Финишный рывок

(Безбожная ТрагиКомедия из 25-и Поворотов и Эпилога для театра с поворотной сценой.
Ни одно событие не вымышлено. Почти все имена подтасованы)

Поворот 10-й

Гостиная 3-комнатной квартиры в рукотворном ущелье между длинным книжным шкафом вдоль одной стены и длинным диваном, в едином строю с троицей глубоких кресел, с другой. Перед диваном длинный стол тёмной полировки, мягкие стулья засунуты под столешницу, оставляя шанс продольного пересечения комнаты. В углу напротив кресел чёрный прямоугольник телевизора на стене.

Нора в очках с широкой чёрной оправой сидит на диване у края стола, который ближе к окну с раздвинутыми шторами. Голова её обвязана косынкой на манер стилизованной короны, с узелком во лбу. На столе перед нею, три толстых фотоальбома в дерматиновых обложках времён борьбы с культом личности. Она просматривает стопки фотографий, когда-то вложенных между страниц лилового картона.

В дальнем от окна углу, Тиль сидит на левофланговом кресле, голова его далеко запрокинута поверх высокой мягкой спинки.

Н о р а. По нашему графику свет должны дать в 12. Полчаса осталось.

Т и л ь. Да, со светом живётся веселей. Какие известия про баскетболистку Яну в Ереване? Где живёт? У Нунэ?

Н о р а. У Нунэ своих пятеро, повернуться негде. Яна у Карена живёт, дядя её по матери.

Т и л ь. Да, я его помню. Пятеро? Молодец Нунэ, сделала тебя баблушкой-героиней. Ну, хоть пятый-то сын?

Н о р а. Да, скоро уже год исполнится. А старшая, Анна, университет закончила. С красным дипломом.

Т и л ь. Кто бы сомневался. Анна умеет достичь поставленной цели, вся в папу. Молодец Армен! Добился-таки от Нунэ наследника.

Нора фыркает не слишком одобрительно. Тиль бросает зря затронутую тему.

Н о р а. У нас во всём здании интернет только у Эрны, на четвёртом этаже.

Т и л ь. Я мимо Телекома проходил, спросил знакомого. Он говорит, несколько антенн в городе повреждены обстрелом, сейчас связь не везде ловит.

(Меняет направление беседы.) Иногда вот удивляюсь: при таком количестве Гомеров на душу населения… Представь, у меня среди знакомых целых три Гомера! А вот ни один Одиссей до сих пор не засветился. Может мне циклопом прикинуться? Для наживки? Надо бы обдумать.

Н о р а. Тебе больше думать не о чем?

Т и л ь. Вообще-то, этим я не часто занимаюсь, однако заметил — если о чём-то думаешь, это помогает не думать про что-то другое… А ведь какой правдой жизни прозвучало бы: Одиссей Гомерович!

Н о р а. Литературоведы доказывают, Гомера вовсе не было. Это просто собирательный образ всех бездельников, которые выдумали Одиссея.

Т и л ь. Да что ты говоришь! Ну, тебе как филологу виднее. Ай-я-яй! А я-то древним доверял! И тут обманка! Чего уж тогда на нынешних фейкарей обижаться?

Н о р а. А скажи мне, Тиль. Ты точно уезжаешь?

Т и л ь. Опаньки! Что за вопрос? Чем я хуже президента с аппаратом?

Н о р а. Ты не юли.

Т и л ь. У меня должность такая, по жизни, юлить да ёрничать… Но раз ты спросила… Нет. Не еду. Остаюсь. Ты только Сат не говори. Пускай попозже начнёт переживать.

Н о р а. Я так и знала.

Т и л ь (взмахом руки обводит книжную стенку). Ну ещё бы, с таким-то багажом.

Н о р а. Но почему?

Т и л ь. Ну, убегу в Ереван и что там увижу? Опять в очередях стоять... правда, уже не в хлебных, а за коробками гуманитарной помощи, за беженским пособием. А жить в каком-то переполненном пансионате. Где опять-таки очередь, но уже в туалет… (Чуть помолчав) 2 года назад, когда я прибежал в Степанакерт, из-за капитуляции, не мог людям в глаза смотреть. Такой стыд наехал, как будто изнасиловали меня. Главными улицами перестал ходить, всё через обходные закоулки. Как-то само собой так получалось. И не только я так. Нас всех изнасиловали. Один раз еду в такси, водитель Русский оказался. Разговорились. Деревню, говорит, жалко бросить было? А что делать: все побежали и я побежал. Он спрашивает, а если и тут начнётся? Нет, говорю, с меня хватит, отсюда — никуда.

Н о р а. Значит, ради того, что пообещал таксисту?

Т и л ь. Ну а как же: слово мужчины одно только бывает. Тупо и неизменно. Только ты Сат не говори, пока что.

В гостиную заходит Сат.

Н о р а (обращаясь к Сат). Сижу вот перебираю, тут ещё... э-э!.. из маминого альбома. Подумала, молодым это совсем не надо. Незнакомые люди в непонятной одежде. Оставлю только, где дети, внуки.

С а т. Да, правильно. Я тоже отберу только самые-самые, а остальные сожгу.

В дверях появляется Вазё, муж Норы. Правая кисть его дёргается в неудержимом старческом треморе.

В а з ё (к Норе). Где мой военный билет?

Н о р а. Какой военный? Кому он нужен в 75 лет?

В а з ё. Это документ!

Н о р а. Сат, у меня на кухне кофе есть немножко. Соседка поделилась. Из обжаренного гороха.

С а т. Да, мы с Мануш в ателье уже такой пили. Ну, что-то, как-то даже… в общем…

Они выходят.

В а з ё. У?! Как ты, свояк?

Т и л ь. Что за вопрос? Как будто у меня есть выбор. Конечно же, великолепно. А ты?

В а з ё. Да вот не знаю, что эта рука от меня хочет. Среди людей стыдно. Невропатолог что-то там выписал, так в аптеках даже ваты нет, какие там лекарства. Не понимаю, зачем они их вообще открывают.

Т и л ь. Для общения, наверно. Дома сидеть скучно.

В а з ё. Тебе лучше знать. Ты в той деревне сколько один высидел? Лет 7?

Т и л ь. Ну почему один? 12 подворий, в каждом жизнь, дети. А какие закаты! Я на крыльцо стул выносил — смотреть, как солнце за горы прячется. Ну… в тёплое время года.

В а з ё. Закаты говоришь? Здесь тоже вон, за соседнюю 9-этажку прячется. Как там у вас наверху? Стреляют?

Т и л ь. С утра конкретный бой был, но говорят, уже подписано прекращение огня. А подписывал-то кто, если все шишки в Ереване?

В а з ё. Какая разница — кто. А в Ереване им не отсидеться. Турки скажут «отдай!» и этот пи-Воваевич передаст, как миленький. Землю отдаёт, а что там люди? Хотя этим-то тоже — что? Посидят, осознают, откупятся.

Т и л ь. Говорят, Рубен отсюда на машине уезжал, как будто миротворских вертолётов мало.

В а з ё. Да, и на блокпосту его из машины сняли. Но раз не вертолётом, значит ещё не наигрался в политику, «я убегал с простым народом, мне Русы не помогали!» Предвыборный козырь будет, когда из Бакинской тюрьмы выпустят. Особо он там не пострадает, с олигархами цивилизованное обращение. Ну, а зачем ты тут, в Карабахе, заторчал — до сих пор не понимаю.

Т и л ь. Слухи, что я — шпион, сильно преувеличены. Честное шпионское. Ну, где-то же надо жизнь отбыть.

В а з ё. Ведь как жили, а? Кто тогда думал — ты Армянин? Азербайджанец? Всё так перевернулось. Кому это надо было? Зачем? Людям нужен мир… В деревне хорошо было? Скучаешь?

Т и л ь. Э-э, Вазё! Хорошо — не то слово. Чтеснвацарм. —
     Бесподобно мне там было. Ни света, ни водопровода. Бывало плохо до невыносимости, а всё равно, живёшь и — жить хочется. Свобода там Вазё, такая, что просто физически ощущалась.

В а з ё. Даже так? Ну-ну. И какая же она на вкус, эта свобода? Сладкая? Как и обещали?

Т и л ь. На вкус не пробовал, она мне через органы зрения вливалась, в основном. Вокруг посмотришь и — застыл, слов таких нет, чтобы передать. Ну, просто видишь свободу, как она есть, живьём. Эти горы, небо, эти облака. Смотришь, и тебе от них перепадает. Я — свободен!

В а з ё. Красиво поёшь.

Т и л ь. Потом понемногу обустроился, свет в деревню провели. Соорудил крытый бассейн на 3 тонны, душ, ванна, стиралка полуавтомат. Прикинь! Я начал даже хлебный спирт гонять. Куркуль по-полной. И знаешь, мысли стали приходить, непривычные. Ведь, думаю, ничего лучшего мне в жизни уже не светит — вот он, пик счастья. Так зачем портить? Нужно вовремя, красиво уйти. По горам брожу и место подбираю для финишной прямой, куда даже охотники не зайдут, а только волки, чтобы жрачка зря не пропадала... Вполне, кстати: подходящие места попадались. Я даже начал правильную дату выбирать. Но тут война планы обломала… После капитуляции, вернулся в город. Условия не те для красивого ухода. Тут нельзя так уходить, а то молодые подумают, будто возраст оправдание сдаваться. Сил прежних нет, но ведь могу же помогать примером, наглядностью.

В а з ё. Бегать по утрам трусцой?

Т и л ь. Да не спортсмен я, и никогда не был. Однако регулярно мусор в баки выношу. Они от дома далеко, за перекрёстком, 300 метров тарганит дедушка шикарный целлофановый мешок, полупрозрачный, давит на подсознание прохожим. Уже польза.

В а з ё. Откуда целлофан? Девять месяцев блокады.

Т и л ь. А я куркуль запасливый.

В а з ё. Дожились! Бросаем землю, где Месроп Армянский алфавит составлял! Что творится, а?

Т и л ь. Ничего нового. Классический случай стадного безумия. Когда логично обоснованные глобально согласованные планы упираются в организаторскую недееспособность региональных баранов-предводителей. Расчёт на бумаге без учёта оврагов. В итоге — исход не так элегантен, как хотелось бы.

В а з ё. Ты сам-то понимаешь, что говоришь?

Т и л ь. Смеёшься, что ли? Что бы я сам себя? С первого раза? Хорошо, если через неделю дотумкаю!.. Но мы над этим работаем. Да.

В а з ё, А дальше что теперь?

Т и л ь. Дальше — просто. Раздвинем воды Красного моря и — вперёд! Нас не догонят! Смотрите под ноги, пожалуйста, здесь ещё столько луж. И не топчите крабов, я вас умоляю. Крабиков не топчите!

В а з ё. Спланированное безумие? Ара! Цирк эсКарабахский арм. —
     Ваньку валяешь? ?

Т и л ь. Ты прав. Голодный Арлекин — злой арлекин. Извини.

Входят Нора и Сат.

Н о р а. Мир перевернулся! Наши мужики в нарды не играют!

В а з ё. С такой рукой зярарм. —
     Зернь мимо доски летает.

С а т. Тиль, я тебя попрошу, хочешь домой сходить? Там в холодильнике, в морозилке, в целлофане бастурмы немного. Принеси. Нора предлагает устроить пир горой.

Т и л ь. Я предлагаю тебе завести аквариум.

С а т. А это вот к чему.

Т и л ь. Будешь рыбку спрашивать: хочешь поплавать? Канешни хачу! Что-то ещё принести?

С а т. А больше ничего нет, хлеб мы уже съели.

Н о р а. У меня есть немножко муки. Блинчики на воде — это быстро.

В а з ё. Дом без вина – не дом. (Обращаясь к Тилю) Или водку будешь? Тутовку? Печатную?

Т и л ь. Да подожди ты, дай вернусь хотя бы.