великие творения
                   былого

Они выныривают в потоки солнечного света. Криками встречают их чайки, прикид Слотропа плещет персональной радужной жизнью. Тантиви накрепко зажмурил глаза. Когда он их открывает, девушки уже прилипли к Слотропу, поглаживают его рубаху, пощипывают уголки её воротника, воркуют на Французском.

– Ну конечно! – Тантиви подымает корзину. – ещё бы.

Эти девушки танцовщицы. Управляющий в Казино «Герман Геринг», некто Сезар Флеботомо, привёз целую шеренгу хористок, как только прибыли освободители, хотя ещё не нашёл времени сменить имя, доставшееся заведению в период оккупации. Оно, похоже, всем тут пофигу, симпатичная мозаика из мелких отсортированных морских ракушек, тысячи их вмурованы в штукатурку, пурпурные, коричневые, розовые, сменив немалый кусок крыши (старая черепица всё ещё заштабелёвана возле Казино), выкладывалась два года назад, в виде курортной терапии, отпускниками эскадрильи Мессершмиттов, готическим достаточно громадным шрифтом, чтоб различаться с неба, как и было задумано. Солнце всё ещё слишком низко, чтобы зажечь слова, просто выделяет их из основного фона, и они вдавленно тянутся, утратившие всякое отношение к работягам, к боли в их ладонях от водянок, чернеющих на солнце инфекцией и запекшейся кровью — и только, отодвигаясь, уменьшаются, пока компания проходит мимо простыней и наволочек отеля, разостланных сохнуть на спуске пляжа, мелкие морщинки оттенены голубым, что растает с подъёмом солнца в зенит, шесть пар ног пошевеливают никогда не сгребавшийся мусор, где и старая игральная фишка, наполовину выбеленная солнцем, и прозрачные косточи чаек, и изношенная майка, сделано для Вермахта, разодранная, в пятнах солидола...

Они продвигаются вдоль пляжа, чудо-юдо рубаха на Слотропе, платочек у Тантиви, платья девушек, зелёные бутылки в подтанцовке, все говорят разом, лингва франка меж-парней-и-девушек, девушки много чего сообщают друг дружке, искоса поглядывая на свой эскорт. Тут неплохо бы подпустить малость, хе-хе, начальной паранойи типа выбери меня, чтоб легче стерпеть то, чему точняк не миновать в этот день. Ан, нет. Слишком уж утро хорошее для всякого такого. Тихие волны набегают, расплескиваясь и пузырясь типа крема на торте, вдоль вогнутой полосы тёмной гальки, а чуть впереди пенятся между чёрных скал, выступающих вдоль Козырька. В открытом море помигивает двойня крохотных парусов, растворяясь в солнечной дали, курсом на Антибы, постепенная смена галсов хрупкой скорлупки среди пологой зыби, чей напор и резкий шелест под острым носом Слотропу памятны в это утро, вспомнились довоенные Кометы и Хэмптоны, которые прослеживал с пляжа на Мысе Код, полном запахов побережья, усыхающей морской травы, масла для жарки остатков лета, ощущая песок на сгоревшей под солнцем коже, остро колкую траву дюн под босыми ступнями... Ближе к берегу продвигается pedalo полный солдат с девушками — они свешиваются, плещут, валяются в бело-зелёных полосатых шезлонгах на корме. Вдоль края воды не отстаёт ребятня с криком с хохотом малышей защекотанных до хрипоты, безвозвратно. Вверху, на прогулочной эспланаде, пожилая пара уселась на лавочке, синий и белый, и кремовый цвет зонта от солнца, утренняя привычка, заякориться в день...

Они подходят к первым скалам, где нашлась бухточка, скрытая от остального пляжа и от громоздкого Казино. На завтрак вино, хлеб, улыбки, солнце преломляющееся в тончайшей сетке длинных волос танцовщиц, встряхиваемых, поправляемых, ни секунды в покое, сверканье фиолетового, чалого, шафранного, изумрудного... На минуту можешь предоставить мир на его усмотрение, подтверждающие формы распались, тепло внутри хлеба дожидается между кончиков твоих пальцев, изысканное вино долгим лёгким потоком струится книз, обтекая корень языка...

Блот перебил своим: «Эй, Слотроп, и эта тоже из твоих краль?»

Хм? о чём тут… она, что? Вот Блот сидит, самодовольный, тычет пальцем на скалы и бухточку рядом...

– Да, вон строит тебе глазки, старина.

Ну… должно быть, вышла из моря. На таком расстоянии, метров за 20, она лишь неясная фигура в чёрном платье из бомбазина ей до колен, длинные голые ноги стройны, короткий капюшон ярких волос блондинки прячет лицо в тени, прядки подвёрнуты кверху трогать за щёки. Смотрит на Слотропа, это точняк. Он улыбнулся и типа как помахал. Она продолжает стоять, бриз плещется в её рукавах. Он оборачивается назад вытащить пробку из бутылки вина, и её «плоп» сливается с визгом одной из танцовщиц. Тантиви уже почти на ногах, Блот пялиться в сторону девушки, балеринки в стоп-кадре защитных рефлексов, волосы вразлёт, платья перекошены, ляжки напоказ —

Блядь святая, это там, что вылазит — осьминог? Да, причём наигромаднейший ёбаный осьминог из всех, каких Слотроп видел вне кинозалов, прям на глазах растёт из воды, Джексон, и всплюхнулся до середины одной из чёрных глыбин. А оттуда, нацелив злобный глаз на девушку, он вскидывает длинное, усаженное присосками щупальце, обвивает вокруг её шеи, пока все замерли, не отрывая глаз, другое захлестнул вокруг талии и начинает тащить её, упирающуюся, под воду.

Слотроп галопом, с бутылкой в руке, мимо Тантиви, который исполняет нерешительную чечётку, прихлопывая руками по карманам парадной формы в поисках оружия, которого там нет, чем ближе он подбегает, тем больше видно осьминога и ух-ты! ну и здоровила, охренеть —тормознул вплотную, одной ступнёй под волны, и принялся херячить осьминога винной бутылкой по голове. Крабы-отшельники отскользнули, схватившись насмерть рядом с его пяткой. Уже до пояса в море, девушка пытается кричать, но щупальце, подвижное и леденящее, насилу позволяет ей дышать. Она протягивает руку, детскую руку из хрупких косточек с мужским стальным опознавательным браслетом на запястье и вцепляется в Гавайскую рубаху Слотропа, пытаясь ухватить покрепче, и кто бы мог представить, что напоследок привидятся ей лица вульгарных красоток в хула, мужики с укулеле, сёрфингисты, в ярчайших красках книжки комиксов… о Боже пожалуйста Боже, бутылка трахает вновь и вновь по мокрой плоти осьминога, но хули толку, осьминог зырит на Слотропа, победно, пока тот, бок о бок с неотвратимой смертью, не в силах оторвать свой взгляд от её руки, от ткани взборождённой по касательным к её ужасу, от пуговицы на последней, туго натянутой ниточке — он видит имя на браслете, вцарапанные серебряные буквы все видны, но некогда сложить пред слизистым серым захватом, который нарастает, наливается силой необоримой для них обоих вместе, стискивает руку несчастной, жестокий рывок отделяет от Земли и —

– Слотроп. – Это Блот метра за три, предлагает ему здоровенного краба.

– Какого хуя. – Может, если разбить бутылку о камень и садануть паскуду промеж глаз —

– Он голодный, он бросится за крабом. Не убивай его, Слотроп. Лови, Бога ради. – И тот летит, крутясь, по воздуху, ноги выставлены центробежно врозь: засомневавшийся Слотроп роняет бутылку за миг до шлепка краба в его другую ладонь. Чёткий перехват. И тут же, через её пальцы на своей рубахе, он ощущает реакцию на жрачку.

– Окей. – Вихляясь, Слотроп помахивает крабом перед осьминожьей рожей. – Пора перекусить, парниша. – Надвигается ещё одно щупальце. Волнистая слякоть касается его запястья. Слотроп отбрасывает краба на пару метров дальше по пляжу, нет, ну ты ж погляди, осьминог враз двинул следом, волоча за собой девушку и Слотропа впридачу, вперевалку, но недалеко, потом отпускает помеху. Слотроп успел вновь подхватить краба, побалтывает им в поле зрения осьминога и начинает оттанцовывать зверюгу прочь, вдоль пляжа, слюни скатываются у того по клюву, глаза прикованы к членистоногому.

При всей непродолжительности их знакомства, у Слотропа сложилось впечатление, что данный осьминог не слишком-то психически здоров, но что позволило предположить? Да вот случается же некий сумасшедший всплеск энергии, как с неодушевлёнными предметами, когда те грохаются со стола, а мы улавливаем шум и свою собственную неуклюжесть и не хотим, чтоб трахнулся с резким бзденц! ха-ха, слыхал? вот опять — БЗДЕНЦ! И так же в каждом из движений осьминога, от которого Слотроп рад, наконец-то, отделаться, метнув краба что есть мочи, словно дискобол, в море, а чудище туда же — плюх! — побулькало вдогонку, да и пропало вскоре.

Обессилев, девушка лежит на пляже, вдыхая крупными глотками воздух, уже окружена всеми, кто тут. Одна из танцовщиц удерживает её в своих объятиях и говорит, с Французским прононсом в «r-r», на языке, который Слотропу, на подходе, как-то не удаётся распознать.

Тантиви встречает улыбкой и кратким взмахом руки в символической салюте. «Отличное шоу!». – орёт Теди Блот. – «но меня не тянет повторить трюк».

– Почему нет? При тебе ж был тот краб. Постооой — откуда он у тебя?

– Нашёл. – отвечает Блот, твердея лицом. Слотроп всматривается в эту пташку, но никак не может уловить его глаз. Что за хуйня тут происходит?

– Я лучше глотну ещё винишка, – решает Слотроп. Он пьёт из горлышка. Воздух вздымается вверх перекошенными сферами внутри зелёного стекла. Девушка смотрит на него. Остановившись, чтобы перевести дух, он улыбается.

– Спасибо, Лейтенант. – ни малейшей дрожи в голосе, а акцент Тевтонский. Теперь он может рассмотреть её лицо, мягкий нос лани, глаза под светлыми ресницами полны горькой зелени. Один из тех тонкогубых Европейских ртов: «Я совсем уж было задохнулась».

– Э..э — вы не Немка.

Отрицательно встряхивает головой: «Голландка».

– А тут вы оказались —

Отведя взгляд, тянется за бутылкой из его рук. Всматривается в море вслед осьминогу. «У них такое зрение, правда? Он разглядел меня. Меня. Я ведь не краб».

– По-моему, нисколько. Вы молодая женщина, великолепно смотритесь. – На заднем плане, Блот восторженно толкает локтем Тантиви. За-атлантичный съём. Слотроп берёт её запястье, теперь запросто читает этот опознавательный браслет. Там грица КАТЬЕ БОРГЕЗИУС. Он ощущает толчки её пульса. Она откуда-то его знает? странно. Смесь узнавания и необоснованного притворства в её лице…

И вот тут, в пляжной компании с незнакомцами, в каждом слове начинает отзванивать твёрдо-острый прищёлк металла, а свет, хотя по-прежнему такой же яркий, уже не наполнен ясностью… этот Пуританский рефлекс выискивать иные расклады под покровом видимого, известный также, как паранойя, закрадывается потихоньку. Бледные силовые линии гудят в морском воздухе… договорённости скрепляемые клятвами в помещениях, которые затем взрывают до состояния их рабочих чертежей, не просто по случайности войны, приходят на ум. О, тот краб не «подвернулся», Асс — ни осьминог не приблудный, ни девушка, не-а. Структура с деталями явится позже, но махинацию, закрученную вокруг него сейчас, он чувствует секундально, своим сердцем.

Все они ещё малость побыли на пляже, доканчивая завтрак. Но бесхитростный день, птицы и солнце, девушки и вино, схлынули прочь от Слотропа. Тантиви пьянеет, становится раскованнее и забавней, когда опустели бутылки. Он застолбил не только девушку, на которую положил глаз вначале, но также и ту, которую в этот момент стопудово клеил бы Слотроп, не выскочи тот осьминог. Он реликвия из невинного, до-осьминожьего прошлого Слотропа. Тогда как Блот, наоборот, сидит трезвый как стёклышко, усы приглажены, по уставной форме, не спускает со Слотропа глаз. Его подружка Ислейн, маленькая и гибкая, ноги девушки с картинок, длинные волосы зачёсаны назад за уши, спадают вниз вдоль спины, ёлзает своим кругленьким задом по песку, выписывая пометки на полях вокруг текста Блота. Слотроп,убеждённый, что у женщин, как у Марсиан, имеются антенны, которых не хватает мужчинам, посматривает на неё. Она взглянула в ответ только раз, и её глаза дрогнули скрытой тайной. Он готов поклясться, ей что-то известно. На обратном пути в Казино, помахивая тарой в корзине с осколками утра, он улучил момент перекинуться словом с нею.

– Ничего себе пикничок, нессе-па?

Ямочки появляются возле её рта: «Ты всё время знал про осьминога? Мне так показалось, уж до того смахивало на постановку — у вас всех».

– Нет, честно, не знал. И по-твоему, это как бы прикол такой, что ли?

– Малыш Тайрон, – она шепчет вдруг, расплываясь в большой поддельной улыбке для отвода глаз остальным. Малыш? Он вдвое выше неё: «Пожалуйста — будь осторожен...» Вот и всё. С другой стороны, у него Катье, два чертёнка уравновесились, по одной с каждого бока. Теперь пляж пуст, за исключением полусотни серых чаек, что сидят глядя на воду. Белые кучи облаков громоздятся над морем, туго-лицые, херувимо-пухлые — листва пальм в шевелении вдоль всей эспланады. Ислейн приотстала на пляже, подобрать зануду Блота. Катье пожимает бицепс Слотропа и говорит ему именно то, что он хочет услышать в этот момент: «Наверное, нам всё же предназначалась эта встреча...»

* * * * * * *