Пир в тенёчке Чёрного-Сада

(Заметки на манжетах и соединительных фланцах инфраструктуры серого вещества, с элементами уплыва сознания)

12

Приход регулировщика положил конец этой тоскливой зауми. Он привёл к моему столу сразу трёх красоток с подносами в руках. И это правильный выбор, потому что на весь зал только тут едок в единственном числе. Расселся, понимаешь, словно король на именинах — один на 6 посадочных мест.

При виде монарха, девицы застыли, как фрейлины на стажировке при дворе царя Гороха. Церемониймейстер в ресторанной чёрной униформе подбодрил их призывами не робеть.

Однако тут задание покруче забега Золушки в одной туфле по лестницам дворца. Куда же им, таким неопытным, вклинить свои подносы на недоубранном столе? Скажи-ка, господин придворный церемониймейстер.

– А вот мы сейчас его попросим, — сказал регулировщик и, уже обращаясь ко мне, добавил, — подвинься, дядь.

Вот так, секундально, из аксакалов разжалован в дядья, ну, хорошо хоть «папиком» меня не обозвал.

И в тот же миг возле стола материализовалась лейб-официантка в чёрном — освободить, сколько смогла за раз, рабочую поверхность под пирушку.

Я сдвинулся к стене направо. Девчушки, по виду — первоклассницы, поопускали доставленные ими ноши на столешницу и унасестились на высоковато взрослых стульях. Две слева от меня, одна — напротив. Мажордом, исполнив свою придворную обязанность, отошёл.

Троица сотрапезниц разнились одна с другой цветом (от чёрного до каштанового) и кудрявостью волос. Единственное, чем они, казалось, совпадали, так это размером глаз. Каждая пара в пол-лица. Должно быть, насмотрелись мультиков про инопланетян, обычно пришельцам рисуют подобные глаза, влажно-чёрно-непроницаемые.

Говорила только одна из них, как раз таки, сидевшая напротив меня. Мне крупно повезло, что обращалась она не ко мне, попробуй, разбери хоть что-то в настолько инопланетно-скорострельной тарабарщине.

Две остальные только отзывались, изредка и кратко, на обычные девчачьи сплетни про какую-то общую, но совсем-совсем негожую подружку.

Впрочем, особо я не стал вникать в список недостатков той воображалы, зануды и ябеды, которая — мало того! — ещё и отсутствовала.

Передо мной стояла более ответственная и важная задача, стояла и требовала сосредоточить все мои способности и силы. Ведь этот бесплатный обед я должен был съесть, не упустив ни единой грани кулинарного искусства, вложенного в него, ни одного грана из так долго жданного процесса насыщения, ни грамма удовольствия, доступного вкусовым рецепторам. Ммм… ах!..

Четыре кубика из половинки огурца, лежавшие рядком вдоль края каши на тарелке, кончились раньше трёх помидорных кубиков. Но каша всё ещё была — целых полтарелки! (ну почти что) И я поглощал её с тем благоговейным чувством, с каким бесповоротно сдвинутые меломаны внимают любимой классике (шестая симфония Сибелиуса).

Всю свою жизнь прикидываюсь лентяем, однако это просто маска, для самообороны, иначе запрягут, по полной. А на самом деле, но только между нами, в трудоголизме мне равных нет. Вот и теперь, жуя челюстями, я сверх того шевелил извилинами, синхронизируя одно с другим (2-в-1 называется).

О чём, собственно, извилинами? Да хоть о чём! Моим церебральным жерновам без разницы, что или кого в порошок стирать, раз уж взбрели на ум — в порошок сотру! Разумеется, главная тема – шевелящий жерновами я, чьи суперские качества универсально нестираемая жвачка, по умолчанию и остальным параметрам.

Взять, например, мою тщеславность, что делает меня самым тщеславным на всю ярмарку тщеславия (подвинься-ка, подвинься, Миротворец Теккерей!).

«Ау-у! Глобальные мильярдеры! Маски, Цуки, Гейтсы… и прочая убогая рванина. Ну что вы в жизни видели? Стакашку виски по $500 за грамм? Улицу в оцеплении охраной по х3 сколько лямов, каждому, чтоб ты трусцою пробежал внутри кольца из их слишком накачанных мышц? В гробу я видел ваш стерильно безопасный кайф! За все свои биллионные нули, вам не изведать вот такого вкуса… Ах, какой хлеб! Вот эти два куска с подноса. Ара! 2 куска невыразимейшего наслажденья! Хотя особо напрягаться нечего — чем тоньше и изысканней ты выразишь, тем меньше им, сирым, дойдёт.

Но до чего же вкусный, я и забыл, что он такой бывает. В нём даже соль чувствуется… а мягок-то, а свеж! Не то, что прорезиненный лаваш или лепёшки турнав-аца — вродь как хлебом пахнут, а жуёшь подошву сапога Зиганьшина, на барже, унесённой в океан...

На остальную пару незанятых мест за столом, подошла мать с четырёхгодовалым бутузом в бейсбольной кепке NYC. Неплохой, кстати, город, и песня про него хороша, даже Фрэнк Синатра не смог испартачить.

Похоже, все они друг друга знали, и женщина, и дети. Мальчуган из Нью-Йорка притопал самостоятельно, поскольку руки матери несли поднос, использованный не слишком рационально. Всю его ресторанную ширь всего один предмет — керамическая миска пшённого супа, или из какой-то другой крупы.

Оценив кратким взглядом, кто и что тут ест, пришелица переставила суп в поднос девочки, сидевшей крайней по мою сторону стола.

Ну, ведь, как знал, что знакомые! Или, возможно, родственницы.

Женщина сказала пацанёнку, что сейчас вернётся, и отошла.

Мне показалось несправедливым, что пайка моей соседки слева стала теперь намного меньше, чем у её соседки слева. Мало ли, что дальняя от меня девочка оказалась близкой родственницей женщины. Всё равно диспропорция.

Я взял из своего подноса карамельку в блестящем глянце фантика и положил её бок о бок с не менее шикарной сластью в подносе у соседки. Всё равно, без чая, зачем она мне? Арбуз вприкуску с карамелькой — свихнутый декаданс, даже и для меня.

Для третьей мне уже нечего было уделять, арбуз не отдам, он и без чая хорош. Впрочем, занятая нон-стопной болтовнёй, эта верховода троицы могла и не заметить манипуляций на нижних уровнях столешницы. Пускай довольствуется своим командным щебетанием.

Крутой парень из славного NYC-града, оставленный сидеть напротив девочки с дарёным супом, скривился, отвесил нижнюю губу, но слезть со стула не решился, а только заревел хорошо поставленным басом.

Девочки, конечно же, наперебой стали утешать и заговаривать ему зубы. Но не тут-то было! Нью-Йоркерцы — воробьи стреляные, мозги им не запудришь.

Тоже мне, Шаляпинские фанатки! А ведь наверняка лет восемнадцать есть! На троих. Не могут ребёнка утетешкать!

Вернулась мамаша с тарелкой перловки, поставила на поднос под носом утихшего чада, подтёрла выбежавшие во время арии сопли и увела исполнителя, прихватив и поднос подносом, куда-то на другое место в зале. Возможно, к знакомым постарше, с которыми у неё больше тем для общения.

А вскоре и девчушки всей стайкою снялись и — упорхнули.

Краем глаза, я изумился их разгильдяйскому отношению к вопросу питания, легкомыслию подхода к столь важному делу. По полпайки как минимум осталось недоеденным в подносе каждой! Хотя, наверное, это возрастное — сколько там у них того желудка.

Тут вдруг вернулась соседка моей соседки слева и снова исчезла, подхватив из соседнего подноса две карамельки в блестящих фантиках, забытые нашей бывшей общей соседкой.

Вот ведь тетёха-растеряха! О чём только та думала, когда улетали?!

В ответ, тетёха вдруг вернулась — заглянуть в свой поднос, где ничего блестящего уже не оставалось. Недолго думая, она присела за дальний край стола, и быстренько доела полтарелки пшённого супа.

(Эге! Да у них тут натуральный обмен полным ходом!)

Открытие совпало с окончанием арбузного десерта.