День каменщика

Зиновій Хапало

Сумерки уже дают различить очертания предметов в комнате, но стрелок часов на стене – при всей их сувенирно-кованной золотистости – не видать. Антон спустил ноги с дивана, привычно вдел тапки и сделал два шага к столу. Провёл ладонью по скатерти, нашаривая пластмассовый выключатель настольной лампы и, одновременно со щелчком, оглянулся.

5.05

В былые времена едко б себе выговаривалл за этот пятиминутный просып, а теперь даже выщелкнул было лампу обратно, но спохватился: стоп! на утро что-то намечено. Ах, да – бельё во дворе на верёвке.

Откинув одеяло на спинку, уселся снова на диван – одеть джинсы, носки, рубаху. Встал и, не затягивая ремень (скоро ж опять рассупониваться), шагнул к шкафу.

За левой дверцей—на его полке—под лежащим на боку утюгом, раздёрганные листки из тонкой тетрадки «Home-reading-10», куда выписывал не- и полу-знакомые слова при чтении Фицджеральда.

Отнёс один под лампу, сел на стул. Не вникая – лишь бы отбыть – пробежал глазами страничку (...паста ручки красная, хрен знает что!.. в косую линейку... не мог найти лучше?...)

Последнее слово на обороте задержало: demise, произносится через [z] – проклятье! память называется! – ведь когда-то ж выписывал, а вчера не узнал в газете.

На тетрадный листок ложится растопыренная пятерня. Красивая, чего уж ложноскромничать: и сила чувствуется, и формы приятной. Она со смаком комкает бумагу и пхает в карман джинсов. Свет погашен.

Антон выходит на веранду. Здесь уж можно не включать. Переобулся. Снял с гвоздика ключ от сарая (… голову на отсечeние – они его заперли, придётся открыть – глажка...). Клацнул английским замком и – вышел.

Погружение в сумеречную прохладу рани. Пара пташек уже закатывают концерт в огороде соседей.

По выложенной кусками асфальта дорожке – под уклон. Схаркнул на грядку клубники (..пойдут ягоды, придётся менять полигон..). На ходу вставил ключ, провернул и – дальше – к обитому толью строению.

Выйдя из уборной, начал зарядку под щебет, трели и рулады. Безветрие. Три-четыре. Влево-вправо.

Над крышей сарая застыл флюгерок с четырёхлопастным пропеллером (...кресту поклоняешься, неверный?..). Два-три.

Приседание. Давай-давай ещё, покуда не перестанет в коленке щёлкать.

Подышим. Индийские йоги – кто они?..

Скатерть, канешно, купецкая – толстотканная, но и мягкая. Однако, и Антон не промах – технология по её сбережению (и тем самым личной безопасности) отработана и выверена идеально: расстилается пластиковый пакет, а уж сверху бритвенные принадлежности. Зеркало под лампу, железный абажур вздёрнуть и – всё готово для ежеутреннего сеанса нарцисизма или допроса в застенках абвера (зависит от того, что на ум взбрело аккомпаниментом к сей однообразно-монотонной операции).

Лезвия, разумеется, «Нева», которые хаят все: от космонавтов до дворников, но обладающие всё ж неоспоримо бесценным качеством – они есть всегда и повсюду. Антон не весьма знаком с китами поддерживающими мироздание, но что «Нева» краеугольный кит в их компании сомнений нет.

Теперь, вооружившись детским одеяльцем (по совместительству – в сложенном виде – подушка) и утюгом молдавского производства (многажды чиненная реликвия времен попытки обосноваться в далёком южном городе, он же «жемчужина у моря») – к барьеру, милостивый государь!

Для непонятливых переведём: в сарай, то есть, бельишко гладить – вон прохлаждается поперёк двора.

Ровно в шесть Антон возвращается в комнату. Нижнее, носки, платки – на полку, рубаху на вешалку в правый—безраздельно его—отсек шкафа; утюг в прежнюю позу на тетрадных листках. Он ещё пашит и излучает, создавая особый микроклимат, но мудрствовать на темы термодинамические нет уже охоты, да и времени тоже.

Вжикает молния на курточке, своё стакатто исполняют кнопки, сверху кепку. В ней у Антона вид отпетого мокрушника, но кто докажет?

Очередная троячка перекочёвывает из внутреннего кармана висящего в шкафу пальто в левый карман джинсов. Рыцарь снарядился в путь.

Тихо звякает калитка, выпуская на пустынную улочку, стиснутую прогонами разномастных заборов; дорожное покрытие – шлак от сгоревшего за зиму в печках угля.

Совсем уже светло, но пусто, Редкие утренние прохожие начнут попадаться Антону двумя улицами дальше, a потом, когда выйдет к железнодорожным путям товарной станции, над столбами опор уже будет висеть грузный круг солнца.