После забега

(8 месяцев упрямого проживания в Ханкенды
(бывший Степанакерт)
в числе 15 неубежавших в общем потоке
 

9

Да, в Степанакерте у жены была швейная мастерская. Частный бизнес на втором этаже постройки с претензиями на модерн-архитектуру провинциального разлива. У перекрёстка возле сквера на спуске от «Парк-Отеля». Первый этаж долго сдавался магазину «Фрукты-Овощи», прежде чем стать дамским салоном-парикмахерской, а второй арендовала мастерская.

Просторное помещение на пару фабричных швейных машин Juki, оверлог, раскроечный стол и уголок отдыха: диван, обеденный столик позади полок с тканями. Там они и стрекотали на машинках вдвоём, мать и дочь, выплачивая кредиты благотворительной организации из Калифорнии новыми кредитами от той же благотворительной организации в ту же организацию. Плюс аренда, свет, плата за коммунальные услуги.

Оставшись полноправным хозяином ключа от мастерской, я ею пользовался в качестве перевалочной базы, где можно сделать привал и с грустью посидеть на диване в ходе ежедневных прогулках соло, замыкая круг по городскому центру.

Однажды мне стукнуло перевезти домой микроволновку, когда-то гревшую обеды в мастерской. Подогнал к ступеням затяжного крыльца на второй этаж уже помянутую тачку, двуручную с одним колесом.

Зашёл в мастерскую, а следом — пара полицейских пешего патруля по скверу за дорогой. Русским они не владели, но у старшего в телефоне стояла программа переводчика, и сержант вычитал свой вопрос из латиницы:

— Где есть прятать пистолет? — Программа явно не обновлялась, храня верность старине суровой лихих 90-х.

Жестом, исполненным доброжелательной гостеприимности, я широко повёл рукой в сторону полок с целлофанами различной степени потёртости, где бугрись заказы, недовостребованные из-за блицкрига и «Исхода»:

— Ищи.

Чтобы не мешать служивым при исполнении их долга, я вольготно присел на диван.

А и таки нарыл пацан улику! Минут через пять приблизился к дивану, вертя в руках солдатскую шапку-камуфляжку с козырьком.

— Что есть это?

— Что, что? — отвечал я. — Тебе не доходит, куда зашёл? Сюда люди несли вещи для ремонта.

(Конечно, он не врубился в моё разъяснение, но всё дело в интонации. Ни в коем случае нельзя лебезить в разговоре с представителем властей. Не то почувствует себя министром внутренних дел, а это ни ему, ни мне не надо. Меружан, например, на них вообще орал, пристукивая палкой в тротуар, как Иван Грозный, добивая сына, за то, что не понимают по-армянски. И они с ним не связывались. Он тоже жил в городе, напротив 8-й школы, и это ему я передал 4 невыпитые литра водки. Жалко же — продукт пропадает.)

Используя момент эмоционального задора, я ухватил микроволновку за бока — нести уже в ту грёбаную тачку. Да не тут-то было! Патруль не позволил. Буквально выкрутили из рук и, словно задержанную на панели, снесли вниз и уложили груз в транспортное средство.

На востоке продолжают проявлять уважение к сединам.

Поэтому, месяцы спустя, когда СМИ Еревана брали у меня интервью наперебой —

(Невероятная сенсация! Последний из Степанакерта! Спустя 8 месяцев после «Исхода!»), —

я не уставал повторять одно и то же:

В любой нации есть достойные люди, и есть мудаки. Данные два народа (азербайджанский и армянский, в алфавитном порядке) различны только языком и дизайном полицейских шевронов. Всё прочее — идентично.

10

Формирования азербайджанской армии вступили в город 28 сентября, но проявляли сдержанность, заняв позиции в его верхней части — Кркчяне. После вывоза последних беженцев последним автобусным караваном в Горис (город в сопредельной Республике Армения), войска передислоцировались в казармы в/ч Центрального района, между Верхним Парком и ул. Сахарова.

30 сентября прибыл азербайджанский спецназ и бригады вахтовиков городского коммунального хозяйства (связисты АзТелекома и электрики АзШига были уже на местах, освобождённых для них коллегами по профессии).

С рассветом 1 октября, солнце светило уже на Ханкенды. Так называлась одна из бывших на этих склонах деревушек, слившихся за годы советской власти в город.

Следующим массово ввезённым контингентом стали зэки для очистки города от последствий сепаратизма, и экстремизма с терроризмом.

Прибыла также бригада медицинских работников из Агдама.

Мой дом крайний в тупике на склоне оврага под бывшим Республиканским Мед Центром, за пару сот метров от его импозантно комплексной архитектуры. А начальник прибывших медиков, прачек и поварих, Эльхан, оказался фундаментально правоверным.

Он использовал динамики, стоявшие на крыше Мед Центра для подачи сигнала воздушной тревоги всему Степанакерту (очень мощная аппаратура), как средство насаждения мусульманской веры. Несколько раз в день над пустым городом разносился протяжный запев муэдзина, который обращался к правоверным, а капелла, с призывом совершить намаз.

В обед звучал духовой оркестр и полный хор при исполнении азербайджанского гимна.

Не спорю, а даже и готов свидетельствовать, что муэдзин пел без фальши, молодым крепким голосом, но, вскинувшись в 5 утра, затемно, не сразу-то и уснёшь потом. А динамики вот они — у меня фактически над головой, а в них мощь сирены противовоздушной обороны.

Однако Бог милостив и, когда после очередной ротации Эльхана на посту начальника госпиталя сменил Доктор Вали («Доктор» — это титул, кстати), у меня стало меньше уходить сил на уговоры самого себя, глушимого муэдзином среди ночи, что тут Восток, экзотика, и, может быть, усну, когда он допоёт.

При Докторе Вали (по виду типичный советский хирург, чуть полноватый, но без очков и с аккуратными усами) я с облегчением вернулся в лоно беззаботного коммунистического прошлого. Да, там имелись минусы, но хоть будильник ставишь сам.