УЛИСС Джеймса Джойса

9. Ритм УЛИСА

В своём раннем авто-биографическом романе ПОРТРЕТ ХУДОЖНИКА В МОЛОДЫЕ ГОДЫ Джеймс Джойс—устами Стефена Дедалуса—дает определение тем качествам, наличие которых делает произведение искусства (ремесла) эстетически прекрасным.

Цель, или назначение, произведения искусства в том, чтобы своими средствами и приёмами вызвать, продлить и, наконец, снять некое эстетически упокоенное состояние – идеальное сочувствие, например, или идеальный ужас (идеальный – значит вызваный активизацией заложенных в сознании идей/понятий), когда человек может поупражняться в испытывании и переживании этих чувств/состояний в их чистом виде, не привязанными к каким-либо конкретным лицам и ситуациям; как раз эта упокоенность и внеличность отличают эстетическое произведеие от законкретизированной порнографии, а вызванное им наслаждение от поспешливой мастурбации.

Достигается же это состояние тем, что Стефен назвал ритмом прекрасного.

УЛИС является комплексом таких ритмо-эстетических отношений.

При первом, поверхностном чтении они воспринимаются неясно, как расплывчатая светящаяся туманность, но в процесе более внимательного вчитывания и количество этих отношений, и насыщенность их постепенно выступают всё явственнее, как бывает, когда ночью немножко присмотришься к звёздному небу и звёзд на нём—вроде как—больше становится, чем на первый взгляд.

Одна из проще подмечаемых граней такой техники – приём, который, при всем своем искусственном происхождении, точь-в-точь повторяет метод самой природы – это расположение осколков какой-то темы, либо упоминательных намёков (аллюзий) в различных местах произведения; и осколки эти должны стать частью содержимого памяти читателя, чтобы он дошёл до полного понимания их смысла и назначения.

Обычное дело, когда грузная груда накопленных фактов, к которым не знаешь как и подступиться, начинает приобретать некую упорядоченность, если прикинешь к этим фактам какую-то-нибудь гипотезу.

Несколько таких гипотез не то, чтобы разбросаны, но с искусно замаскированной умелостью вмонтированы в непролазные дебри нагромаждённых в УЛИСЕ фактов.

Более того, Джойс (опять-таки следуя методу Природы) описывает лишь настоящее время и место всех времён и мест мелькающих в непрестанном струении образов.

Как сказано на стр. 175:
"держись за здесь и за теперь, через которые будущее валом валит в прошлое".

Так что сбор осколков и укладка их в связное целое предоставляется самому читателю.

("Катехизис" – это широко применявшийся в схоластике приём изложения какой-то информации в форме вопросов и ответов. Например, последнее предложение в предыдущем абзаце вызывает вполне резонный

Вопрос: А оно мне надо?

Ответ: А вас никто и не заставляет – смотрите ответ на нижеследущий

Вопрос: Что такое искусство вообще и литература в частности?

Ответ: Потеха и забава на случай, когда больше делать нечего.

Вопрос: Что делают, когда какая-то забава не по нраву?

Ответ: Ищут чего-нибудь пондравнее.

Вопрос: А велик ли выбор?

Ответ: Бескраен – от колупания в носу, до складирования компьютерных кирпичиков в игре ТЕТРИС.

Каждому – своё, но кто предпочтёт забавляться УЛИСОМ, прошу следовать далее.)

вверх-скок
 

Иногда мысль, вынырнувшая, по ходу изображения текущего момента, на поверхность сознания действующего лица под влиянием некоего внешнего стимула, предствляет собой всего лишь отголосок какого-то имени/названия, или обрывок фразы.

Но раньше или позже читатель доходит до обстоятельства или мысли, которые прояснят упоминательный намёк (аллюзию) в том промелькнувшем имени/названии, или в недосказаной фразе.

Так, перед тем как отправиться в свои дневные странствия, м-р Блум производит осмотр своей шляпы (стр.45):

Пропотелая этикетка в тулье шляпы немо ему сообщила: шляпы Плато высшего кла. Он украдкой зыркнул за кожаную ленту подкладки. Карточка белой бумаги. На месте.

На ступеньке перед входной дверью пошарил в заднем кармане за ключом. Нету. Я ж его в тех брюках оставил. Не забыть взять. Картошина при мне.

Объяснение "карточке белой бумаги" присходит лишь в следующем эпизоде:

Правая рука его скользнула внутрь шляпы. Пальцы вмиг нащупали карточку за лентой подкладки и переправили в правый карман жилета.

( Произведя эти манипуляции, м-р Блум заходит в почтовое отделение.)

Он протянул карточку сквозь медную решетку.

- Мне есть письма?

На карточке, как мы узнаем, стоит имя "Генри Цветсон", принятое м-ром Блумом для переписки с Мартой Клифорд.

В более позднем эпизоде (стр.272) м-р Блум расстаётся с Ричи Гулдингом:

Ну, ладно, пока. Высшего кла. Карточка за лентой, да.

Этот отрывок покажется бессмыслицей читателю, который забыл, либо "проскочил" предыдущие пассажи; оборваные фразы приобретают упорядоченность лишь когда к ним "прикинута нужная гипотеза".

Точно так же упоминательный намек "картошина на месте" становится понятным, когда читатель добирается в бордельный эпизод КИРКЕЯ и узнает, что это "памятка бедной мамочки", "Предохраняющая Картофелина от Болезни и Заразы", а проще – талисман.

И сотни других, подобных связок, сцепляют эпизоды УЛИСА друг с другом.

Тут надо вкратце описать формальную симметрию всего произведения.

Каждый из эпизодов имеет своё Место Действия и Час Суток (см. Приложение), и (за исключением первых трёх эпизодов) увязывается с определенным органом человеческого тела (а они, вместе взятые, составляют цельное тело, символизируя, таким образом, структуру УЛИСА, живого организма, и естественную взаимосвязь его частей между собой).

Каждый эпизод соотнесён с каким-либо из искусств/ремесел, имеет свой соответственный Символ и свою особую Технику.

Некоторые эпизоды имеют также свой Цвет.

Каждый из эпизодов озаглавлен, соответствуя какому-то из персонажей или эпизодов гомеровой ОДИССЕЕ, (см. Приложение).

Отметим, что первые три эпизода не имеют соответствующего "Органа Тела". Объясняется это, вероятно, тем, что данные эпизоды заняты исключительно поступками и мыслями Стефена Дедалуса, который в троице главных персонажей УЛИСА—

1.       М-р Блум,


2.       его жена, и


3.       Стефен

— представляет духовный элемент (духу же тела не полагается).

Точно так же в заключительном эпизоде, который полностью посвящен раздумываниям Марион Блум (чей символ Земля) отсутствует соотнесённость с каким-либо Ремеслом/Искусством, ибо она является воплощением самой Природы – противоположностью искусству.

Надо ещё обратить внимание на симметричность технической структуры:

A.

Прелюдия из трех эпизодов (соответствует Телемахии в ОДИССЕЕ), а в них применена следущая техника исполнения:

1.       повествование (младое),


2.       катехиз (личностный),


3.       монолог (мужской).

B.

Центральный раздел (сама одиссея) – развитие темы заканчивается сценой в борделе, написаной в драматической форме и являющейся кульминацией произведения.

C.

Финал (Возвращение) – три эпизода уравновешивающие прелюдию исполненные в такой технике:

1.       повествование (старческое),


2.       катехизис (безличностный),


3.       монолог (женский).

Центральный эпизод из всех восемнадцати (Блуждающие Скалы) сам разбит на восемнадцать коротких частей различных по теме и технике исполнения, и все они смыкаются в единый эпизод посредством любопытного технического приёма и, таким образом, представляют в миниатюре структуру всего целого.

Каждый эпизод в отдельности имеет свой внутренний ритм, а в Сиренах, одном из самых замечательных по ритмике эпизодов, проведена даже особая музыкальная аналогия – он построен по канонам фуги.

В эпизоде Быки Солнца, стиль которого представляет собой лингвистическое отображение внутриутробного развития эмбриона, идёт постоянно нарастающий приток оживлённости, который заканчивается словесной свистопляской крутых фраз, жаргона, божбы и междометий.

Было бы величайшим заблуждением смешивать произведения Джеймса Джойса с продукцией школы сюрреалистов – они творят по методу "раззудись рука, размахнись плечо", дабы довести себя до состояния автоматического писания – что рука напишет, то и ладно, пересмотру не подлежит.

Предполагать будто изображение подсознания – дело рук самого подсознания, или будто для описания состояния опьянения нужно самому нахрюкаться – наивная простота неискушённых душ.

Джеймс Джойс, в сущности, последователь великой традиции идущей от Гомера; как и его предшественники, своё произведение, при всей буйности и кажущейся неупорядоченности последнего, он подвергает правилам столь же суровой дисциплины, как у греческих драматургов.

И не зря он отсидел две лекции по медицине – взаимоувязки в УЛИСЕ далеко превосходят классическую триаду (единство времени, места и действия); они столь же разветвлены и, вместе с тем, симметричны, как искусное устройство нервов и кровеносных сосудов пронизывающих живой организм.