Если судьба ваша сложится так, что в без скольких-то минут восемь утра вы окажетесь на “Пятачке” и не слишком при этом будете поглощены созерцанием своего внутреннего духовного мира или многодрамными арифметическими вычислениями, или погружениями разной глубины в воспоминания о лично вами прожитой жизни, или составлением планов и проектов на жизнь будущую, то непременно приметите стайку разнокалиберной ребятни—лет от 9 до 12—в радужно-красочном оперении из пестреньких легких летний одёжек, которые чего-то дожидаются перед зданием госбанка, оно же и минфина.

Но вот из под деревьев “Пятачка” перебегает дорогу запыхавшийся дозорный, крича им: "Идет!" – и вскоре из улицы Ереванян выворачивает, поблескивая чистой вымытостью стекол и вишнёво-красного корпуса, угловатый ПАЗик последней модели.

В салоне автобуса, даже крутой рок рвущегося из динамиков хита "Я – ворона, я – ворона!" не в силах заглушить щебетанье унасестившейся на сиденьях детворы, покуда по ту сторону широчайших окон с белым колыханьем занавесок прокручивается улица Азатамартикнери до Кольцевой, сменяясь улицей Экимяна и спуском к Набережной и вверх по ней же – до полной остановки напротив настежь распахнутых ворот под вывеской "Лагерь Каркар организован с участием Армянской Американской Евангелической Церкви".

Дети выстраиваются в яркую колонну, берясь за руки попарно и потройно, под внимательным присмотром пары-другой высящихся над колонной взрослых. В таком порядке минуют они ворота, а автобус уходит во второй рейс – за остальными.

Крутой спуск за воротами низводит к широкой долине, где неудержимые струи говорливой Каркар отодвинули отвесную стену противоположного берега, чтобы тут—в широкой дуге речной излучины—привольно разместилось футбольное поле, окаймленное древними редкостоящими шелковицами, что раскинули свои зелёные своды над колоннами неохватных, узловато могучих стволов, а рядом, но чуть выше – одноэтажное строение нескончаемой длины, обращённое всеми дверями своей верандной стороны к полю и деревьям.

И в миг, когда распахивается перед тобой эта прибрежная долина, возникает ощущение радостной праздничной приподнятости, что не покидает тебя даже когда догадаешься, что весь фокус в полыханьи ярких гирлянд из разноцветных треугольных флажков, натянутых между строением и деревьями и просто от дерева к дереву, и они то трепещут под ветерком, то упокоенно зависают—желтые, зелёные, синие, красные—штандарты со шпилей сказочных замков детства, слетевшиеся вдруг все сюда: в королевство неумолчной непоседливой малышни с редкими вкраплениями воспитателей-Гулливеров.

Впрочем, шум становится сдержанней, когда прибывает остальная часть детей и смена, в полном составе, усаживается завтракать за столами под синим тентом на левом фланге нескончаемого строения, перед дверью в отсек пищеблока.

Покушали – пожалуйте в зал, у которого стенами – дальний берег реки, а крышей – синяя высь неба, да резная листва старинных шелковиц.

Десять рядов-ступеней, с пригвождёнными квадратно-струганными брусьями сидений для зрителей-слушателей, сбегают к утоптанной сцене-площадке, которую замыкает высокая   стройная фигура лотарингского креста из белых перекладин, к поперечным концам которого сходятся нити всё тех же флажковых гирлянд от деревьев.

Справа от сцены врыт железный стол, заваленный глянцевыми полотнищами бело-атласного картона с рукописными крупными строчками на армянском.

Позади стола—под ближайшей из шелковиц—лоснится коробка клавиатуры синтезатора.

Начинается урок закона Божьего. (Так обозначено в Режиме Дня, а на деле это больше напоминает эстрадно-песенный конкурс.)

Сестра Нарине обратилась к слушателям с недолгим словом, потом все зажмурились и склонили лица к молитвенно переплетённым пальцам рук: выговаривая заученные на память слова, и вот уже сестра Сильвена заиграла на синтезаторе безоблачно ритмичную мелодию и слушатели превратились в певцов-исполнителей мажорных песенок, текст которых написан на белых листах такой величины, что их приходится держать двум братьям-воспитателям.

И они не только держат, они тоже поют, как и все, и повторяют обращенные в небесную вышину жесты руководящей уроком сестры Нарине или подменяющей ее иногда сестры Анаит, а при этом умудряются показывать строку на полотнище, что поётся сейчас всем хором.

Потом проводится конкурс отдельных девочек-солисток и зрители, аплодисментами и непринуждённым визгом, выбирают лучших.

Конкурс чтецов цитат из Святого Писания снова сменяется хоровым пением и в 11:00 (минута в минуту по расписанию!) отряды расходятся, всяк под свою шелковицу, на разостланные там суконные одеяла – проводить урок ручного труда.

И в тебе  уже зарождается вера в расписание Режима Дня.

Андриян Карен Павлович никак не согласен на титул начальника лагеря:

– Понимаете, коллега, у нас тут равноправие. Все вопросы решаем коллегиально.

Тем не менее, по всем вопросам, что в былые времена входили в компетенцию начальников бывших пионерских лагерей с "линейками" и горнами, равноправные коллеги обращаются именно к нему.

По чёткому и доходчивому изложению видно, что он владеет информацией:

– Лагерь действует третий год. Механизм такой: Армянская Американская Евангелическая Церковь (ААЕЦ) выделяeт финансы, восемь членов этой организации, но уже не из Америки, а из Ванадзора в Армении, приезжают сюда вести идеологическую работу.

Группа из восьми душ – три брата и пять сестер. Старшим у них брат Самвел, но он сейчас не здесь, а в Ванадзоре – встречает руководство из Америки. В его отсутствие главенствует его супруга – сестра Нарине. За детьми смотрят шестеро местных воспитателей-степанакертцев.

Работаем с 3-го июля по 10 августа сменами по 9 дней. В каждую смену принимаем по 150 детей.

Питание трёхразовое. В день на продукты для каждого ребенка расходуется 2,5 доллара, да плюс на автобус, на содержание медика и на приобретение самых лучших лекарств в аптечку.

Есть и ещё плюсы, но самый главный – наш повар: Арега Сергеевна Арутюнян. Представьте, коллега, если наши жены могут что-то вкусно приготовить на трёх-четырех, она сготовит так же—если не вкуснее!—хоть на 200 человек.

(Впоследствии мне была предоставлена возможность убедиться, что Карен Павлович ничуть не преувеличивал.)

Решением правительства НКР от 14 июня 1997 года, территория занимаемая лагерем: от ворот и до реки Каркар, была передана в вечную бесплатную аренду Армянской Американской Евангелической Церкви (ААЕЦ). Нынешний визит руководства ААЕЦ предпринят с целью рассмотрения местных условий для развертывания предполагаемого строительства. (Благая весть для местных строительных фирм! Если проект не перехватят подрядчики из Армении.)

Давид Григорян, он же "брат Давид"—как его называют 30 малолетних душ отряда УЙС уйс —
     на ереванском диалекте армянского: "надежда". —житель Степанакерта.

Натренированным на службе в ПВО армии НКР взглядом он зорко следит за перемещениями своих подопечных по отведенному его отряду сектору, время от времени кратким властным окликом восстанавливая должный порядок среди непоседливой ребятни, и попутно просвещает меня о выгодах такого отдыха с духовным уклоном:

• девять дней бесплатного, но полноценного питания;
• обучение манерам поведения (некоторые малыши, по ряду причин, не умели держать себя за столом);
• усвоение новых красивых слов: "вера", "любовь","сотворение" и другие станут приятным и ценным дополнением к имевшемуся запасу из "маршутка" МАРШУТКА —
       - на карабахском диалекте армянского: "маршрутное такси" единственный вид городского транспорта в Степанакерте в 1998г. ,
  " чингачук", ЧИНГАЧУК —
       - популярная игра на пальцах: "камень, ножницы, бумага". " лакот"; ЛАКОТ —
       - распространённое обращение к малолетним пацанам: "щенок".
• тренировка в изящной жестикуляции – призывно указать пальцем ввысь, показать благожелательную открытость сердца.

Аккуратная татуировка креста на его загорелом запястьи замечательно вписывается в его рассуждения о небывалой духовности собственных детей брата Самвела и сестры Нарине, что тоже здесь, при лагере.

Попросив кого-то из проходивших мимо братьев присмотреть за малышами, он проводит меня в комнату, где собраны детские поделки сотворённые на уроках ручного труда: макеты и рисунки колодца из Св. Писания, фигурки персонажей оттуда же, исполненные из толсто-ниточного волокна привезенного ванадзорской группой.

Упомянутая группа, в углу этой же комнаты, вполголоса репетируют очередную песенку, что Исус надежда и опора.

– Сестра Нарине, давно вы этим занимаетесь?

– Шесть лет. А сестра Анаит – три года. Сестра Сильвена (клавишные) – первый год.

– А после окончания лагерного сезона в Степанакерте?

– Работаю в евангелических воскресных школах Ванадзора и других мест в Армении.

Надо отдать должное – группа высокого профессионализма.

А праздник безудержно катится дальше в пульсирующем танцевальном темпе.

И были "Веселые старты" с непременным бегом в мешках и другими забавами. И обед из трёх блюд. И футбол, бадминтон, пинг-понг. И снова концерт, где пели все под четкий аккомпанемент и подсказки с белых полотнищ.

А в одном из номеров на сцену-площадку перед врытым крестом энергично ввернулся Карен Павлович с поблескивающим хвостиком антенны на трубке беспроволочного телефона.

Сестра Нарине, всё поняв с полуслова, продиктовала непиcанную строку и хор детских голосов стройно проскандировал к воздетой трубке беспроволочного телефона: "Барев, брат Самвел!", чтобы на том конце, в Ванадзоре, прибывшее из Америки руководство услыхало и умилилось бы безоблачному детству под ликующий перезвон синтезатора и шелест вдруг затрепетавших под ветром лиственных сводов шелковиц и неугасимых флажков-треугольников…

Когда праздник этого дня подошел к концу, чтоб снова начаться завтра, первая партия детей поднялись к воротам, за которыми их дожидался ещё раз вымытый автобус.

Они взошли в него, не примечая уже приевшийся сатанинский оскал волосатой звезды рок-ужасов с обложки долгоиграющего альбома Cradle of Filth, прилепленной за толстым стеклом-перегородкой между салоном и кабиной водителя, который беспрестанно требовал не трогать занавески и не раздвигать их, и ни в коем случае не открывать окна.

А какой-то пацан завёл бурную агитацию, чтоб, когда смена кончится, никто не вздумал бы сдавать обратно полученные в лагере значки—синие кружочки размером с пятак, перечёркнутые тонким лотарингским крестом, а по ободку наименование организации—ААЕЦ.

И возвращающаяся в город воспитательница из местных не стала его одёргивать, но даже ещё раскрыла свою сумку, достала оттуда и протянула—светловолосому пацану в линялых, заплатанных, жарких джинсах—лёгкие шорты нездешнего производства, сияющие безупречной незапятнанной белизной, белые-пребелые шорты, как на лагерных ангелочках – на дочурках брата Самвела и сестры Нарине.