нет, ей с непривычки как-то непонятно, а пока в себя пришла, взвыли сирены и застучали зенитки Luftverteidigung. Опять налёт. Не дали толком праздник догулять.
Все наспех перецеловались, по очереди обнялись. Девчата обещали придти опять через неделю… Но обманули. Девчатам нельзя верить ни на грош. Все они одинаковые…
Тут, правда, Валя с Юлей ни в чём не виноватые, а всё Американцы. Их 83-я пехотная дивизия в конце месяца, в среду, перешла в наступление. Гауляйтер Карл Флориан отдал приказ взорвать мосты через Рейн и применять тактику “выжженной земли”. В городе началась неразбериха, 10 апреля Дюссельдорф был полностью окружён…
А в городе, между прочим, давно уже имелась своя подпольная группа сопротивления, которую возглавлял адвокат д-р Видерхофен. Группа небольшая, человек шесть, может поэтому их и не смогла за целых два года выследить тайная полиция, гестапо.
Группа не устраивала открытый саботаж, но регулярно, дважды в месяц, они собирались в разных местах (пару раз в доме Хольцдорфов, которые в ней не участвовали) и, под предлогом карточной игры, обсуждали предстоящее поражение нацистов и провал идеи Третьего Рейха.
15 апреля группа перешла к активным действиям и установила контакт с подполковником полиции Францем Юргенсом, который двумя днями ранее прилюдно и громко отказался принять командование над сводным боевым отрядом из служащих полиции и ополчения Volkssturm состоящего (по его словам) из сопливых пацанов Гитлергюнда и престарелых калек.
Всё более-менее похожее на солдат в начале апреля было оттянуто восточнее, для участия в последней решительной битве/бойне за Берлин. Что и послужило основной причиной блокады Дюссельдорфа в практически рухнувшем уже на куски Третьем Рейхе.
16 апреля подполковник Юргенс с десятком соумышленников и подчинённых захватывает полицейское управление, бригадный генерал СС, шеф дюссельдорфской полиции, арестован и заперт в одном из кабинетов здания. Юргенс выдаёт адвокату Видерхофену письменный приказ (на официальном бланке, печать с орлом и свастикой, всё чин чинарём) провести переговоры с Американцами на предмет сдачи города без боя. Адвокат и ещё один член группы сопротивления, Алоиз Оденталь примкнувший по религиозным соображениям, отбывают исполнять предписание.
В последующие два часа здание полиции вторично захватывается, на этот раз взводом полицейских. Бригадный генерал СС освобождён из-под кабинетного ареста, пятеро заговорщиков арестованы, остальные скрылись в неизвестном направлении.
Тем временем Американцы чешут свои коротко остриженные затылки и никак не хотят верить адвокату, хотя военная разведка подтвердила – да всё сходится, на бумаге стоит печать полицейского управления Дюссельдорфа, без подделок, и приказ договориться с Американцами о мирной сдаче города написан грамотным Немецким языком...
Американцев понять можно – не так-то уж легко и просто, и крайне неохота остановить уже запущенную в ход махину из десятков тысяч пришедших в движение частей.
У Американцев и свой приказ имеется, от своего командования, на Английском, для исполнения которого на множестве аэродромов уже вовсю идёт заправка и загрузка 800 (восьмисот) бомбардировщиков для ночного рейда на Дюссельдорф.
Чтоб отозвать/остановить такое, приходится похерить Основной Закон Войны (ОЗВ): мочи всё, что шевелится, а Воин-Победитель потом сам найдёт во что сувать.
Слава Богу (или присутствию Алоиза с его религиозными убеждениями) – Американцы поверили миссии адвоката-сопротивленца и отменили рейд...
Наутро, 17 апреля, адвокат д-р Видерхофен въезжал в спасённый город внутри головного танка М-4 колонны “Шерманов”. В районе Марктплац по броне башни танка щёлкнула пуля.
Стрелок-радист, рядовой Буковски, дал длинную очередь в ответ. Из груды битых кирпичей и кусков раздроблённого бомбами бетона вскинулась швабра с белой, хотя и не слишком, наволочкой. Вслед за шваброй вышли пять пацанов – сопляки в форме ополченцев Фолксштурма.
Отто Хольцдорф остался лежать позади. Пуля 30 калибра из пулемёта танка М-4 прошла на волосок от кружочка меди на груди. Прыщавый тупой ублюдок, тихоход-девственник даже и глаза не смог толком закрыть.
76 лет спустя из онлайн магазина винтажных раритетов значок продадут за 25 кусков долларами США. А кто бы сомневался?. За всю историю Третьего Рейха всего 11 000 молодых спортсменов удостоились чести получить такой.
Дальше колонна двигалась без приключений. День был радостно тёплый. На тротуарах стояли Немцы средних лет в лысинах и шляпах.
Адвокат направлял колонну к зданию Schutzpolizei, уже пустому. Блондинки фройлянки на велосипедах пристраивались к танкам по бокам, крутя педали равномерно. Уж эти ушлые милашки своего не упускают…
Во дворе техучилища рядом с пунктом назначения воняло бензином и горелым мясом. В эту ночь тут расстреляли и сожгли пятерых умников спасших город от полного уничтожения. В их числе оберста Юргенса, который подписал приказ адвокату, которому поверили-таки Американцы, которые отменили казнь Дюссельдорфа назначенную на 01:10 ночи.
Примерно в то же время, подполковник Юргенс отказался, чтобы ему закрыли повязкой глаза и привязали к столбу, чтоб не упал прежде залпа (повязка и столб предусмотрены процедурой расстрела изменников родины по приговору военно-полевого суда (чистая формальность, длительностью в три с половиной минуты, в среднем)).
– Гезель! – крикнул Юргенс младшему лейтенанту, который его не приговаривал, но командовал отделением приводившим приговор в исполнение (и это надо же как совпало! Ведь по-Немецки “гезель” будет “братан, приятель, кореш” и с лейтенантом он был знаком по службе).
– Братан! – он крикнул. – передай привет моей жене!
(Да, есть категория тормознутых, что никак не вырастут из коротких штанишек щенячьей любви (подобный случай так именно и назван, термином puppy-love). Ну не лопух? Всего-то и нада – fick-fick-ficken кого где сгрёб и – вали дальше делать свою карьеру или собирать свой миллион).
– Да здравствует Германия! – прокричал затем Франц Юргенс.
(Кому, орёшь братан? Какую тебе ещё нахер Германию? Ты щас лицом к лицу с ней!. Глазеет на тебя стволами карабинов...
Хотя, конечно, крикнуть “за Сталина!” или, там, “за Черчилля!” как-то не совсем того, а крикнуть напоследок как-то бы и надо… такое уж мы, люди, пафосное стадо).
Щёлкнул залп, трупы сожгли и закопали...
Но всё это произойдёт через 50 дней, а пока что Юля и Валя поспешают к ближайшему бомбоубежищу, и Валя, раскрасневшись то ли от скорой ходьбы, то ли от недавних игр, спросила Юлю второпях, задорно:
– Ну что, целка? Наши-то получше ебут, чем немчура?
(Будучи подругой, она, конечно знала всё про неудачную попытку бесшумноходца Отто Хольцдорфа).
Тут Юля зарделась всем своим лицом, не уступив румянцу Валентины, однако же нашлась сказать в ответ:
– Не знаю, мне не с кем сравнивать.
И это правда, первым у неё был Герман, лётчик-истребитель, Советский асс, чью длинную Татарскую фамилию она потом никак не могла вспомнить, а вспоминался только шрам на лбу, вприпрыжку вместе с его закрытыми глазами, рывками острых скул, с прерывистым дыханием через оскал плотных зубов…
Это уже совсем потом, в своей дальнейшей жизни и на много лет мудрее, Юля поняла, что да какая разница ей—там—лишь бы стоял и дёргался одновременно, а “наши-ваши” полная херня. Все они одинаковы...
вверх-скок