научные            
                   труды

стр. 13

Глава 2-я: «Сны Петрова»

С чего стают быть графоманы? Вопрос настолько интересный, что не всякому кулинарному техникуму по зубам.

Откуда в них это неприятие адекватной жизненной карьеры типа дантиста, фермера, бизнесмена, директора банка, гинеколога, экскурсовода, педагога, пахана мафиозной группировки, скрипача, тяжелоатлета, рабочего сцены цирка шапито или сферы общественного питания… Что делает их не-такими?

Ответ дают они же своими опусами, зачастую сами того не замечая (см. заключительные абзацы разбора 1-й главы).

Наличие жанра в душе и неумолимо холодной спирали в брюхе — вот что гонит их за околицу мандалы, где все такие как все...

Мы не станем отвлекаться на псевдо-графоманов, которые просто косят и симулируют наличие вышеуказанной экипировки в целях достижения определённых жизненных благ, иллюзорных априори, поскольку все там будем.

По сути своей, графоман — тот же социопат, но который хочет, чтобы его за это ещё и любили. Именно эта несусветность и толкает его ступить на долгую кривую дорожку.

Первые шаги по ней закладываются его девственными публикациями в периодике Калининберга, возможно, в сборнике «Магаданский полдень», а то и в альманахе «Путина» к 20-летнему юбилею объединения «Дальрыбпромпродукт».

Затем следуют скитания от номинациии к номинации, мыканье из Cоюза писателей для детей в Cоюз для юношества, сбор коллекции грамот за участие в длинных списках.

Особо упорные пристраиваются на заочное какого-нито литинститута — весомая добавка при претендировании. Слабаки переключаются на производство киносценариев, вышмякивают их без особого напряга. Всё равно хули толку? Хорошо, если режиссёр хоть бы название оставил.

Однако САБ не таков, вполне заметна работа, и большая, над собой.

Да, на первый, невооружённый взгляд синтаксический строй строчимых им предложений гнетёт своей однообразностью. И даже возникает подозрение, что именно зацикленность на общей сверхзадаче вызывает эту монотонность верчения колеса одной и той же белкой, препятствует прорыву высверков и искор, что подмечаются-таки порой из-под его пера.

Но, давно уж втянутый в привычную безысходность жизни, в который раз начинаешь снова понимать, что стерпится — слюбится, что Бог терпел, и нам… ну, и так далее…

А и тем более, что его плеоназменные периоды, начавшись за здравие, кончаются, как правило, в манере “а фиг ты угадал!” И эта встряска пробуждает и побуждает пойти на погружение в следующее предложение...

(И, снова-таки из гуманного человеколюбия к тем, кому не довелось протирать штаны в литинститутоуниверах, внесу ясность относительно плеоназменной херни (в различных очагах литпросвета её подают под разным соусом терминологии, но ухвативши раз, в дальнейшем врубаешься уже без проблем, мол, ага, приятель, ты даже тут наплеоназмил!))

Итак, плеоназм — это когда вместо одного напихано штук пять предложений, но все вокруг чего-то одного и того же.

Пара примеров для наглядности:

(1)

“Ему (::мальчику из троллейбуса::) грозило умереть от воспаления лёгких после закаливания по системе Иванова, или вегатарианской диеты, или уринотерапии, или ещё неизвестно чего, чем могла увлечься его мать, пока его растила.”

Петровы в гриппе и вокруг него (глава 2-я: Сны Петрова)

(2)

“Пусть она (::усохшая сосна::) хотя бы так послужит людям после своей кончины, которая явилась результатом повреждения корней ковшом экскаватора, что выкопал в газоне неаккуратную щель-бомбоубежище. Хотя возможно, что причиной её безвременной кончины послужили множественные осколочные ранения, полученные в ходе войны за независимость Карабаха, когда даже гипсовому пионеру, на постаменте в паре метров от неё, оторвало руку вместе с горном. Или даже вообще не знаю, что тут ещё можно предположить.”

Блог, или Роман на слабо́ (Бутыль 23: ~ Война как водораздел на «до» и «после” ~)»

Два крайне несхожих по тематике примера объединяет одно — плеоназменный стиль изложения. Причём обе цитаты произведены независимо и не подозревая друг друга о существовании.

Соглашусь, что второй цитате уделено вдвое больше места, однако своя рука — владыка, и я тут вам не «негр» Александра Дюма-папы, чтобы пахать на дядю, раскручивая посторонних собственным трудом за здорово живёшь. Порой не грех и похвалиться на фоне какого-нибудь лаурета, раз уж подвернулся.

Нельзя не отметить общую тональность сослагательности в первом из приведенных пассажей, где обоснования возможной кончины ребёнка насосаны из пальца, а саму её легко отменить не меньшим количеством контраргументов. Хотя оппоненту хватило бы и одного, при условии, если сумел соснуть достаточно глубоко.

В целом же, плеоназмы несут отрадно благотворный сдвиг в сторону довыполнения сверхзадачи.

Второй пассаж, основанный на реальных событиях убиения живого дерева в расцвете сил, оставляет горькое послевкусие: за пустопорожне эстетствующее жонглёрство — вот тебе «Оскара», а на крик души сострадательного дендрофила у нас бумаги не хватает?! Всю, что ль, на бестселлеры профукали?!

Окей, с чистосердечным раскаянием, мамой клянусь, не отвлекаться больше от рассмотрения Петрониады.

В целях зачистки недосказанностей в тылу, малость подробней растолкую, что есть манерой “а фиг ты угадал!”

Обычная накрутка, кончаемая выбрыком, как в номере Галстяна, когда тот выносил на сцену юбилейный торт для типа вручения Маслюкову, с полной помпезностью, при галстуке, а посередине сцены запнулся за красную дорожку, и — брык! Мягкое приземление пиджаком и мордой в кремовый верх…

Вот и весь финт, но вместо комика уже ты… а вернее — тот умник, что в тебе сидит и, по ходу накрутки, повёлся и типа уже просёк, и принялся опережать (у него IQ — ого-го какой!), на две и пять десятых строчки, к чему тут вообще подводит автор, но под конец очередного слоя плеоназма — «плюсь!» — в сладкую жизнь того же торта, за то что поперёд батьки.

В общем, не ахти какая сложность, а когда руку набьёшь, то «фиг ты угадал!» само из тебя скачет.

Правда, если знаешь фокус, то процесс чтения начинает приедаться, однако проявляй терпение и, постепенно, дождёшься окончания второй главы.

Немалым подспорьем в таком благополучном исходе является установка ИИ на однокалиберную сегментацию составных частей.

Сам калибр, естественно, не догма, но в целях унификации изволь придерживаться определённого количества страниц в сегментах одного продукта.

В «Петровых», например, на главу выделено 50 страниц, плюс-минус парочку для имитации несовершенства человека, пресечь любые подозрения, будто машинная нарезка.

И в этом несомненный заряд облегчения для меня, как читателя. Когда совсем невмоготу, — пускаешь в ход знакомство с арифметикой, прикинул, — и бормочешь сам себе: «...осталось всего 8 страниц до следующей, я знаю, ты сможешь! ну! давай же! гоу, мэн, гоу! ещё 7 с половиной и пивасиком освежимся!» Ну, или кто там чем, по жизни, стимулируется…

Своим содержанием глава 2-я инерционно продолжает троллейбусную тему, просто в обратном направлении. Исподволь всачиваются детали личной жизни Петрова: жена, сын, сотрудники гайковёрты.

Вопрос его отношения ко всеобщей воинской повинности обойдён молчанием, как видно больная тема у творца, или не захотел наступать на грабли не добившие (к сожалению) мужа Арбузовой (фамилия самого расстриги как-то вдруг вылетела) с его прапорщицкой эпопеей «ДМБ». У каждого сверчка свой юмор.

Лирически, глава щедро подёрнута флёром 90-х в балабановской интерпретации (полведра крови с интервалом в 6 с половиной минут экранного времени).

Тут, правда, перестрелок нет, но флёр всё тот же, один к одному — обречённость на неизбывную беспросветность.

Органом главы, вскрывая упоминавшееся секретное досье, стал нос, при исполнении его прямых функций обоняния.

Но вот, наконец, финишная прямая в главе названной (сейчас внимательнее вчитайся) — «Сны Петрова»:

“Когда… уснул, то ему не снилось ничего. Вместо сна была чернота, этакий комикс из кадров полностью залитых тушью.”

Что, в общем-то, не удивит знакомых с манерой «фиг ты угадал!» К тому всё и велось, начиная со старта — 50 страниц тому назад.

* * *