великие творения
                   былого

М-р Пойнтсмен решил Троицу отметить на море. Чувствует себя малость великим в последнее время, беспокоиться, право же, не о чем, до мании далеко, о, наверное, из-за ощущения, когда он скорым шагом верстает коридоры «Белого Посещения», где все прочие словно бы застыли в позах явно паркинсоновых и лишь он единственный полон бодрости, не парализован. Вот и снова настало мирное время, голубям не пробиться было на Трафальгарскую площадь в Ночь Победы, в заведении тогда все упились поголовно до умопомрачения, объятий, поцелуев, за исключением Блаватского крыла Отдела Пси, которые по случаю Дня Белого Лотоса отправились в паломничество на Авеню-Роуд, 19, в Св. Джонз Вуд.

Снова пришло время празднеств. Хоть Пойнтсмен и без того чувствует себя просто обязанным поехать расслабиться, пусть даже и разразился, разумеется, Кризис. Руководитель обязан проявлять самообладание, вплоть до демонстрации праздничного настроения посреди Кризиса. О Слотропе ни слуху ни духу, почти уже месяц, с того момента, как тупые ослы из военной разведки упустили его в Цюрихе. Пойнтсмен малость раздосадован на Контору. Его хитроумная стратегия явно накрылась. В изначальных обсуждениях с Клайвом Мосмуном и остальными всё выглядело железно надёжным: позволить Слотропу сбежать из Казино Герман Геринг и после этого положиться на Секретную Службу вместо ПРПУК. Из чистой экономии. Счёт за слежку был самым мучительным тернием в венце проблем по финансированию, который ему, похоже, суждено носить по ходу всего данного проекта. Проклятое финансирование станет причиной его кончины, если Слотроп не доведёт его прежде до психушки.

Пойнтсмен лоханулся. Нет даже Теннисонова утешения свалить просчёт на «кого-то». Нет, именно он, и только он, дал «добро» Англо-Американской команде в составе Харвея Спида и Флойда Пурде исследовать произвольный срез сексуальных приключений Слотропа. Бюджет позволял, и кому помешает? Они стартовали буквально вприпрыжку, как братцы-козлики, углубиться в эротическое приложение Поиссона. Дон Хуанова карта Европы—640 в Италии, 231 в Германии, 100 во Франции, 91 в Турции, но, но, но—в Испании! в Испании, 1003!—прям-таки Слотроповская карта  Лондона, и эти два полукеда заразились столь непомерной склонностью к бездумным удовольствиям, что нынче дни напролёт засиживаются в ресторанных сквериках, коротают время над салатами из хризантем и кастрюльками с бараниной, либо торчат в какой-нибудь фруктовой лавке. —«Эй, Спид, глянь, дыни! Я ни одной не пробовал с Третьего Курса—ух-ты, понюхай вот эту, просто прелесть! Как насчёт дыни, Спид? А? Да, давай.

– Отличная идея, Пурде, отличная!

– Ага… О, ну ты выбери какую сам захочешь.

– Самую-самую?

– Да. Вот эта вот,– проворачивает показать ему, как негодяи поворачивают лица запуганных девушек,– та самая, что выбрал я, ну как?

– Но, но я думал мы собирались на двоих— слабо машет в сторону того, что он всё ещё не может принять за дыню Пурде, в чьей гравюрной сетке, как из кратеров бледной луны, и впрямь вырисовывается лицо, лицо пленённой женщины с глазами опущенными вниз, веки покрывшие их  гладки словно Персидские потолки...

– Ну нет, в общем, я обычно, э... — Пурде приходит в замешательство, это как найти повод, чтобы съесть яблоко или даже вбросить виноградину себе в рот— просто ну типа ем их… целиком, понимаешь,– прихихикивает, чтобы, как ему кажется, дружески указать, повежливее, странность подобного обсуждения на публике— но смешок воспринят неверно Спидом: истолкован как свидетельство умственной нестабильности этого угловатого Американца с парой выпирающих верхних зубов, который скатывается уже от сутулости к Английской сутулости, тощий как уличная марионетка на ветру. Покачивая головой, он всё же выбирает свою целую дыню, осознаёт, что был оставлен заплатить по непомерно большому счёту, и вприпрыжку отправляется вслед за Пурде, с притопом да с пристуком, оба они, тра-ля-ля-ля плюх прямиком в очередной тупик:

– Дженни? Нет— тут никакой Дженни…

– А какая-нибудь Дженифер, тогда? Дженивив?

– Джинни (может записано было с ошибкой), Вирджиния?

– Если вы, джентльмены, ищите хорошо провести время— её ухмылка, её красная, маниакально доброе-утро-и-говорю-ж-оно-точно- доброе! ухмылка достаточно широка, чтоб распрямить их обоих, осклабившихся до дрожи, тута вот, а сама до того старая, что годится им в Матери—их общая Мать, вобравшей самые гадкие черты м-с Пурде и м-с Спид—фактически, она теперь и становится именно такой, буквально у них на глазах. Эти руины моря полны соблазнительниц—вот уж где склизко и блудливо. И покуда двух вылупившихся детективов всмятку затягивает её аура, с подмигами прям тут, на улице, в медных отблесках хны, с цветами страсти на вискозном шёлке—за миг до спотыкливой безоговорочной капитуляции безумию её лиловых глаз, они позволяют себе, ради греховного интереса, последнюю мысль об исследовании, которое они тут типа как бы  проводят—Зона Случаев Слотропа, Еженедельные Отслеживание Истории (ЗСС ЕОИ)—мысль, что промелькнула, обрядившись клоуном, вульгарным нахрапистым клоуном в мишуре бессловесных острот про соки тела, лысого, с ошеломляющим потоком волос из носа через обе ноздри, которые он заплёл в косички и повязал кислотно-зелёными бантами—чтоб резко выпрыгнуть в этот миг, мимо мешков с песком и низвергающихя кулис, сдерживая одышку, и прокартавить им скрипуче отвратным визгом: «Никакой Дженни. Никакой Салли В. Никакой Сибелы. Никакой Анджелы. Никакой Катрин. Никакой Люси. Никакой Гретхен. Когда вам уже дойдёт? Когда-нибудь вам дойдёт уже?»

Никакой «Дарлин» тоже. Это выяснилось вчера. Они отследили имя до резиденции м-с Квод. Но броская молодая разведёнка никогда, так прямо и заявила, не предполагала даже, что Английским детям давали бы имя «Дарли». Ей ужасно жаль, но ничем. А м-с Квод нынче бездельничает по довольно напедикюренному адресу в Мэйфловер, и оба исследователя с облегчением покинули этот район...

Когда вам уже дойдёт? Пойнтсмену доходит моментально. Однако «доходит» на тот манер как типа если  заходишь к себе в спальню, а на тебя валится, из лёгкой сумеречности на твоём потолке, гигантский угорь мурена, зубы оскалены в дурноватой ухмылке смерти, выдыхает, шмякнувшись на твоё открытое лицо, долгий человечий звук, в котором ты распознаёшь, ужасаясь, сексуальное пристанывание ...

Это к тому, что Пойнтсмен избегает затронутую тему—настолько же рефлективно, как избегал бы любой кошмар. На случай, если вдруг обернётся не сном, а реальностью, ну…

– Данные, пока что, неполны.– Это следует отчётливо подчёркивать в любых заявлениях.– Надо признать, что предварительные данные демонстрируют,– помни, держаться с искренностью,– обнаружение случаев, когда имена на карте Слотропа не приходят в соответствие с фактами, которые нам удалось установить, его пребывания в Лондоне. Установленными на данный момент, разумеется. Это, в основном, всего лишь первые, видите ли, имена, просто Иксы без Игреков, так сказать, звания без указания принадлежности.— Пойди определи сколько тянется один «данный момент» на самом деле.

– А вдруг многие—даже большинство—Слотроповских звёзд окажутся, в отдалённом будущем, отражением сексуальных фантазий вместо реальных событий? Вряд ли подобный оборот сведёт на нет наш подход более, чем это случилось с воззрениями Зигмунда Фрейда столкнувшегося там, в старой Вене, с похожими отклонениями от вероятности—все те истории папенька-меня-изнасиловал, которые, будучи, фактически, ложью, остаются истинными клинически. Постарайтесь понять, мы, в ПРПУКе, заинтересованы в строго определённой, клинической версии истины. Мы не углубляемся в вопрос чем это было вызвано.

На данный момент, Пойнтсмен несёт это бремя один. Одиночество фюрера: он чувствует себя сильнее в лучах этого тёмного компаньона теперь, когда его звезда на подъёме… но он и не хочет делиться этим, нет не сейчас ещё пока что...

Собрания штата служащих, его служащих, становятся много хуже, чем бесполезными. Погрязли в бесконечных спорах о мелочах—нужно или нет переименовывать ПРПУК теперь, когда Капитуляция и без того Ускорена, аббревиатуру какого сорта, если вообще какого-то, принять. Представитель Шелл Мекс-Хаус, м-р Деннис Джойнт, намеревается перевести программу в Группу Операций Особых Запусков (ГООС), в виде придатока к Британским усилиям ракетной зачистки, Операция Ответный Огонь, что базируется в Каксэвене на Северном море. Чуть ли не каждый день являет очередную попытку, с той или иной стороны, реконструировать или даже распустить ПРПУК. Пойнтсмену всё проще, с недавних пор, впадать в настроение l’état c’est moi—а кто же ещё делает хоть что-нибудь? разве не на нём всё держится, зачастую без опоры на что-либо помимо его голой воли…? Шелл Мекс-Хаус, естественно, вне себя по поводу исчезновения Слотропа. Нате вам, в бега сорвался человек, который знает всё, что возможно знать—не только об А-4, но и о том, что Великобритания знает об А-4. Цюрих кишит советскими агентами. Что если они уже заполучили Слотропа? Весною они заняли Пенемюнде, похоже, теперь им достанется центральный ракетный завод в Нордхаузене, ещё одна из Ялтинских договорённостей... Не менее трёх агенств, ВИПМ, ЦАГИ, и РСКФ, а также инженеры из других комиссариатов, уже сейчас являются в оккупированную Советами Германию со списками персонала и оборудования подлежащего отправке на восток. В распоряжении ВКСЭС Артиллерийское управление Американской Армии и целая рать конкурирующих исследовательских команд занятых сбором всего, что только подвернётся. Они уже обложили фон Брауна и 500 других, интернировали их в Гармише. Что если они схватили Слотропа?

Слцчились, также ухудшая Кризис, и предательства: Ролло Грост перекинулся обратно в Общество Психологических Исследований, Трикл налаживает собственную практику, Майрон Грантон снова постоянная фигура на радио. Мехико начал отдаляться. Эта Боргесиус всё ещё исполняет свои ночные обязанности, но с болезнью Бригадного Генерала (может старый дурак забыл про свои антибиотики? Неужто Пойнтсмену всё нужно делать самому?) она начинает беспокоить. Конечно, Гёза Рожевоглий всё ещё в программе. Фанатик. Рожевоглий никогда не оставит.

Итак, выходной на море. Из политических соображений, участвуют Пойнтсмен, Мехико, девушка Мехико, Деннис Джойнт, Катье Боргесиус. На Пойнтсмене сандалии, довоенная шляпа-котелок, редкая улыбка. Погода не идеальная. Пасмурно, ветер, который к вечеру станет холодным. Запах озона доносится от аттракцион-машинок в серой стальной загородке вдоль променада, вместе с запахами ракушек на тачках и солёного моря. Галечный пляж заполнен семьями: разутые отцы в пиджачных костюмах и высоких белых воротничках, матери в блузах и юбках вытащенных из камфорного забытья длиною в целую войну, дети бегают повсюду в костюмчиках для приёма солнечных ванн, подгузниках, комбинезончиках, коротких штанишках, гольфах, итоновских шляпах. Идёт торговля мороженым, сладостями, кока-колой, съедобными моллюсками, устрицами, креветками под солью и соусом. Автоматы для игры в пинбол морщатся от грубостей фанатичных солдат и их девушек, которые своими телодвижениями поддерживают движение ярких шариков, клянут, пристанывают, пока те тарахтят книзу о деревянные препятствия аркад, вспышки огоньков, гулкие рычажки. Ослы и-акают и срут, дети вступают в дерьмо, родители орут. Мужчины провисают в полосатых холстяных стульях и разговаривают о бизнесе, спорте, сексе, но чаще всего о политике. Шарманщик играет увертюру Россини к La Gazza  Ladra (которая, как мы увидим позже, в Берлине, является высоким достижением в музыке, хотя все игнорируют, отдавая предпочтение Бетховену, а тот в жизни не продвинулся далее одних лишь заявлений о намерениях), а здесь, без барабанов или вопленного надрыва духовых труб, мягкое произведение, исполненное надежды, обещания лавандовых сумерек, беседок из нержавеющей стали, где каждый возведён, наконец-таки, в аристократы, и где любовь без всякой платы...

Пойнтсмен на сегодня планировал не говорить о делах, а пустить беседу на самотёк, более или менее органичный. Ждать пока другие выдадут себя. Разговор минимален. Деннис Джойнт посматривает на Катье с возбуждённой улыбкой, время от времени бросает на Мехико подозрительный взгляд. У Мехико тем временем свои проблемы с Джессикой—всё более и более частые в эти дни—и в данный момент эти двое даже не смотрят друг на друга. Глаза Катье Боргесиус направлены далеко в море и невозможно сказать что с ней происходит. Невесть с чего, Пойнтсмен, хотя никак не предполагает в ней какой-либо значимости, всё же её побаивается. Много чего он всё-таки пока ещё не знает. Пожалуй, всего более, что беспокоит его нынче, это её связь, если таковая имеет место, с Пиратом Прентисом. Прентис приезжал в «Белое Посещение» несколько раз и задавал весьма конкретные о ней вопросы. С недавних пор, когда ПРПУК открыли свой офис-филиал в Лондоне (который какой-то бездельник, скорее всего, этот молодой недоумок, Вебли Силвермейл, уже окрестил «Дом Двенадцать»), Прентис слишком уж зачастил туда, подкатывает к секретаршам, пытается заглянуть в ту или иную папку... С чего бы это? Какую послежизнь обрела Контора по эту сторону Дня Победы? Что надо Прентису… сколько он стоит? Может влюбился в эту Боргесиус? Разве способна эта женщина любить? Любовь? Попробуй тут не завопить. Каким может быть её понятие о любви...

– Мехико,– ухватывая руку молодого статистика.

– А?– Роджер прекратил глазеть на хорошенькую, чуть смахивает на Риту Хейворт, в цельном цветастом купальнике, бретельки скрещены в Х на её худощавой спине...

– Мехико, мне кажется у меня галлюцинации.

– О, правда? Вам так кажется? И что же видите?

– Мехико, я вижу… Я вижу… При чём тут что я вижу, олух! Я о том, что я слышу.

– Хорошо, и что же слышится, в таком случае,– Роджер, уже малость сварливо.

– Только что я услышал твои слова «И что же слышится, в таком случае». И мне это не нравится!

– Почему нет?

–Потому что: при всей неприятности этой галлюцинации, я бы ей скорее предпочёл звук твоего голоса.

Весьма странное поведение со стороны кого угодно, но от обычно сдержанного м-ра Пойнтсмена этого достаточно, чтобы застопорить эту взаимно параноидную собирушку намертво. Неподалёку Колесо Фортуны с пачками Лаки Страйк, куклами пупсиками и конфетами нанизанными между спиц.

– Это ж надо,– светловолосый здоровяк Деннис Джойнт подталкивает Катье локтем широким, как колено. В своей профессии он научился моментально смекать с кем имеет дело. Он прикинул, что эта милашка Катье весёлая девушка, которой тут охота малость порезвиться. Да, он прирождённый руководитель, определённо.– Тут явный сдвиг по фазе, нет?– старается говорить негромко, ухмыляясь со спортивной паранойей туманно в сторону странного Павловца—не прямиком на него, ты ж понимаешь, встретиться глазами может оказаться самоубийственной глупостью при таком умственной состоянии...

Тем временем Джессика перешла к своему номеру с Фэй Рей. Это разновидность защитного паралича, наподобие твоей личной реакции, когда на тебя прыгает с потолка угорь мурена. Но сейчас всё за Кулак Гориллы, огни электрического Нью-Йорка, чтоб вдруг вспыхнули в комнате, которая казалась тебе безопасной, куда никогда не ворвутся… за жёсткость чёрных волос, за сухожилия потребностей трагичной любви...

– Да уж,– как высказался кинокритик Митчел Притифейс в своём исчерпывающем 18-томном исследовании Кинг Конг,– он таки любит её, парни.– Исходя из этого тезиса, Притифейс, похоже, затронул всё, что можно, каждый кадр, включая вырезанные, прочёсан, выгрести все крохи символизма до последней, представлены полные биографии всех имеющих хоть как-то отношение к фильму, участников массовок, установщиков камер, работников по проявлению плёнки… Включены даже интервью с приверженцами Культа Кинг Конга, для членства в котором нужно просмотреть фильм не менее 1000 раз и пройти 8-часовый вступительный экзамен… И всё-таки, и всё же: нельзя сбрасывать со счетов Закон Мёрфи, это нахальное ирландско-пролетарское изложение Теоремы Гёделя— когда всё предусмотрено, когда ничто не может пойти не так, ни даже застать нас врасплох… что-то всё-таки сможет. Так что, перестановки и комбинации у Падинга в его Что могло бы произойти в Европейской Политике за 1931 год, год публикации Теоремы Гёделя, Гитлер не получал ни малейшего шанса. Потому-то, при фундаментально обоснованных законах наследственности, начинают рождаться мутанты. Даже такое детерминированное вооружение, как ракета А-4, начинает спонтанно выкидывать фортели наподобие «S-Gerät», за которым Слотроп, по его личному мнению, гоняется как за Граалем. И точно так же, легенда о чёрной обезьяне отпущения сброшенной нами, как Люцифер, с высочайшего возвышения в мире сумела, когда пришло время, произвести своих собственных деток, что бегают по Германии даже теперь— Schwarzkommando, которых Митчел Притифейс и вообразить не мог.

В ПРПУК широко распространено мнение, что Schwarzkommando были вызваны, подобно заклятию для призыва демонов в мир и на свет дневной, Операцией Чёрное Крыло, ныне уже покойной. Будьте уверены, поначалу в Отделе Пси только хихикали. Кто мог предположить, что и взаправду появятся чёрные ракетчики? Что история, выдуманная для устрашения прошлогоднего врага, окажется истинной буквально—и теперь никак не удасться загнать их назад в бутылку или даже выговорить заклинание задом наперёд: никто и не знал заклинания целиком—разным людям были известны различные его кусочки, в чём и заключается суть работы командой... К моменту, когда им дошло обратиться к Наисекретнейшей Документации относительно Операции Чёрное Крыло, попытаться понять как такое могло произойти, они обнаружат, что любопытно, отсутствие некоторых основных документов или обновление их по завершении Операции, столкнуться с невозможностью, при таком опоздании воссоздать заклинание вообще, хотя начнутся, как обычно, элегантные или плохо рифмующиеся предположения. Даже более ранние из предположений будут урезаны и сглажены. Ничего не останется, например, от предварительных выводов Фрейдиста Эдвина Трикла с его приспешниками, который под конец оказался на ножах со своим собственным меньшинством, психоаналитическим крылом Отдела Пси. Началось это с поиска соизмеримого обоснования общего случаям преследования умершими. Через какое-то время коллеги начали подавать рапорты с просьбой о переводе их куда-нибудь. Гадости вроде «Тут уже попахивает Институтом Тавистока», начали бурчаться по всем подвальным коридорам. Дворцовые перевороты, многие из которых задумывались в орнаментально изящных приливах паранойи, приводили к регулярным вызовам бригад слесарей и сварщиков, вызывали нехватку офисных принадлежностей, даже воды и отопления… ничто не свернуло Трикла и его приспешников от приверженности Фрейдисткому, не говоря уже о Юнговском, направлению ума. Известие о реальном существовании Schwarzkommando постигло их за неделю до Дня Победы. Отдельные эпизоды, кто на кого что именно сказал на самом деле, затерялись в пылу обвинений, криков, нервных припадков и выходок дурного толка, которые последовали. Кому-то запомнилось как Гавин Трефойл, с лицом синим как у Кришны, бегал среди подстриженных деревьев совершенно голым, а Трикл гнался за ним с топором крича: «Большая горилла? Я покажу тебе гориллу!»

Действительно, он показал бы эту животину многим из нас, только мы и смотреть бы не стали. В своей невинности, он не находил причин почему бы сотрудникам по служебному проекту не практиковать самокритичность с прямотой присущей революционным ячейкам. И в мыслях не держа задеть чьи-либо чувства, он всего лишь хотел показать всем, и ведь вполне же достойные парни до единого, что их отношение к черноте связано с их отношением к говну, а отношение к говну с их отношением к разложению и смерти. Самому-то это казалось настолько явным… почему они даже и слушать не хотят? Почему не хотят признать, что их подавления являются, в смысле, который Европа, в своём изнеможении на заключительных стадиях своего извращения волшебного, утратила, есть воплощением реально существующих людей, возможно управляющих (по свидетельству самой лучшей разведки) реально существующим вооружением, подобно тому как мёртвый отец, никогда с тобой не переспавший, Пенелопа, ночь за ночью возвращается в твою постель, чтобы пристроиться сзади… или как твой нерождённый ребёнок будит тебя своим плачем посреди ночи и ты чувствуешь его призрачные губы у себя на груди… они настоящие, они живут, пока ты притворяешься визжащей в Кулаке Гориллы… но погляди на более подходящего сейчас кандидата, кремово-кожую Катье под Колесом Фортуны, что готова пуститься бегом по пляжу к относительному покою Американских горок. Пойнтсмен галлюцинирует. Он потерял управление. Пойнтсмену положено иметь абсолютный контроль над Катье. И где она теперь? Под управлением утратившего контроль. Даже в прошлом, в кожах и боли gemütlich мира Капитана Блисеро, не испытывала она такого ужаса, как сейчас.

Роджер Мехико принимает это на свой счёт, о-подумаешь, просто хотел помочь...

То, что несколько отрешённый м-р Пойнтсмен слышал всё это время, было голосом, странно знакомым, голосом, который однажды представлялся ему принадлежащим лицу на широко известной фотографии из газет Войны:

– Вот что ты должен сделать. Сейчас тебе нужен Мехико, больше, чем когда-либо. Твои зимние тревоги на тему Конца Истории уже похоже упокоились с миром, часть твоей биографии стала дурным минувшим сном. Но, как всегда грит лорд Актон, Историю ткут отнюдь не невинные руки. Эта вот подружка Мехико угроза всей твоей затее. Он пойдёт на всё, чтоб удержать её. Своею хмуростью и даже нападками, она, тем не менее, его спровадит, в густой туман гражданской жизни, где ты его потеряешь и уже никогда не найдёшь—если  сейчас же не приступишь к действиям, Пойнтсмен. Операция Ответный Огонь направляет девушек ВТС в Зону. Девушки ракетчицы: секретарши и даже несложные технические обязанности на полигоне в Каксхавене. Тебе стоит лишь замолвить слово в ГООС, через этого Денниса Джойнта, и Джессика Свонлейк снята с пути. Мехико, возможно, поноет какое-то время, но у него станет больше причин, если придать правильное направление, С Головою Уйти в Работу, а? Вспомни красноречивые слова сэра Дэниса Нейланда Смита юному Алану Стёрлингу, чья невеста оказалась в когтях коварного жёлтого Врага: «Мне довелось проходить через огонь, который испепеляет сейчас тебя, Стёрлинг, и я всегда находил, что работа является лучшей из всех мазей от ожогов». И мы оба знаем что олицетворяет Нейланд Смит, не так ли, а?

– Я знаю,– грит Пойнтсмен,– только я не могу знать знаешь ли ты, не так ли, если я даже не знаю кто ты, знаешь ли.

Эта странная выходка не добавляет уверенности компаньонам Пойнтсмена. Они начинают отодвигаться, явно встревоженные.–«Мы должны найти доктора»,– бормочет Деннис Джойнт, подмигивая Катье, как светловолосый Грочо Маркс. Джессика, забыв сердиться, берёт руку Роджера.

– Вот видишь,– снова заводится голос,– она чувствует, что защищает его против тебя. Часто ли появляется шанс стать синтезом, Пойнтсмен? Восток и Запад в одном и том же малом? Ты можешь быть не только Нейландом Смитом, давать мудрые советы впавшему в панику юноше, но вместе с тем, в то же самое время, становишься ещё и Фу Манчу, а? и в чьих руках оказывается теперь юная леди?! Ну, как? Протагонист и антагонист в одном лице. Я бы не думал долго на твоём месте.

Пойнтсмен собирается ответить что-нибудь вроде: «Но ты, не я»,– однако, замечает как все таращатся на него. «О, ха, ха, ха»,– грит он вместо этого.– «Разговорился тут сам с собой. Немножко—так сказать—эксцентричности, хе, хе»

– Инь и Янь,– шепчет голос,– Инь и Янь.

* * * * * * *