Финишный рывок
(Безбожная ТрагиКомедия из 25-и Поворотов и Эпилога для театра с поворотной сценой.
Ни одно событие не вымышлено. Почти все имена подтасованы)
Поворот 5-й
Тёмная спальня. Тиль распростёрт в постели под толстым одеялом, уставясь на пару высоких арочных окон в стене напротив. Две плотные портьеры — занавес от потолка до пола на общем для них карнизе во всю ширь спальни — сдвинуты в её углы. За окном ночь и пуски ракет установками, но стёкла не дребезжат, поскольку окна — «евро». Музыка Паарта тоже не прерывается. Тиль не шевелится, пока журчит Потока Сознания, который заодно летопись его голосом. В ходе аудио отчёта над сценой возникают и гаснут слайды фотографий из семейного альбома. Это стандартно заурядные снимки: встреча новорожденных на ступенях роддома, первый раз в первый класс, обнимашки с кошкой или домашним псом, пикники за городом, последний звонок выпускников, армейские фото, свадебные фото, семейные застолья. Семьи в слайд-шоу разные, но остановленные снимками мгновения традиционны: всё, как у всех.
П о т о к С о з н а н и я. Сегодня видел пьяных в городе. Чуть ли не впервые за свою жизнь тут. На первого подумал, что контуженный, он шёл, шатаясь под грохот канонады. Потом пара подогретых ветеранов, на Шушва Углу. Стоят, показывают друг другу, на каком конкретно тумбе ведётся бой. Возможно, эти взрывы оттуда, слишком здесь близко всё. На том же углу, мужик за 50, в широкополой шляпе хаки, как на Пригожине в последнем интервью, за неделю до взрыва вместе с его самолётом.
А этот, на Шушва Углу жив, пока что. При нём прибор какой-то оптический, в чехле. Для неприметности держался на ступеньках спуска во двор угловой пятиэтажки. Пара пацанов, лет за 20, стоят на тротуаре, мобильники наголо. Должно быть, группа корректировщиков «Града». Не знаю, я не специалист.
Ко мне заговорила вдруг Русская старушка, в платочке. Точно Русская, говор не тот, что у ведущих по теленовостей, такого не подделать. Хотя «старушка» слишком смело сказано, наверняка младше меня. Тоже принялась указывать на тумбы, комментировать, как бой идёт. Только ей непонятно, кто там на кого стреляет, где чья сторона вообще. Пришлось признаться, что дальше 10 метров для меня туман. Но она-то откуда тут взялась? Молоканы убежали в самую первую войну, 30 лет назад, они — непротивленцы, им не в жилу такой богопротивный образ жизни.
Из пекарни через дорогу, донёсся запах свежего хлеба. Я игнорировал разметку перехода (крюк в 10 м, а тут война!), попёр навпрямки.
Перед окошком — ни души. Внутри, на полках разложены штук 30 лепёшек. Из-за занавески вышла работница, не Наринэ, а вторая, которая постарше. Спросила, какой у меня номер талона, они сегодня продают только по одиннадцатому. Но тот я уже отоварил у Владика Продавца Железа. А, хрен с ним! Даже по запаху видно, что хлеб на номер 11 у них подгорел...
По второму разу миновал Шушва-Угл, уже когда из города шёл обратно. И ведь загодя себе напоминал! Заранее напомнил — не смотреть на ту дохлую собаку под сосной. Дня три уже лежит. Потом задумался о чём-то и — забыл отвернуться.
Скорее всего, из дворов хрущевских двухэтажек. Наверняка любимчик детворы, лохматая, на терьера похожа. Голод пород не разбирает — теперь просто падаль. У сан очистки нет горючего, бросили выезжать на утренний мусоросбор. Конечно, начнёт вонять, закон природы для всякой материи, где нет души... А ведь самый стратегически важный тротуар, на первую половину дня. Не зарастающая тропа: за поворотом Республиканский Мед Центр — финишная прямая.
Роза из Греции звонила, теперь уже она учит Сат уму-разуму. Ты, мама, сумку собери со всем, что самое необходимое, и держи наготове на случай экстренной эвакуации. Тоже мне лектор! Даёшь инструкции, так уж не всхлипывай. А там и малышка реветь начала. Но у той хоть повод есть — не пропускают сказать «привет!» родимой бабушке в телефон.
Ты права, Настёна! Борись за свои права человека! Эти взрослые поднахватались всяких непонятностей — «экстренная» да «эвакуация», а человека в тебе не уважают. В три года у тебя полное право голоса! А мама его не слышит, а только плачет в трубку.
Хотя, конечно, откуда у смартфонов трубка? Сейчас другой век, продвинутый, и агитация моя за права младенцев технически безграмотна…
Сумбурный, в общем, день, и ночь не лучше. Ноги холодные, а пока не согреются, заснуть и не мечтай. А тут ещё эти взрывы каждые 10-20 минут. А к ним сирена тревоги (В темноте за окнами и впрямь зазвучала сирена.) Во, накаркал! Иногда типа вздрёмывается, в промежутках, но снится всяческая гиль…
День Сат пересидела в убежище под пятиэтажкой рядом с мастерской, потом дозвонилась мне. Я шёл за ней, и был по пути опознан, не доходя до собаки-покойницы.
— Мистер Огольцов! Как вы?
Аххренеть: дежавю какой-то… Меня сто лет уже «мистером» не звали. Дама в компании пары попутчиц. Заметила недоумение в моей отвисшей челюсти:
— Я — Арменуи, с биофака, вы в 97-м нам преподавали.
С приездом! Женщина-колобок, за сорок, и я ей преподавал? Это, выходит, такой я старый? Что ли?
Чуть погодя, вспомнил откуда этот дежавю: в начале «Хулиганского романа» женщина тоже «Мистер Огольцов!» кричит, но та была моложе.
Что было, то и будет. Всё кругами ходит. Вот если уволочь на мусорку дохлятину с тротуара, опять получится самоповтор — похороны Билли в «Блоге, он же «Роман на слабо». Куда ни кинься, а податься некуда.
Умный сволочь этот Экклезиаст. Неопровержимый.
Поворот 6-й
(Утро. Широкая прихожая собственного дома после свежего ремонта. Модерновый дизайн по рецептам Ютюба. Рядом с «евро» входом высокое окно-арка, «евро», разумеется. В углу за ним, узкий горшок метрового роста, торчком оттуда ручки зонтиков и обувных рожков. Вдоль глухой стены из угла — вешалка-тумбочка из мебельного ламината, затем «евро»-дверь спальни и вместительный чулан до потолка, также из ламината. Под светло-серым глянцем стены чулана — чёрный диванчик в тонкую белую полоску. В чёрной стене напротив двери в спальню, широкий проём в зал-«незавершёнку», с не беленной штукатуркой стен, а пол вымощен кирпичным «половняком». Естественно, недостройка стала складом всего, от пианино до гвоздей. Склад скрыт портьерой поперёк проёма. В ней роскошный бархат, когда-то бывший покрывалом двуспальной постели.
Т и л ь. Чтоб так синхронничать — 30 лет учиться надо. Как спалось на горошине?
С а т. Не на горошине, а на стуле. В убежище несколько раскладушек, для детей и престарелых. Хорошо хоть стол есть — голову преклонить. Всю ночь листала Интернет: что про нас пишут. Power-bankтехн. —
аккумулятор для подзарядки электронных устройств
сдох.
Т и л ь. Лампочку всю ночь не выключала?
С а т. Так я же не одна за столом. Людям тоже подзарядить надо.
Т и л ь. Давай, позавтракаем, пока свет есть. Power-bank принесла?
С а т. Да. (Достаёт из сумки и кладёт на диванчик. Соприкосновение прибора с обивкой сиденья совпало с громом канонады. Сат вздрагивает.) Нет! Я так не могу! Я обратно в убежище! (Убегает.)
Т и л ь (берёт Power-bank с диванчика, говорит, обращаясь к неясной точке в пространстве). Ну не сволочь ты после этого? А? Экклезиаст? А ещё древний грек называется…
Тиль уходит под арку напротив «евро»-входа, за которой коридор на кухню-гостиную.
Поворот 7-й
Закуток, куда сошлись впритык, под прямым углом, пара глухих стен от двух разных зданий. Левая — зад магазинчика — оштукатурена под латекс. Правая стена — торец жилого дома в облицовке жёлтыми увесистыми плитами, кое-где выпавшими.
В торце, за метр до схождения углообразующих стен — проём подвального входа в приямке, на 4 ступени глубже окружающего асфальта. Поверх приямка навес из обрезка жести проф настила в упоре на пару стояков из труб сечением 7 см. Правее навеса, кусок измызганной жести прибит гвоздями, где позволяют швы плит облицовки. Давнишняя надпись гласит на Армянском: «Убежище № 38». Под той же стеной, за метр от внешнего угла здания, дымит ржавой трубой жестяная печка не первой молодости. Верх её сплошь уставлен чайниками и турками для кофеварения.
Группа из 5 женщин, в домашних спортивках и халатах, стоят вокруг печки, присматривают за процессом варки, обмениваются своими версиями одних и тех же новостей. У самого угла здания пара девочек, — вот-вот-девушек, — склонили головы над мобильниками в их руках. Полдюжины мелких малолеток галдят и пихаются на ступеньках в приямок. Под оштукатуренной под латекс, задне-магазинной стеной, широкая доска положена поверх пары поставленного «на попа» строительного кубика-известняка, образуя скамью на троих. На ней сидят 2 ветерана запенсионного возраста, в тёплых куртках. Оба молчат, безучастно глядя перед собой.
За домами непрестанная трескотня автоматов АК долгими очередями, в неё вливается пальба тяжёлых пулемётов БТР. Когда ахают разрывы базук, женщины от печки кричат малолеткам зайти в подвал, те начинают пихаться оживлённее, но остаются где и были.
Через всю сцену, слева направо, проходит щёголевато одетый мужчина лет под сорок. Шагает походкой от бедра, в узконосых, ярко начищенных штиблетах. На правом плече его автомат Калашникова взятый на ремень. Женщины смолкают, провожают его взглядами. Одна из девочек-вот-вот-девушек отрывается от своего мобильника — тоже посмотреть.
Автоматы строчат, как и строчили, без внимания к модели на подиуме.
Слева появляется Тиль с чайником и домодельной матерчатой сумкой в руках, проводит обмен «Барев—Шат барев» с ахсакалами на доске-скамейке.
Женщины у печки оглядываются на него.
Ж е н щ и н ы у п е ч к и. Она там. Посередине коридора. Четвертая комната.
Т и л ь (Осторожно пробирается с чайником среди малолеток на ступеньках). Спасибо!
Из темноты коридора появляются ещё женщины, в руках их телефоны с включёнными фонариками.
Ж е н щ и н ы и з п о д в а л а. Сат в четвёртой! Проводить вас?
Т и л ь. Спасибо. У меня есть фонарь (Достаёт и включает налобник спелеолога, держа его в руке. Скрывается в темноту).
Перестрелка за домами ужесточается. Ж е н щ и н ы из к о р и д о р а пытаются загнать малолеток в коридор, почти безрезультатно.
Поворот 8-й
Просторный подвальный зал под низким потолком бетонных плит перекрытия. Освещением служит одиночный огонёк телефонного фонарика за столом слева. Вдоль стен угадываются койки и раскладушки, пустые, кроме одной с древним стариком в зимней шапке
.
В дверном проёме меж бетонных блоков появляется Тиль с ярким лучом и чайником в руках.
С а т (От фонарика за столом). Я тут!
Т и л ь. Что значит стабильный образ жизни — у тебя даже и голос, как в том убежище на Туманяна, тридцать лет тому. Один к одному. Глаза закрываешь — и снова молодой.
С а т. Тридцать лет назад ты не умел комплименты делать, да и теперь не очень-то.
Т и л ь. Конечный продукт — ничто, главное — старание. Не можем — научимся, какие наши годы!
вверх-скок