Финишный рывок

(Безбожная ТрагиКомедия из 25-и Поворотов и Эпилога для театра с поворотной сценой.
Ни одно событие не вымышлено. Почти все имена подтасованы)

Поворот 5-й

П о т о к - С о з н а н и я. Сегодня видел пьяных в городе. Чуть ли не впервые за свою жизнь в Степанакерте. На первого подумал, что контуженный, он шел, шатаясь под грохот канонады. Потом пара подогретых ветеранов, на Шушва Углу. Стоят, показывают друг другу, на каком, конкретно, тумбе бой идёт. Возможно, разрывы гремят оттуда, слишком тут близко всё. Там же, на углу, мужик за 50, в широкополой шляпе хаки, как на Пригожине в последнем интервью, перед тем, как его самолёт взорвали.

Ну а этот жив. Какой-то у него прибор оптический, в футляре, а сам держался неприметно, на ступеньках спуска во двор пятиэтажки, как за бруствером. Пара пацанов при нём, лет за 20, над головой, на тротуаре, с мобильниками наготове. Наверное, бригада наводки «Градов». Не знаю, я не специалист.

Ко мне заговорила вдруг Русская старушка, в платочке. Точно Русская, говор не такой, как у ведущих по телеку, такого не подделать. Хотя «старушка» смело сказано, наверняка моложе меня. Тоже принялась указывать на тумбы, комментировать, как бой идёт. Только она понять не может, кто там на кого стреляет, где, вообще, чья сторона. Пришлось признаться, что дальше 10 метров для меня туман. Но она откуда тут вообще взялась? Молоканы убежали в самую первую войну, 30 лет назад, они — непротивленцы, не приемлют настолько безбожный образ жизни.

Из пекарни через дорогу, дошёл запах свежего хлеба. Я не стал делать крюк до разметки перехода, попёр навпрямки.

Перед окошком — ни души. Внутри, на полках разложены штук 30 лепёшек. Из-за занавески вышла работница, не Нарине, а вторая, которая постарше. Спросила, какой у меня номер талона, они сегодня продают только по одиннадцатому. Но я его успел уже отоварить у Владика Железоторговца. А, хрен с ним! Всё равно, по запаху видно, что хлеб на одиннадцатый номер у них подгорел.

Второй раз проходил Шушва-Угл, уже когда из города возвращался. И ведь же напоминал себе! Заранее напоминал — не смотреть на ту дохлую собаку под сосной. Дня три уже лежит. Потом задумался о чём-то и — забыл отвернуться.

Должно быть, из дворов двухэтажек вдоль тротуара. Наверняка любимчик детворы, лохматая, на терьера похожа. Голод породы не разбирает — теперь просто падаль. У саночистки нет горючего, выезжать на утренний мусоросбор. Дождёмся, что завоняет. А ведь самый стратегически важный тротуар, в первой половине дня. Незарастающая тропа: за поворотом Республиканский МедЦентр — финишная прямая.

Роза из Греции звонила, теперь уже она учит Сат уму-разуму. Ты, мама, сумку собери со всем, что самое необходимое, и держи наготове, на случай экстренной эвакуации. Тоже мне — лектор! Даёшь инструкции, так уж не всхлипывай. А там и малышка реветь начала. Но у той хоть повод есть — не пускают сказать «привет!» родимой бабушке в телефоне.

Ты права, Настёна! Борись за свои права человека! Эти взрослые понахватались всяких непонятностей — «экстренная» да «эвакуация», а человека не уважают, хотя тебе уже три года и полное право голоса! А мама его не слышит, а только плачет в трубку.

Хотя, конечно, откуда у смартфонов трубка? Сейчас другой век, продвинутый, и агитация моя за права младенцев технически безграмотна…

Сумбурный, в общем, день, и ночь не лучше. Ноги никак не согреются, а с холодными ногами заснуть не получается. А тут ещё эти взрывы каждые 10-20 минут. Да сирена воздушной тревоги (В темноте за окнами и впрямь звучит сирена.) Вон, накаркал! Иногда типа вздрёмывается, в промежутках, но снится всяческая гиль…

Днём Сат отсиживалась в убежище под пятиэтажкой, что рядом с мастерской, потом дозвонилась в мой Самсунг. Я шёл забирать её, и был опознан на тротуаре, чуть не доходя до собаки-покойницы.

— Мистер Огольцов! Как вы?

Я опупел: дежавю какой-то… Меня сто лет уже “мистером” не кличут. Она в компании из двух попутчиц шла. Заметила недоумение в моей отвисшей челюсти, представилась:

— Арменуи, с биофака, вы нам преподавали в 97-м.

Аххренеть! Женщина-колобок, за сорок, и я ей преподавал? Я — что? Такой уже старый?

Потом, как прошёл чуть дальше, вспомнил-таки, откуда этот дежавю: в самом начале «Хулиганского романа» женщина тоже “Мистер Огольцов” кричит, но та была куда моложе.

Что было, то и будет. Всё кругами ходит. Даже если отволоку ту сдохлую псину на мусорку, тоже получится самоповторение — цитата похорон Билли в «Блоге», который, он же «Роман на слабо́». Куда ни кинься, а податься некуда.

Умный сволочь этот Экклезиаст оказался.

Поворот 6-й

Утро. Широкая прихожая собственного дома после свежего ремонта. Модерновый дизайн из продвинутых каналов на Ютюбе. Возле входной двери высокое "евро"-окно с аркой, следом за ним, в углу, узкий горшок метрового роста, для стоячих в нём зонтов и обувных рожков. Вдоль стены от угла — вешалка-тумбочка из ламината, затем "евро"-дверь в спальню и вместительный чулан до потолка, тоже из ламината. Под лоснящейся светло-серым глянцем стеной чулана, чёрный диванчик в тонкую белую полоску. В чёрной стене, напротив уже упоминавшейся двери в спальню, широкий проём в зал-”незавершёнку”, где штукатурка стен небелена, пол вымощен кирпичным “половняком”, поэтому недостройка превращена в склад всего, что придется, а в проёме висит портьера из бархата роскошного, когда-то, покрывала для двуспальной постели.

Из спальни появляется Тиль, натягивая свитерок. Распахивается широкая входная "евро" и заходит Сат.

Т и л ь. Чтоб так синхронничать — 30 лет учиться надо. Как спалось на горошине?

С а т. Не на горошине, а на стуле. В убежище несколько раскладушек, для детей и престарелых. Хорошо хоть стол есть — голову преклонить. Всю ночь листала Интернет: что про нас пишут. Power-bankтехн. —
     Аккумулятор для подзарядки электронных приборов сдох.

Т и л ь. Лампочку всю ночь не выключала?

С а т. Так я же не одна за столом. Людям тоже подзарядить надо.

Т и л ь, Давай позавтракаем, пока свет есть. Power-bank принесла?

С а т. Да. (Достаёт из сумки и кладёт на диванчик. Синхронно с приземлением прибора, включается грохот канонады. Она вздрагивает.) Нет! Я так не могу! Я обратно в убежище! (Убегает.)

Т и л ь (поднимает Power-bank с диванчика). Ну не сволочь ты после этого? А? Экклезиаст? А ещё древний грек называется…

Уходит под арку напротив двери входа, в коридор на кухню-гостиную.

Поворот 7-й

Закоулок, куда впритык, под прямым углом, сошлись 2 глухие стены пары зданий. Та, что слева,— от магазина, оштукатурена под латекс. Правая стена — торец жилого здания, облицованный жёлтыми плитами, кое-где выпавшими. В торце, за метр от угла схождения стен — проём подвального входа в углублённом приямке на 4 ступени. Над приямком навес из обрезка жести профнастила с опорой на пару стояков из труб сечением 7 см. Правее навеса, в швы меж облицовочных плит прибит кусок плоской жести с надписью на Армянском: «Убежище № 38». Под той же стеной, за метр от внешнего угла здания, испускает дым через свою ржавую трубу параллелепипед жестяной печки не первой молодости. Верх её сплошь уставлен чайниками и турками для кофеварения.

Группа из 5 женщин, в домашних спортивках и халатах, стоят вокруг печки, присматривают за процессом варки, обмениваются своими версиями одних и тех же новостей. У самого угла здания пара девочек,-вот-вот-девушек, свесили головы над экранами своих телефонов. Полдюжины малолеток помладше галдят и пихаются на ступеньках в приямок. Под оштукатуренной, задне-магазинной стеной, широкая доска положена на 2 опоры из белого кубика, образуя скамью на троих. На ней сидят 2 ветерана запенсионного возраста, в тёплых куртках. Оба молчат, безучастно глядя перед собой.

За домами не смолкая тарахтят очереди автоматов АК, перемежаясь пальбой тяжёлых пулемётов с БТР. Когда ахают разрывы базук, женщины от печки кричат малолеткам зайти в подвал, те приходят в более оживлённое движение, но остаются где и были.

Через всю сцену, слева направо, проходит щёголевато одетый мужчина лет под сорок. Шагает походкой от бедра, в узконосых, ярко начищенных штиблетах. На правом плече его автомат Калашникова взятый на ремень. Женщины смолкают, провожают его взглядами. Одна из девочек-вот-вот-девушек отрывается от своего мобильника — тоже посмотреть.

Автоматы строчат, как и строчили, не заметив модель на подиуме.

Слева появляется Тиль с чайником и домодельной матерчатой сумкой в руках, проводит обмен «Барев—Шат барев» с аксакалами на доске-скамейке.

Женщины - у - печки оглядываются на него.

Ж е н щ и н ы - у - п е ч к и. Она там. Посередине коридора. Четвертая комната.

Т и л ь (Осторожно пробирается с чайником среди малолеток на ступеньках). Спасибо!

Из темноты коридора появляются ещё женщины, в руках их телефоны с огоньками включённых фонариков.

Ж е н щ и н ы - и з - п о д в а л а. Сат в четвёртой! Проводить вас?

Т и л ь. Спасибо. У меня есть фонарь (Достаёт и включает налобник спелеолога, держа его в руке. Скрывается в темноту).

Пальба за домами ожесточается. Ж е н щ и н ы - из - п о д в а л а пытаются загнать малолеток в коридор, почти безрезультатно.

Поворот 8-й

Просторный подвальный зал с низким потолком из бетонных плит перекрытия. Освещение поступает из одиночного огонька телефонного фонарика за столом слева. Вдоль стен угадываются койки и раскладушки, пустые, кроме одной с древним стариком в зимней шапке.

В дверном проёме меж бетонных блоков появляется Тиль с ярким лучом и чайником в руках.

С а т (От фонарика за столом). Я тут!

Т и л ь. Что значит стабильный образ жизни — у тебя даже и голос, как в том убежище на Туманяна, тридцать лет тому. Один к одному. Глаза закрываешь — и снова молодой.

С а т. Тридцать лет назад ты не умел комплименты делать, да и теперь не очень-то.

Т и л ь. Конечный продукт — ничто, главное — старание. Не можем — научимся, какие наши годы!