научные            
                   труды

стр. 15

Глава 4-я , «Петрова сходит с ума»

Вот именно она открыла мне глаза, глава эта, наконец-то, что на верстак свалилось не просто что-то там зелёного цвета, а в полном смысле слова — «семейная сага»; Форсайты и Буссардели сведенные в одно и совокупной рожей ткнутые в реалии эпохи становления ИИ.

А у каждого периода свои законы. После комиксов и анимешек, кто оглянулся б на Петрову, кто уделил бы ей хоть грамм внимания, не будь при ней ножа для чистки картофеля и отработанных до автоматизма навыков, — причина нераскрытых душегубств: которым и сама уже счёт потеряла?

Да, мы уже не совпадаем с приливами и отливами внутреннего мира героев Лескова, Бунина и Мамина-Сибиряка, не ощущаем их полутонов. Чтобы догадаться, нам требуется оголтелый, как в окнах РОСТа, текст от автора, вколачивающий правильность понятия.

Мы — поросль, вскормлённая на гумусе героев Зощенко, но даже и они не выжили б в доставшихся нам условиях.

Для выживания, нам пришлось меняться, стать плоскими, как фигурки из картона для домодельных мультиков. Мы — резинко-жвачные, и в этом плюс, не надо думать дальше, чем на один жевок вперёд…

Но вдруг, и именно на ней, на пышущей жаром Петровой (стабильные + 39 градусов) и трахнул меня Стокгольмский синдром. Я понял — всё! С приехалом! Стерпелось — слюбилсь, дальше я могу быть только «за».

Именно, именно говорю вам! Именно на ней воссиял свет озарения средь нежданно объявшей меня тиши, аки контраст монохромный для вразумления благого.

— Воззри же, Лазарь! — услыхался призыв окутанный обертонами эхоподобно гулкими…

Господа, товарищи, други-граждане! Как мог досель не примечать я столь очевидное?

Явился мессия в усыхающую юдоль прекраснословия литературы российской! Явился и — распахнул привольно допреждь невиданные горизонты. Переступил порог и отверз очи наши на мир новейший, корпускулярный.

Открытие сродни распахнисооружению мелкоскопа Антоном Левенгуком, но куда как поглубже значением.

Замерев экстатически, обливаясь ручьём слёз радостных, взирал я на пылинки воды и постного масла, пляшущие вперемешку в луче солнца, прорвавшегося на кухню Петровой, по-над золотящимся на сковороде луком в поджарке для бульона.

Всяк дочитавшийся до той страницы проникнут станет всенепременнейше неподдельно любящим психологизмом автора, вскрывающим картонажный типаж её души! Души богатой непомерно, загадочной по-славянски, по-татарски бдительной...

Развод с мужем, — чтоб тютю этого случайно не зарезать под горячую руку! Как вам это нравится? Какой Тургенев представит нам образчик более любящего сердца? А материнская её забота к сыну-школьнику?! Сколько душевных сил уходит на оболтуса, а тот даже не изволит вовремя отдернуть свой палец с доски, где она шинкует колбасу к омлету…

С каким теплом описаны обыденные, но преисполненные неугасимого тепла из-под ласкающего пера автора — стирка, готовка жрачки, уборка квартиры.

(Да, автор упустил описать пластмассовую швабру с ведром, имеющим особый механизм для отжима её посредством прокрутки. Однако в этом-то и проявилась тонкость его литературного чутья, он взвешенно воздержался, не перебарщивая излишней монотонностью типа, там, Петров крутит гайки, ведро крутит швабру, и т. д.

Умудрённый мастер слова знал где сдержаться!)

Петрова работает в библиотеке.

(Соглашусь, тут небольшой просчётец, подпилка сука под собою, библиотекарша с ножом способна отпугнуть потенциальных читателей от полок, где томам автора стоять между П(ушкиным) и Т(вардовским). Хотя немного сглаживается тем, что он у неё заточен лишь на мужиков, а женский пол может захаживать без боязни.)

И, пользуясь профессией героини, САБ излагает реестр прославленных литературных корифеев, по праву почивающих в подшивках журнала «Пионер» и «Юность» за 70-е.

Мне правда не хватило Кира Булычёва, а также, может быть, Солоухина. Впрочем, в затронутый период тот не успел ещё раскрутиться на такую честь.

Можно до бесконечности упиваться несравненными качествами этой любящей матери, жены, и знающей своё дело профессионалки, но долг благожелательного эссеиста влечёт нас далее, в последующие главы.

О данной остаётся лишь упомянуть, что органом в ней явилась кожа, все пять её слоёв. Восторженно описывает её, послойно, автор (изумительно и глубоко владеющий мельчайшими подробностями материала), с энтузиазмом неофита, вербующего нового лоха в свою веру.

О нет, САБ вам не просто интертейнер, он ещё и Просветитель (да, именно так — с большой буквы).

* * *