
Нет, там по-другому. Бесплодная земля, голая пустошь. Вулканическое озеро, мёртвое море: ни рыбы, ни водорослей, глубоко вдавлено в землю. Ни ветерка всколыхнуть эти волны, металлосерые, ядовито дымчатые воды. Ещё называли горючим камнем, пролилась дождём: города на равнине: Содом, Гоморра, Эдом. Всё мёртвые имена. Мёртвое море на мёртвой земле, серой и старой. Это теперь старой. Породила древнейшее, первое племя. Сгорбленная карга из переулка перешла дорогу. Древнейший народ. Рассеялись по лику земли, из кабалы в кабалу, плодясь, умирая. Она до сих пор там. Рожать уже не может. Мертва: старушечья: серая ввалившаяся пизда мира.
Одиночество.
Серый ужас осушил его плоть. Сложив страничку в карман, он свернул в Эклес-Стрит, поспешая домой. Холод жиров проскальзывал внутри вен, леденя кровь: возраст оковывал коркой солей. Что это на меня нашло? Утренняя пайка кошмарных мыслей. Встал не с той ноги. Надо снова начать эти упражнения по Сэндоу. Отжимание на руках. Дома пятнисто-коричневого кирпича. Номер восьмидесят всё ещё и не сдан. С чего бы? Запрашивают всего двадцать восемь. Товерс, Батерсби, Ноз, МакАртур: окна приёмных обклеены вывесками. Типа пластырей на воспаление глаз. Ощутить запах тонкого дымка чая, парок над сковородой с шипящим маслом. Поближе к её пышной плоти, нагревшейся в постели. Да, да.
Быстролётный тёплый свет солнца примчался от Беркли-Роуд, безудержный, в легких сандалиях, вдоль озаряющегося тротуара. Бежит, она бежит навстречу мне, девушка плещущая золотом волос.
Два письма и открытка лежали на полу прихожей. Он остановился, подобрал их. М-с Марион Цвейт. Сердце его зачастило, но тут же замерло. Уверенный почерк. М-с Марион.
– Полди!
Входя в спальню, он приспустил веки и через тёплый жёлтый сумрак приблизился к её растрёпанной голове.
– Кому письма?
Он взглянул на них. Малинга. Милли.
– От Милли мне письмо, – выговорил он осторожно, – а тебе открытка. И ещё письмо на твоё имя.
Он положил открытку и письмо на стёганое покрывало подле извива её коленей.
– Поднять штору?
Слегка подёргивая, он наполовину поднял штору, а взглядом, обращённым вспять, приметил, как она, осмотрев конверт, засунула под подушку.
– Столько хватит? – спросил он, оборачиваясь. Она, приподнявшись на локоть читала открытку.
– Вещи её дошли, – пересказала она.
Он выждал, пока, опустив открытку, она уютно вздохнула и медленной волной перекатилась на спину.
– Не тяни там с чаем, – сказала она. – Во мне всё пересохло.
– Уже кипит.
Но он задержался, прибрать со стула: её нижняя юбка, рыхлый ком несвежего белья. Ухватив разом, переложил в изножие постели.
Когда уже спускался по ступенькам в кухню, она крикнула:
– Полди!
– Что?
– Чайничек сполосни кипятком.