Пир в тенёчке Чёрного-Сада

(Заметки на манжетах и соединительных фланцах инфраструктуры серого вещества, с элементами уплыва сознания)

12

Приход регулировщика положил конец этим тоскливым умностям. Он привёл к моему столу сразу трёх красоток с подносами в руках. И это правильный выбор, потому что, на весь зал, только тут едок в единственном числе. Расселся, понимаешь, как король на именинах, на все 6 посадочных мест.

Увидев монарха, девицы застыли, как фрейлины на стажировке при дворе царя Гороха. Церемонимейстер, в ресторанной чёрной униформе, подбодрил их, призывая не робеть.

Но тут задача круче, чем забег Золушки в одной туфле по лестницам дворца. Куда им, неопытным, вклинить свои подносы на недоубранном столе? Скажи-ка, господин церемонимейстер.

– А вот мы сейчас его попросим,— сказал регулировщик и, уже обращаясь ко мне, добавил,— подвинься, дядь.

Вот так, секундально, из аксакалов разжалован в дядья, ну, хорошо хоть «папиком» меня не обозвал.

И в тот же миг, возле стола материализовалась придворная официантка в чёрном —освободить, сколько смогла за раз, рабочую поверхность стола.

Я сдвинулся к стене направо. Девчушки, с виду первоклассницы, опустили свои пластмассовые ноши на столешницу и унасестились на высоковато взрослых стульях. Две слева от меня, одна — напротив. Мажордом, исполнивший свой долг, отошёл.

Три сотрапезницы отличались одна от другой цветом (от чёрного до каштанового) и кудрявостью волос. Единственное, чем они, казалось, совпадали, так это размером глаз. Каждая пара в пол-лица. Наверно, насмотрелись мультиков про инопланетян, обычно пришельцам рисуют подобные глаза, влажно-чёрные.

Говорила только одна из них, как раз таки, которая сидела напротив меня. Мне крупно повезло, что обращалась она не ко мне, попробуй разбери хоть что-то в такой инопланетно-скорострельной тарабанщине.

Две остальные только отзывались, изредка и кратко, на обычные девчачьи сплетни про какую-то общую, но совсем-совсем негожую подружку.

Впрочем, особо я и не вникал в недостатки той воображалы, зануды и ябеды, которая, помимо этого всего, ещё и отсутствовала.

Передо мной стояла более важная, ответственная задача, что требовала сосредоточить все свои способности и силы. Мне следовало съесть бесплатный обед так, чтобы не упустить ни одной грани поварского искусства, ни единого грана в долгожданном насыщении, ни грамма удовольствия, доступного вкусовым рецепторам. Ммм… ах!.

Четыре кубика из половинки огурца, уложенные рядком вдоль края каши на тарелке, кончились раньше трёх помидорных кубиков. Но каша всё ещё была — целых полтарелки! (ну почти что) И я поглощал её с тем благоговейным чувством, с каким бесповоротно сдвинутые меломаны внимают любимому классику.

Всю свою жизнь прикидываюсь лентяем, однако это просто маска, для самообороны, иначе запрягут по-полной. А на самом деле, но только между нами, в трудоголизме мне равных нет. Вот и теперь, жуя челюстями, я ещё и извилинами шевелил, синхронно и непрестанно, 2-в-1 называется.

О чём, собственно, извилинами? Да хоть о чём! Моим церебральным жерновам без разницы, что или кого в порошок стирать, раз уж взбрели на ум — быть вам мукою! Конечно же, основная тема – сам я, чьи супер качества, по умолчанию и всем параметрам, универсально нестираемая жвачка.

Взять, например, мою тщеславность, что делает меня самым тщеславным на всю ярмарку тщеславия (подвинься-ка, Миротворец Теккерей!).

«Ау-у! Глобальные мильярдеры! Маски, Цуки, Гейтсы… и прочая убогая рванина. Ну что вы в жизни видели? Стакашку виски по $500 за грамм? Улицу в оцеплении охраной по х3 сколько лямов, каждому, чтоб ты трусцою пробежал внутри кольца их качаных-перенакачанных мышц? В гробу я видел ваши кайфы! За все свои биллионные нули, вам не изведать вот такого вкуса»… Ах, какой хлеб! Вот эти два куска с подноса. Ара! 2 куска невыразимейшего наслажденья! Хотя особо можно и не напрягаться, как ни пытайся выразить, им, сирым, не дойдёт.

Но до чего же вкусный, я и забыл, что он такой бывает. Даже соль в нём есть… а мягкий какой, свежий! Не то, что прорезиненный лаваш или лепёшки турнав аца, пахнут хлебом, а жуёшь подошву от сапога Зиганьшина, на барже, унесённой в океан...

На остальную пару незанятых мест за столом, подошла мать со своим четырёхгодовалым бутузом в бейсбольной кепке NYC. Хороший город, и песня про него хорошая, даже Фрэнку Синатре не удалось её испортить.

Похоже, все они друг друга знали, и женщина, и дети. Мальчуган из Нью-Йорка притопал самостоятельно, поскольку руки матери занимал поднос, использованный не слишком рационально. На всю такую ширь всего один предмет — керамическая миска пшённого супа, или из другой крупы.

Оценив кратким взглядом, кто и что тут ест, она переставила суп в поднос девочки, сидевшей с краю на моей стороне стола.

Ну, ведь, как знал, что знакомые! Или, возможно, родственницы.

Женщина сказала пацанёнку, что сейчас вернётся, и отошла.

Мне показалось несправедливым, что пайка у моей соседки слева стала теперь намного меньше, чем у её соседки слева. Мало ли, что дальняя от меня девочка оказалась близкой родственницей женщины. Всё равно диспропорция.