Недаром говорил великий и мудрый (потому и несменяемый) редактор правительственной газеты Максим Ервандович Ованисян, что темам для написания «материала» нет числа и края. Они на каждом шагу – просто иди и видь.

При подходе к исполнению творческой задачи написания (самым благожелательным тоном) цикла очерков о прекрасных людях замечательного города, чтобы жители этого города увидали б себя (вроде как в больших кусках зеркала) в этом цикле да и  распознали бы знакомые улицы и уголки своего города, у меня сложился хоть и смутный, но план: показать как на протяжении летнего дня живут, работают и … ну что там еще подвернется… прелюбезные мне степанакертцы.

И открылось мне, что для нахождения темы порой и шагать не надо, поскольку они (темы-то эти самые) сами собой сцепляются в цепочку и тянутся друг за дружкой и каждая влечёт за собой следующую – успевай только обрабатывать, не сходя с места.

Нужны доказательства? Пожалуйста!

По выметенной (на славу!) героями первого очерка мостовой, блистательно вымытый автобус-ПАЗ из второго очерка отвозит ребятишек на отдых в городской лагерь КАРКАР.

От настежь распахнутых лагерных ворот видишь—не сходя с места!—не просто открытые, но и вовсе снятые с петель ворота через дорогу напротив.

Городской асфальто-бетонный завод.

В самый раз для темы номер три: после праздничной днёвки в райском уголке средь беззаботной детворы, взять да проследить биение—отличный контраст!—трудового пульса города.

И «материал» же ж – загляденье: в испепеляющем зное косматого солнца дорожные рабочие укладывают пышущий обжигающим жаром асфальт.

Подбавлю еще инфернальных деталей: про скрежет зубовный изнемогающих от жары механизмов, про котлы с кипящей смолой и геенные языки пламени. Впихну туда интервью с директором—без циферек что оно за газетный очерк?—и пополнится цикл очередным фрагментом.

Договорились? Ну тогда – за мной, читатель! В снятые с петель врата в Преисподнюю.

В полупустой конторе у ворот мне сразу объяснили, что не туда попал: обустройством транспортных артерий и магистралей города занимаются другие—более мощные—предприятия Степанакерта, а это заведение пока не работает, они всего три дня как учредились.

– Но у вас же вон дым идет из трубы!

– Критиковать будете? Дым у нас в пределах нормы – там дымоуловители стоят.

Это правда – дым из широкой трубы в глубине заводской территории не черный, а светло-бурого цвета и, рассасываясь, редеет уже в ближайших 50-ти метрах окружающей атмосферы.

Ситуация постепенно проясняется. После годичного простоя асфальтный завод взял в аренду Мнацаканян Левон Генрихович. Мои собеседники пока еще стесняются называть его словом «хозяин», употребляют более обтекаемое «управляющий», хотя управлять ему тут явно некогда – есть дела поважнее.

Общее руководство осуществляет директор – Ишханян Сергей Ишханович, большой знаток предыстории новоарендованного завода. Он знает назубок с какими другими предприятиями и организациями Степанакерта его объединяли, разукрупняли, переподчиняли и так далее – покуда не был совсем остановлен год назад.

Моя неуклюжая шутка, что на данный момент их заведение самое счастливое: за три дня не успело накопиться никаких проблем, не то что у ведущих гигантов местной индустрии, где рабочим не выплачивали зарплату с марта месяца – вызывает настороженное молчание директора.

Мне стыдно, что вышел за рамки своей творческой задачи—только о прекрасном, прелестном, приятном—и я уже постеснялся спросить: зачем он отпустил сантиметровый ноготь на мизинце левой руки? (Упоминание о таком украшении встречается даже ещё в рассказах Нар-Доса, но смысл его и назначение мне не известны до сих пор.)

Гаранян Гагик Сергеевич, с приятной открытостью черт лица, которую не в силах скрыть постриженная через расческу борода «а ля богема», пока ещё не определился – кто он: зам директора или главный инженер?

В штате предприятия сейчас 22 человека. Если вычесть семерых рабочих бригады, четырех механиков, двух водителей и пару бухгалтеров с директором, то на душу оставшихся работников аппарата управления остается масса всевозможных должностей: выбирай – не хочу.

А у побритого позавчера Айрияна Левы Георгиевича все четко: он – главмех, как и в былую эпоху.

Есть ещё один молодой человек спортивного кроя с непроглядно черными очками от солнца. Судя по его новенькому, с иголочки, вездеходу «виллис», это – доверенное лицо управляющего, для присмотра как оно тут и что.

Получив разрешение администрации проследить весь технологический цикл производства, отправляюсь к «пещи огненной» – впечатлиться.

И тут мои дьявольские замыслы треснули и испустили дух – даже горячечно поэтическое воображение не выжмет из будничности представшего зрелища картину ада для покаранья грешных душ.

На вершине насыпного кургана – фигура дозорного-сигнальщика: следит, чтоб бульдозер придвинул сколько надо песка с мелким гравием на подачу во вращающуюся трубу-барабан, из которой доносится гул напористого пламени форсунок, незаглушимый даже лязгом закрытых транспортеров, что перебрасывают горячую смесь в выходной бункер на помосте, где орудует рычагами коренастый оператор, поблескивая патрицианским перстнем-печаткой на левом мизинце. Готовый асфальт ссыпается в стоящий под бункером ЗИЛ водителя Ромы.

О, сколько открытий может напихаться всего в один день!

Оказывается какой-то немец Дитрих из Ленинграда, тот самый, что, кажется, приватизировал какой-то винзавод, теперь ещё открывает шикарный магазин в Степанакерте и первая продукция вновь открытого асфальтного завода идёт на благоустройство вокруг него.

Под бункер заезжает КАМАЗ Радика. Он согласен прихватить и меня на объект, но только это будет после обеда.

Возвращаюсь в привратную контору, откуда все разъехались на перерыв, кроме бухгалтера (она же начальник отдела кадров) Арутюнян Жанны Артемовны. Оторвавшись от чтения романа, она делится со мной информацией годичной давности.

Год назад:

•  - бухгалтера получали по 18-22 тыс. драм (ну, и сколько еще подвернется);
•  - те, кто на лопате, по 30-45 тыс. драм (ну, и сколько еще подвернется);
•  -  шофера по 25-30-40 тыс. драм (ну, и...).

Так было год назад, но с учётом стабильности цен на бензин, вряд ли стоит предполагать наличие радикальных перемен в нынешних заработных платах.

В ответ, она спрашивает зачем мне вообще всё это.

– Статью написать – деньги заработать.

Сочувственно вздохнув, Жанна Артемовна ставит передо мной широкую пиалу яблок-скороспелок и тактично уходит в гулкие недра порожней конторы.

Яблоки вкусные. Перерыв долгий.

За решеткой окна на жаре, в пыли проезжей дороги, рабочие—не знаю чьей фирмы—таскают раствор носилками и устанавливают рафинадно-белые бордюры из пиленого мрамора; кладут придорожную опорную стенку.

Меня начинает клонить в сон. Чтобы не упустить Радика, перебираюсь додрёмывать в кабину его КАМАЗа…

На выезде, Радик притормаживает у снятых с петель ворот и в кабинку набиваются еще четверо попутчиков в одеждах по довоенным модам и на той стадии жизни, когда приходится приспосабливаться к печальному факту нехватки передних (а может и ещё каких) зубов.

Подымаемся вверх по Экимяна и, не доезжая до конечной остановки маршруток, сворачиваем за лимонадный цех, к паре крайних девятиэтажок. А магазин, пристроенный к одной из них, и впрямь – игрушка. Словно собран из ярких лакированных блоков ЛЕГОГО.

Пока привезенная в кабине КАМАЗа бригада переоблачается в рабочие одежды, решаю (чтоб не торчать на солнцепеке) полюбопытствовать: какой он изнутри – это чудо торговой архитектуры.

Обогнув полосу свежеукатанного асфальта—дообеденная порция—захожу в аквариумную прохладу.

Здесь наводятся завершающие штрихи – на возвышении в правом углу зала пара мастеров наклеивают на пол ковроткань; уборщица промывает узорчастую кафельную плитку перед входом, а в центре—в лёгких пластмассовых креслах арабского ширпотреба—заседает совет директоров предприятия.

Один и впрямь отличается арийской белобрысостью (сам Дитрих или доверенное лицо?) и, повиливая взглядом сквозь очковые стекла чайного цвета, на чисто русском языке объясняется двум темноволосым девицам в своей любви к монументальному шедевру «Дедо-Бабо».

Прочие совещающиеся обмениваются краткими репликами на армянском: где и что надо ещё подбелить и подкрасить.

Моё появление тут не поняли, но минут пять терпели. Затем ко мне приблизился распорядитель плотного сложения, с толстыми развесистыми усами, и вполголоса пояснил, что тут заняты важным делом.

На выходе мне еще удалось взять эксклюзивное экспресс-интервью у подвернувшегося конфиденциального источника.

Магазину предполагается быть мебельным.

Называться он будет «ЛД».

Нет, аббревиатура никак не расшифровывается. Никак нет.

(Может «Любимый Дитрих»?)

А бригада уже в полной готовности. В ней на шесть человек:

•  - восемь лопат-совков;
•  - две трамбовки;
•  - одна пара рабочих рукавиц – на Валерике;
•  - две равняльные швабры;
•  - один ручной каток;
•  - две кепки: «аэродром» и синяя «американка» без опознавательных знаков – на Сарухане и Араме;
•  - одно ведро;
•  - две пары усов с проседью – у Сарухана и Ишхана Фараоновича;
•  - обувка – всевозможная: от комнатных тапочек на Асцатуре, до обрезанных по щиколотки кирзовых сапог на Валерике.

Радик подает КАМАЗ в указанное Арамом место и ссыпает первую порцию асфальта.

Дальше – просто: подходишь к пышущему жаром чёрному сугробу и вонзаешь ему лопату в бок, несёшь подхваченный асфальт за несколько шагов и швыряешь на общую полосу, где его спланирует Арам равняльной шваброй, а ты отходишь вспять к неубывающей чёрной куче, увертываясь от несомых над землёй лопат товарищей по труду; а солнце шпарит, как поднесенный к черепу утюг. И так – один сугроб…

Второй…

Третий.

Наверно, всё это было б вовсе непереносимо, не затей Арам бойкий «зрюц»-перепалку со сторожем, которому велено прокопать борозды на взрыхленном предмагазинном газоне, да неохота.

По ходу дела вслушиваешься да и сам порой ввернёшь словечко, как жизнерадостно-общительный Асцатур или старательный Юрик, или прохожая Эмма с железной косой на плече.

Только Валерик всё молчит: отнес-швырнул-вернулся, отнес-швырнул-вернулся; да Сарухан, что работает в одиночку, таскает взад-вперёд ручной каток на длинной железной ручке, если и подаст голос, то затем лишь, чтоб указать на погрешность в планировке укатываемой им полосы. Арам тут же находит сто оправданий, но возвращается подправить.

Асцатур вспоминает как в Кустанае, куда ездил сезонщиком до войны, один немец ему говорил: «Вы, армяне, хорошо работаете и стали бы лучшими мастерами в мире, если б не слишком спешили.»

Наконец, Радик ссыпает последнюю порцию.

«Зрюц» иссяк, но на выручку приходит насмешливое припоминание Ишханом Фараоновичем как кто-то, тужась выразиться на правильно литературном, ляпнул: "ашхадранк" В Карабахе на ереванском диалекте армянского стараются говорить руководящие лица и тому подобные "люди при галстуках". Карабахский диалект все больше оттесняется на сугубо бытовой уровень:
АШХАДРАНК—
     - слово сляпнувшееся из двух других : 1) ашхатанк - "труд", и
2) араджадранк - "задание".
Вместо "трудзадания" у начальника выговорилось "задотруд". .

Слово это становится скрежещущим кличем, перебрасываясь которым, бригада приканчивает последний асфальт.

– Ашхадрранк!

Теперь можно усесться в тени под стеной девятиэтажки на перекур, пока Радик привезёт солярку – заправить громадный механический каток Ишхана Фараоновича.

– Так где же обещанный ад?- занедоумевает, возможно, кто-то из читателей.

А чёрт его знает, ахперь АХПЕРЬ —
     на карабахском диалекте армянского: "браток". . Мы просто зрюц ынк ынум, ли!.. ЗРЮЦ ЫНК ЫНУМ —
     на карабахском диалекте армянского: "так, болтаем себе всякое".