Вторая Мировая догорала, но пушечное мясо жрала всё так же споро. Коле, пареньку из рязанской деревни, и многим другим паренькам из разных других мест, выдали полосатые Флотские тельняшки, чёрные штаны, чёрные рубахи под чёрные бушлаты и около месяца муштровали-обучали основам боевой подготовки для правильного исполнения команды «смирно!» и «разойдись!», да чтоб отличали приклад винтовки от её штыка. Потом их посадили—прям как были, в чёрном—на быстроходные десантные катера для захвата плацдарма где-то в верховьях Дуная, в Австрии. Но как ни спешили проворные катера, десант не поспел захватить плацдарм – Фашистская Германия коварно капитулировала и не осталось на кого бежать чёрной массой со штыками наперевес.
(…когда-то, очень давно, я втайне огорчался на этом месте: эх! не успел мой папа стать героем! Теперь же наоборот, меня радует, что мой отец ни разу не выстрелил и никого не убил, даже нечаянно.
И всё-таки, он считался ветераном Великой Отечественной войны и по особым годовщинам типа 20-летнего или 25-летнего, или (так далее) Юбилея Великой Победы, его награждали памятными медалями участника, которые он держал в ящике серванта, но никогда не одевал, в отличие от тех ветеранов, что побрякивают своими коллекциями на гражданских пиджаках по случаю очередного Дня Победы...)
Потом его взвод пару месяцев охранял непонятно зачем и от кого необитаемый Остров Змеиный у побережья Болгарии, а может Румынии, откуда его перевели в мотористы на военный тральщик, крохотное судно с маленьким экипажем.
Морская жизнь моего отца началась переходом из Севастополя в порт Новороссийск по неспокойному Чёрному морю. Не то, чтобы оно штормило, но болтанка случилась изрядная… Качаться на качелях в парке – весело, но после пары часов этой потехи желудок выбросит всё, что случайно залежалось в нём от позавчерашнего завтрака. Тот морской переход длился больше… Когда Краснофлотец Огольцов сошёл на берег в порту назначения, даже суша продолжала раскачиваться у него под ногами. Он попытался вырвать между высоких штабелей из длинных брёвен складированных вдоль причала, но нечем было. Молодой моряк сел наземь где стоял и, глядя на стену деловой древесины, которая продолжала вздыматься и опадать, решил, что помрёт непременно, морскую службу ему не пережить...
(…ты без труда догадаешься, что это предположение оказалось ошибочным, поскольку он не встретил ещё твою бабушку и не зазвал пойти с ним в ЗАГС. И твоя бабушка не родила ещё троих детей, так и не став матерью-одиночкой, беспрецедентный случай во всей этой истории…)
Итак, морская болезнь не убила моего отца. Он научился переносить или терпеть качку. Татуировка синего якоря украсила тыл кисти левой руки, а вдоль правой—от запястья до локтя—пролёг стремительный контур летящей ласточки с крохотным конвертом в клюве («лети с приветом!.»), и он бороздил на своём утлом корабле-тральщике широкие просторы Чёрного моря, очищая его от морских мин, для чего, собственно, и предназначены минные тральщики на Флоте.
Основное отличие морских мин от их сухопутных разновидностей в том, что морские мины нужно привязывать, не то расплывутся кто куда и будут рвать кого попадя, не разбирая «ихних» от «нашенских». Потому-то морскую мину фиксируют к якорю, который хватается за дно моря. Мина—железный шар наполненный воздухом и взрывчаткой—всплывает над своим якорем не достигая поверхности, её удерживает на привязи тонкий прочный трос, чья длина устанавливается из расчёта на глубину фарватера в месте размещения минного поля. И там эти морские мины висят, на пару метров ниже поверхности, в ожидании, когда проходящий корабль заденет один из рожков-детонаторов, что торчат из корпуса мины в разных направлениях, наподобие детского рисунка солнышка.
Благодаря своей мелкой осадке, военный тральщик проходит над минным полем не задевая торчащих детонаторов. У себя за кормой судно волочит по дну моря широкую петлю из толстого стального троса, который обрывает связь мины с её якорем и та, беспривязная, всплывает на поверхность для её последующей ликвидации. На заключительного этапе уничтожения, от тральщика отваливает весельная шлюпка направляясь к дрейфующей мине. Задача экипажа шлюпки прификсировать динамитную шашку с Бикфордовым шнуром на громоздкий шар мины. (Причём задание исполняется не на тихом пруду в парке, а среди бегущих волн открытого моря, где сферический череп мины возносится над шлюпкой, затем проваливается под неё норовя боднуть в бок рогом детонатора).
Завершающий шаг исполняет боцман сидящий на корме с раскуренной папиросой в ощеренных зубах, папироса не для форсу как бы показать какой он стрёмный пофигист, она – инструмент приготовленный для поджига шнура. Вот он занялся и – И-раз! И-раз! Каждый вкладывается от души, никто не сачкует на вёслах. Подальше, как можно дальше, покуда шнур шипит к оглушительному «БУ-БУХ!», заряд тола в морской мине рассчитан рвать корпуса броненосцев-линкоров...
При разложении на составные элементы, романтический героизм куда-то улетучивается и разминирование морских путей начинает смахивать на работу трактора, что фырчит-тарахтит в колхозном поле. Военный тральщик выходит в заданный квадрат акватории и день-деньской бороздит его, вперёд-назад, со спущенным за корму тросом, а назавтра – в следующий квадрат. В общем, героизм экипажа военного тральщика бригадный и то, что мой отец остался в живых, заслуга общая – каждый хорошо исполнил свою часть работы.
Например, в конце обычного рабочего дня, Николай Огольцов присматривал за лебёдкой на корме, когда заметил мину наплывающую на тральщик, потому что тросик её оборванной привязи спутался с тросом ползущей по дну петли, а трос в данный момент уже сматывался на барабан. Выключать лебёдку было слишком поздно, она продолжит вращаться по инерции – недолго, но достаточно, чтобы подтащить мину и ударить о корму. Рубаха на папе раздулась, как как дыбом вставшая шерсть на животных в момент смертельной опасности, и он взревел «полный вперёд!» до того истошным, нелюдским криком, что Капитан на мостике мгновенно подчинился и продублировал команду судовым телеграфом в машинное отделение, моторист, папин сменщик, враз отреагировал, лопасти винта взбурунили воду, а та своим напором отцепила тросик и оттолкнула прочь привязчивую мину. Так команда спасли друг друга...
Пять лет спустя, на морских путях не осталось неизборождённых тральщиками квадратов и моего отца перевели служить на сторожевой корабль, опять-таки мотористом корабельного дизеля. На следующий год истёк повторный срок его Флотской службы (из-за тяжёлых потерь понесённых во Второй Мировой, срок службы в Советской Армии был удвоен, пока подрастут следующие поколения призывников: армейская служба до шести лет, служба на Флоте до восьми—да, на два года больше, но утешайся тем, что только Флотские носят такую крутую форму: тельняшка, золотые якорьки, клёш... когда сойдут на берег) и моему отцу была предложена работа в почтовом ящике.
~ ~ ~
В те времена в СССР имелось множество секретных институтов, секретных заводов и даже секретных городов с отменой нормальных почтовых адресов, чтобы заморочить вражескую разведку и утаить от шпионов где какой секрет находится. В результате, адресат переставал жить на какой-либо улице, в каком-либо городе или области, к нему адресовались намного проще: «Н. Огольцов, Почтовый Ящик № ***».
Поскольку за полгода до своей демобилизации Краснофлотец Огольцов Н. М. зарегистрировал брак с гражданкой Вакимовой Г. И., она попала в один с ним «почтовый ящик» в Карпатских горах.
Роддома в «ящике» не оказалось и моей матери, для моего рождения, пришлось посетить город Надвiрна в 30 километрах от областного центра города Станиславль (позднее переименованного в город Ивано-Франковск (кого-то ещё надо было сбить со следа, по-видимому)). Поездка пугала её больше, чем предстоящие роды, поскольку Бандеровцы обстреливали машины на дорогах.
(…долгое время я считал Бандеровцев жестокими бандитами и пособниками Нацистов. А что ещё остаётся думать, если целая дивизия Западных Украинцев, « Галичина», воевала против Красной Армии? Затем мне дошло, постепенно, что за два года до Немецкого вторжения Красная Армия оккупировала Западную Украину и помогала Советской тайной полиции, она же НКВД, в убийствах и депортации потенциальных противников Советского режима. Казнили без суда, на всякий, тысячами.
Кроме того, что такое дивизия по сравнению с армией? Среди товарищей по оружию Германского Вермахта имелась и Русская Освободительная Армия, РОА, в рядах которой служили до миллиона человек сражавшихся против СССР.
И наконец, рядовые Красноармейцы, участники событий той поры, рассказывали мне, что Бандеровцы сражались одинаково круто против Советских и Немецких войск. Так, легендарный Советский разведчик Н. Кузнецов погиб в случайной стычке с Бандеровцами, поскольку носил мундир Фашистского майора...
Это были Карпатские партизаны, что защищали свою родину от сменявших друг друга освободителей, они же поработители. Однако для моих родителей, во всю их прожитую жизнь, Бандеровцы неизменно оставались бандитами…)
И даже два года спустя, когда моей матери пришло время снова отправляться в роддом, на склонах Карпатских гор продолжали греметь ожесточённые автоматные и пулемётные очереди, но она их уже не слышала, потому что мужа её перевели из одного «почтового ящика» в другой, из Закарпатья на Валдайскую возвышенность.
Причиной перемены обстоятельств жизни моих родителей послужил письменный донос поступивший в Особый Отдел предыдущего «почтового ящика» из Конотопа. Письмо от жителей дома, в котором Галина Вакимова проживала до своего замужества.
Дом (на Конотопском разговорном «хата») представлял собой одноэтажное строение размером 12 х 12 метров и являлся разделённой собственностью. Половина хаты принадлежала гражданину Игнату Пилюте. Остальная половина распределялась поровну между гражданкой Катериной Вакимовой с тремя её детьми и гражданами Дузенко с их дочерью так, что каждая из двух вышеозначенных семей располагала 1 (одной) дощатой прихожей, 1 (одной) кухней и 1 (одной) комнатой.
Дочь граждан Дузенко вышла замуж за гражданина Старикова, который переехал в принадлежавшую её родителям четверть хаты. Одной кухни и одной комнаты оказалось недостаточно для приемлемого сосуществования родителей и молодой четы. В целях расширения своего жизненного пространства, Дузенко и Стариков выведали номер «почтового ящика» и составили письмо в его Особый Отдел. Донос информировал, что отец Галины Вакимовой (на данный момент Огольцовой) арестовывался органами НКВД как враг народа, однако накануне войны сумел каким-то непонятным образом вновь объявиться на Украине. Во время Нацистской оккупации, по его месту жительства располагался Немецкий штаб (что верно, отчасти, так как на Пилютиной половине хаты квартировали штабные офицеры роты Германского Вермахта). При наступлении Красной Армии, Иосиф Вакимов бежал совместно с отступающими Фашистами.
Особые Отделы секретных объектов отличала особо непримиримая бдительность и неумолимая цепкость, так что родственникам Иосифа, исчезнувшего столь вопиюще предательским образом, светил, как минимум, арест и ссылка, что решало жилищную проблему доносителей. Но в своих вполне логичных расчётах, вернее в бездумном плагиате широко распространённого в те времена приёма, они не учли фактор времени. На тот момент Великий Вождь и Учитель Народов, Товарищ Сталин, успел почить в бозе. Гайки, затянутые в бытность его до предела, мало-помалу начинали послабляться.
Конечно, Николая Огольцова неоднократно вызывали в Особый Отдел для дачи показаний. Состоялся обмен официальной перепиской между Особым Отделом «ящика» и Отделом Внутренних Дел города Конотоп. Однако репрессировать моего отца не стали благодаря его совершенно крестьянскому происхождению и поскольку его так охотно слушались моторы-дизели производившие электроэнергию для засекреченных объектов. Вместе с тем, многолетняя натасканность особистов не позволяла оставить «сигнал» информаторов без внимания и моего отца, на всякий, перевели в другой «почтовый ящик», подальше от границ с зарубежными странами...
вверх-скок