День каменщика

Зиновій Хапало

На стрельбище захлопали выстрелы. Антон взял лопату, выкидал раздробленный бетон из траншеи, подровнял eё стенки и подчистил дно. Готово. Подсобника, видать, сегодня не дождаться. Отнёс лом к сараю; поглазел как разлетаются под выстрелами чёрные брызги от взметнутых катапультой дисков. Вернулся в котлован.

Здесь он взял электрод и кирочку, сел на обрезок толстостенной трубы и сбил с электрода обмазку. В руке остался лишь тонкий стержень. Используя трубу как наковальню, Антон принялся расплющивать его. Под звяк металла о металл в голове крутилась любимая поговорка Гриши – каменщика из «родной бригады» в СМП: «клепал батько, клепал я – не выклепал ни ...»

* * *

Вторую жену Антон любил беззаветно и стойко, но, пожалуй, слишком долго, нарушая все сроки, отмерянные Фрейдом для этой разновидности душевных состояний.

Два года они были любовниками. Последний курс проучились в законном браке, живя у её родителей. Во время государственных экзаменов она родила младшую дочь Антона, что не помешало ей получить диплом. Он уехал искать решение квартирному вопросу, она осталась у родителей, а Антон превратился в уик-эндного мужа – приезжал электричкой на выходные, пока она не попросила его даже и не показываться в этом городе.

Ещё через год он получил вызов из нарсуда своего города, где местный народный судья предлагал дать разъяснения прилагаемой бумаге, которую составила нотариальная контора её города – иск о расторжении брака.

Истица заверяла, что фактически ничего похожего на брак не было и просила о расторжении, поскольку ответчик душевнобольной и состоит на учёте.

Ответ Антона на суде, где помимо него присутсвовал судья с парой заседателей да писарька, был образцово краток: «Моя жена во всём и всегда права, каждое слово её – святая, чистая правда.»

Вся процедура развода заняла менее пяти минут.

* * *

На конце электрода получилась упругая полоска расплющенного металла шести сантиметров в длину и втрое шире диаметра стержня. Рубящим концом кирочки Антон выстучал в заготовке желобок, упирая между флянцев труб скважины. Отрубил излишек электрода, а оставшийся при желобке стержень выгнул как рукоятку. Вот и расшивка, а бетона, похоже, сегодня не будет.

У ворот водоканала стоит уже машина десятого цеха. Саша и Пётр машут из кузова, чтоб скорее шёл. Антон влезает по колесу. На дне кузова толстые деревянные брусья. Машина идёт почему-то вокруг озёр, по самым окраинным улицам, где на ветвях высоченного дерева сидят пацаны, свесив ноги, где дорога ныряет в глубокий, словно каньон, овраг, а по верху его отчаянно гонит девчонка на велосипеде.

Въехали на территорию дачно-садового товарищества. Ветки фруктовых деревьев скребут по кабине и заставляют залечь в кузове.

- Спекулянты,- ворчит Саша,- клубничку растят. Не труддоходы.

- Ну, что ты,- возражает Антон,- это ж Эдем – рай местного значения. А в раю спекулянтов нет. Серафимы только. С крылушками.

- А херувимы?

- И херувимы с крылушками.

Машина останавливается у белокирпичного дома. Из кабины вылез направо мужчина в костюме и галстуке.

- Сгружайте.

Они сбрасывают брусья на чернозём и Саша выкрикивает вслед каждому то:

- Серафимы!

То:

- Херувимы!

* * *

Антон, с чуть влажными ещё после душа волосами, сидит на лавочке напротив проходной. Составляет план действий на вечер. За спиной натужный шум останавлювающегося трамвая. Есть ещё время для последней затяжки. Едем, значит, до прачечной – забрать постельное...

Ой, не криви душой, Антоха! И зубы не заговаривай! Прачечная – прачечной, а быть тебе сегодня в книжном магазине и покупать блокнот за девятнадцать копеек. Да только знаешь ли ты, парень, какая это каторга – писать? Какого ты рожна лезешь на эту галеру?

- Интелект должóн рожать!

- Трах-дах!- согласился трамвай, въезжая на кольцо разворота.