Вторые роды Галины Огольцовой состоялись за пределами нового «ящика» — в соседнем, незасекреченном, райцентре.
(…похоже роддом, вернее его отсутствие, являлся Ахиллесовой пятой тогдашних антишпионских предосторожностей…)
Поначалу, запредельный роддом наотрез отказывался её принимать. Из-за слишком чёрных волос и ярко-красных цветов на ситце халата, Галину сочли Цыганкой.
Однако сопровождавший её муж («Коля, ну, скажи ты им!») до того веско опроверг скоропалительное заблуждение, что сегрегационно настроенные медсёстры изменили своё отношение и отперли-таки дверь перед роженицей.
Полтора часа спустя медперсонал оповестил отца, что жена подарила ему дочку, а ещё через пять минут его снова поздравили, но уже с рождением сына.
И тогда: «Гасите!» — ликующе вскричал отец наш (мой и новорожденных), — «Скорей гасите лампочку в родильной! Они на свет идут!»
- - -
Все дети моих родителей с восторгом внимали семейным преданиям, когда у Мамы с Папой появлялось настроение поведать о деяниях самих же слушателей в былые времена, оставшиеся за пределами их детской памяти...
О том, как старший, например, впервые начал ходить на вокзале, за несколько минут до отправления поезда из Карпат на Валдай. На последующих крупных станциях, Папа выносил меня на очередной перрон для закрепления слабых, пока что, навыков хождения, ведь шаткий пол мчащего вагона не слишком-то годится начинающим...
На новом месте семье предоставили деревянный дом, откуда меня выпускали для самостоятельных прогулок во дворе, окружённом брусками штакетника среднего роста.
И всякий раз Мама диву давалась — где, в настолько аккуратном дворике, я умудряюсь находить такую грязищу и вот опять пришёл с прогулки завозюканный как поросёнок.
Переодевая меня в очередной раз, она предложила Папе разгадать эту загадку.
И что же он видит, подглядывая в щель не до конца прикрытой двери?
Едва за порог, — ребёнок не колеблясь топает в угол двора, а там какой-то из брусков ограды болтается на только одном — верхнем — гвозде.
Толкнул штакетину в сторону, протиснулся и — нет его!
На улице малыш, пыхтя, кряхтя, штурмует кучу песка, сваленную для строительства соседнего дома.
Вершина взята, и альпинист — плюх на пузо! Па-а-ехал донизу по мокрому после дождя песку! Да ещё хохочет, довольный такой. Ну разве настираешься на этого негодяя?
Пока Мама снова меняла одежду на мне, Папа вышел во двор с молотком, и прибил недозакреплённый брусок. Потом он вернулся и, вместе с Мамой, стал наблюдать исподтишка: ну-ну, а теперь-то — что?
Мальчуган подошёл к привычному месту и толкнул штакетину. Та не шелохнулась. И соседки её тоже не подались. Ребёнок прошёл вдоль ограды, дважды, безрезультатно дёргая бруски, каждый, затем остановился и заревел отчаянно и горько…
В моей памяти не сохранился деревянный дом, нет там и дворика, но от рассказа родителей в глазах начинало пощипывать сочувствие детской обиде. За что?!.
От следующей легенды, неслышная лапа касалась волос на моём загривке, мягко ерошила их, прежде чем вонзить свои тонкие, как иглы, когти жути в шейные позвонки пониже затылка, потому что Мама вдруг встревожилась, что меня давно и нигде не видно, и послала Папу пойти посмотреть, где я.
Он оглядел двор, вышел за ворота. И там всё пусто, и соседи ничего не знают, а уже вечереет.
Папа прошёл вдоль улицы ещё раз, из конца в конец, а потом обратил вдруг внимание на громкий шум воды, и поспешил на крутой, почти отвесный обрыв, под которым катила река, сердито вздувшись от дождей. А там, далеко внизу, он увидал сынулю.
Бегом, Папа! Бегом!
Поток мутной, прибывающей воды покрыл узкую полоску берега под высоким обрывом. Пришлось бежать по колено в воде.
Мальчик лежал, прижимаясь к мокрой глине откоса, в кулаке — стебель случайной былинки, бурлящий поток бежит по ногам. Он даже и не плакал, а только хныкал потихоньку: «ыхы, ыхы...»
Папа закутал его в свой пиджак и насилу отыскал место, где можно подняться наверх без рук…
Но с какой гордость трепетали крылья моего носа при пересказах, что не кто-то, а именно я дал имена сестре и брату!
Из-за того, что у меня имя брата моего отца, на двойняшек заготовили имена маминых сестры и брата. В роддоме, к ним уже так и обращались — Вадик и Людочка.
Однако когда младенцев привезли домой, и родители меня спросили: как же мы их назовём? — я не задумываясь, ответил: «Сяся-Тятяся!»
И никакие ласковые уговоры не смогли меня переубедить.
Вот почему моего брата зовут Александр, а имя моей сестры Наталья.
вверх-скок
(...есть две разновидности истории, и совсем неважно идёт ли речь об отдельно взятой личности или о многомиллионном обществе:
1) история незапамятная, представленная в двусмысленных легендах, сомнительных мифах и неясных преданиях; и
2) история фиксированная,чьи факты (порой фальсифицированные) чётко очерчены, увязаны с определённым летоисчислением, и отражены в общественных хрониках, того или иного вида, или же в личной памяти, если рассматриваем индивидуальную особь…)