День каменщика

Зиновій Хапало

Здешний трамвай – детище легендарного председателя горисполкома по фамилии Хижняк. Он собрал городских начальников и объяснил: «Автобусами не обойтись. Нужно делать трамвай. У меня нет ни материалов, ни людей. Есть ручка. Могу закатать выговор.» Затем распределил какой организации сколько метров прокладывать, кому электрофицировать и тому подобные детали.

Впоследствии его повысили до области и в тамошних высших сферах прикончили за «несоответствие занимаемой должности». А трамвай остался. Маршруты разрослись до трёх. Местами перешли на двухколейку. Осталась и память про Хижняка, а удержаться в памяти рабочих двадцать с лишком лет — не ишака купить.

Через двадцать минут Антон сходит на площади Дивизий (это второй по значению центр города), здесь у него пересадка. Неторопливо заходит под навес для ожидающих, опускается на скамью.

Первая сигарета дня! Курильщику не надо объяснять что это такое, а тем, кто уберёгся от пагубного саморазрушения не объяснишь экстаза даруемого ею.

Рука ласкающим движением опускается в широкий карман куртки, и нежно извлекает тугой и длинный цилиндрик обёрнутой бумагою отравы. Грамм никотина убивает лошадь. Так сколько табунов он выгубил уже в себе?

Прозрачным пламенем вспыхивает спичка и прячется в воронке из ладоней. Словно в ритуальном обряде, склоняется к огоньку голова. Он кратким взмахом сбивает пламя со спички и кладёт её на скамью рядом с собой. Затягивается.

Взгляд обнимает полого тянущуюся вверх площадь с несмелой ещё зеленью раскидистых ив. На дальнем конце её упирается в небо ажурное сплетение металла водонапорной башни. Обезглавленной башни – снят, венчавший её прежде, бак-накопитель, где местные Ромео преогромаднейшими буквами писали имена любимых, о чём однажды с умилением поведал читателям заезжий корреспондент газеты «Сельские вести».

В развилке трамвайных путей, напротив глухой стены кинотеатра (вход с поспекта) серебристый фургон «Минплодовощ» с красным тягачом КАМАЗом, распахнул заднюю дверь: неспешно идёт торговля с ранними покупателями.

Подкатил трамвай. Антон медленно подымается и выходит на остановку, неся в пальцах окурок и спичку. Бросает их в урну. Трамвай с шелестом сдвигает двери и уезжает. Без Антона. Чтоб понимал!

Возвращаться под навес неохота. Антон оглядывается на афишу безголосого, но заслуженного артиста в галстуке-бабочке и сопровождении рок-группы ИНТЕРВАЛ. Вновь оборачивается к площади.

Из-за газетного киоска, под углом кинотеатра, выходит женщина и направляется к остановке. Площадь восхищённо стихла. Мягко колышутся чёрные волны волос. Талия, синее платье и белые чулки на ногах – будто только-что с глянцевых страниц заграничных каталогов. Под стать им линии тонкого, чуть смуглого лица.

Она подходит на остановку. Карие глаза её встречают взгляд Антона и она здоровается. Лена! Штукатур-облицовщица из десятой ПМК. И это всё, что ведомо о ней Антону.

После увольнения из СМП бюро по трудоустройству направило его на фабрику вторсырья, проще говоря на «тряпки». Прессовщиком.

Работа состояла, главным образом, из объятий. Он обнимал сочащуюся миазмами клоачных ароматов кучу, выхватывал, сколько мог этих тряпок и нёс, прижимая к груди, в ящик пресса, пока не наберётся килограмм восемьдесят – нормальный тюк. Пресс, взвыв электромотором, притискивал натасканное ко дну ящика и Антон, распахивал дверцу, скручивал проволку обвязки и, дав прессу обратный ход, вытаскивал и откантовывал готовый тюк, чтоб не мешал делать следущий.

Откатчик брал готовые на двухколёсную тачку и, после взвешивания и маркировки, волок метров за сто по корявой – в рытвинах и трещинах – бетонной дорожке на рампу, откуда грузчики складывали их в поданый вагон.

А куча перед прессом непрерывно пополнялась: подносчики ускоренной походкой (их подгоняла тяжесть громоздкого ящика-носилок) притаскивали тряпьё из сортировки, где в пелене пыли, под непрестанный визг дисков вспарывающих ткань, стояли у столов женщины в платках и халатах (зимой в телогрейках), увешанные гроздьями булавок и значков, что попадаются на выброшенных вещах.

Случалось прессовать и бумагу: по большей части, листы картона от коробок импортных вин, экспортной русской водки, кубинских грейпфрутов, полтавского сливочного масла, школьные дневники и тетрадки (однажды попались лекции старославянского конспектированные слушателем духовной академии), старые учебники.

Один из них – тридцатилетней давности, для студентов заочников – послужил толчком и стал первым учебником Антона в изучении немецкого языка.

На фабрике, однако, возводили новый цех по выпуску на месте линолеума из отходов. Оборудование для него не одну уж пятилетку лежало посреди просторного и непролазного в распутицу двора под гигантским шалашом из руберойда.

Работы по строительству корпуса цеха и бытового здания при нём вела организация Лены – ПМК №10 – и она с девчатами своей бригады заходила иногда в прессовочное отделение: получить краску, облицовочную плитку или чего-нибудь ещё у весовщицы, которая была также завскладом фабричного добра — за мощной дверью с висячим замком, в пяти метрах от пресса Антона.