День каменщика

Зиновій Хапало

Широким плёсом разливаются струи рельсов. Свободна лишь крайняя колея, для пропуска пассажирских. На остальных застыли вереницы грузовых. Не спеша ступают вдоль них осмотрщики в измазанных оранжевых жилетах. Вдалеке скрежещут и гахкают друг об друга вагоны – так формируются составы на сортировочной горке.

На противоположном берегу рельсовой реки—разделённой на два рукава островом локомотивного депо—столовая по обслуживанию бригад машинистов. Работает круглосуточно.

Переправа всякий раз зависит от конкретной обстановки, но сегодня ему повезло. Обойдется без альпинистских упражнений по перелазу сцепок между вагонами.

Миновав неумолчный звонок и перемигивание красных фонарей у шлагбаума на переезде локомотивного депо, Антон подходит к двухэтажной столовой.

Хлопает дверь на площадке трёхскатного крыльца с парой мощных урн по краям — вышли двое с портфелями.

То, что их двое, и эти раздутые портфели словно визитная карточка:

«машинист и помощник машиниста – локомотивная бригада».

Ещё на крутых маршах лестницы Антона встречает негромкий посудный звяк.

Он оставляет кепку на вешалке в углу пустого, как всегда в это время, зала у мелкосетчатой оконной занавеси. Постукивают по линолеуму резиновые подошвы кроссовок.

Поднос можно б было и тише опустить на никелированные полоски реек вдоль раздаточной стойки, но пусть там на кухне, за перегородкой из стеклоблоков, догадаются, что тут клиент нарисовался.

Покуда осмотрим витрину холодных закусок. Икра кабачковая. Оченно, должно быть калорийно, но не возбуждает вожделенья. Бардово-сиреневый салат из свеклы со сметанной нашлёпкой. Весьма, весьма. Тонюсенько струганная морковь, а на её сметане ещё и щепоть сахарного песка. Антон берёт блюдце с ломтиками селедки пепельно-сталистого отлива и резаным луком.

Из кухонных недр выплывает раздатчица в жёлтых кудряшках и белой пилотке небоскрёбного стиля.

- Что вам?

- Второе и, – (установив тарелку на поднос), – какаву.

- У нас не какао, а кофе.

- Кофе готовят не больше пары порций за раз, а всё, что цистернами – какава. Кассирку.

- Таня!

- Чуть не забыл – пирожное.

- Пирожные вам противопоказаны, вы для них старый.

- Я не из вашей лечебницы.

Пришествовала и воссела за свой аппарат кассирка сдобных пропорций. В глубоком вырезе—на увядающем, но ещё пушистом бюсте—влажный взблеск золотой цепочки.

- А хлеб?

- Не пользуюсь.

- Восемдесят пять.

Две бумажки со сдачи возвращаются в левый карман, монетку – в правый.

Антон садится за ближайший столик, он давно себя приучил беречь энергию и силы на мелочах.

По неписанным, но законам, пирожное полагается есть с третьим. Антон вполне осознаёт всю безнравственность своего поведения, но ему по вкусу композиции с противоположностями: сладкий крем сменяет щемящая селёдка и пронзительная горечьь лука, а те снова снимаются сладостью.

По ходу второго подходят локомотивные бригады. Антон слышит в пол-уха как они красуются перед раздатчицей и кассиркой. В награду им – звончайшая монета – женский смех.

Антон допивает свой какавный кофе до самого до осадка, утирается платком из заднего кармана (салфетки на столах бывают раз в году и то, если он высокосный); посуду складывает стопкой, чтоб не затруднялась сборщица из посудомойки, и – встаёт.