УЛИСС Джеймса Джойса

5. "Дублинцы", "Портрет художника в молодые годы", позия и пьеса Джеймса Джойса

Мало ли понаписано рассказов?

А всё пишут и пишут. Джеки Лондоны, Чеховы, Нар-Досы, О’Генри и Гоголи.

Чего ради?

Ну, ясно – деньгу заработать, а ещё, конечно, прославиться – чтоб все тебя знали, восхищались и смотрели снизу вверх: с любовью и преданностью.

И Джойс писал рассказы тоже, но для себя он называл их не рассказами, а «епифаниями».

С чего бы это?

Зайдем издаля. Сколько бывает видов чудес?

Атеист скажет: никаких таких чудес вовсе не бывает.

Ну, а наивные древние в чудеса веровали и даже провели их классификацию, что чудеса бывают двух родов:

1. чудо исцеления, и


2. чудо богоявления;

так вот именно чудо второго рода на древне-греческом называется "епифания".

Гомеровы ИЛИАДА и ОДИССЕЯ полным-полнёхоньки чудесами-епифаниями, когда олимпийские боги показываются героям этих поэм, но не в натуральном своем, божьем, облике, а прикинувшись кем-нибудь из смертных.

Ну, а герои уже по особому блеску глаз, либо по каким другим признакам, догадывались, что это им явился бог в замаскированом образе.

Но что же, спрашивается, такого епифанного может явиться в ДУБЛИНЦАХ?

Обычная мура и повседневщина: нерадивого служащего уволили, он, конечно, напился, пришёл домой и выпорол сынишку; два мальчика пошли гулять за город, им встретился мужик с приветом и бормочет свою полупомешанную околесицу; юноша хочет успеть в магазин до закрытия и успевает; девушка собралась уехать с женихом в Америку, но в последний момент перепугалась наотрез.

Серость, слякоть, беспросветность.

Что тут, черт побери, божественного?

Иногда, в каком-нибудь даже самом затоптанном месте –

на привокзальной площади в ночные часы, где только что выпавший снег белой нетронутой муфтой охватил горловину урны под фонарем –

на пустой танцплощадке в парке, которую забыли запереть и где валяются нападавшие за осень листья –

или глядя на потрескавшуюся от зноя тропку, где суетливо шныряют муравьи —

случается вдруг ощутить, что ты не один здесь, а присутствует ещё чей-то безмолвный, неуловимый взгляд (бога ли, вселенной ли) и в это мгновение взгляд этот созерцает то же самое, что и ты, а может и сквозь тебя, как через линзу ...

Такое случается не часто – нам ведь всегда некогда, поспешаем по своим муравьиным делам.

Джойс из тех, кто умеет выйти из заведённой круговерти и дать взглянуть на какую-то её частицу и снаружи, и изнутри, проникая, воссоздавая, отображая самое неуловимое, то, что не имеет постижимых форм: сознание, переливы мыслей и настроений, а для этого у него всего-то инструментов, что белая бумага да чёрные значки букв.

И пользуясь этим, прямо скажем, простейшим инструментарием, Джойс создает епифании, в которых чувствуется отблеск и ореол явления бога-Слова.

Но такие штуки как божественные ореолы переводами не передать, это всё равно как пользуясь набором цветой бумаги и ножницами, и клеем пытаться сделать аппликацию, которая передала бы блики морских волн на пейзажах Айвазовского.

Вот почему Джойса (да и не только его) предпочтительнее читать в оригинале.

А ещё и так бывает (особенно, если устанешь хорошенько), когда чувствуешь, что вот-вот припомнишь что-то очень важное, бывшее тебе таким приятным, близким и таким твоим, ты даже только что вот и вспомнил было об этом, всего какой-то миг назад, просто воспоминание то тут же ускользнуло и теперь надо лишь припомнить, о чём же была та мысль, которая вот-вот явится.

И даже это неосязаемо-ускользающее ощущение сумел передать Джойс в рассказе The Dead, передал другими словами, но так, что я понял о чём это он, понял и восхитился до чего точно, близко удалось передать ему это.

"Гений" значит хранитель рода (если брать изначальный смысл). И теми своими гениальными строками из The Dead Джойс охраняет род человеческий, напоминая, что мы, люди, не просто жевательно-пищеварительные двуногие для ношения одежд всякой степени модности и для сидения, или лежания на местах разного уровня мягкости; что мы годимся не только на то, чтоб повторять названия разных видов еды и всяких предметов пользования, но обладаем ещё и способностью к ощущениям, которые нам и описать-то не под силу, но возможность эта заложена в нас и Джойс-охранитель не даёт забыть о ней начисто.

* * *

вверх-скок
 

Автобиографический роман Джойса ПОРТРЕТ ХУДОЖНИКА В МОЛОДЫЕ ГОДЫ, о котором сам он впоследствии отзывался как об ученической работе, не представляет особых трудностей для понимания – в пяти его главах описываются последовательные этапы развития разума и чувств молодого человека по имени Стефен Дедалус.

Начавшись с момента, когда младенческое сознание Стефена охватывало лишь самые конкретно-предметные понятия—коровушка-бурёнушка, леденцы, борода отца, руки матери—повествование завершается решением Стефена уехать в Париж чтобы посвятить свою жизнь искусству.

Заключительные слова романа передают чувства автора по такому же случаю в его собственной жизни:

Welcome, o life! I go to encounter for the millionth time the reality of my experience and to forge in the smithy of my soul the uncreated conscience of my race.

Обратите внимание, тут нет ни одного конкретно-предметного существительного – всё сплошь абстрактные понятия: life, reality, experince, conscience, race.

Романы на тему развития души, становления ребенка взрослым, не новость в мировой литературе, достаточно вспомнить трилогии Л. Толстого и М. Горького.

Джойс исполнил свою ученическую работу короче – в пяти главах и потому она вышла намного поэтичнее (по-немецки "поэзия" == Dichtung – сгущение, конденсация, уплотнение).

Поэтически тщательный подбор и подгонка слов идут, конечно, от символизма – литературного течения, которому хоть и не достает конкретной точности значений, всё ж удается передать "состояние поэтова сознания и намекнуть на непроглядную и запутаную переплетённость невыразимой сущности мира" (как втолковывал в своих предисловиях один из родоначальников символизма – француз Рембо).

Вот как, к примеру, описано состояние юношеского сознания Стефена, когда он выпивает со старыми приятелями своего отца, пытаясь подавить в себе чувство отчужденности от родителя, который в данном отрывке объединён с остальными стариками в местоимении they, а сам Стефен обозначен через he:

His mind seemed older than theirs: it shone coldly on their strifes and happinesses and regrets like a moon upon a younger earth... Nothing stirred within his soul but a cold and cruel and loveless lust. His childhood was dead or lost and with it his soul capable of simple joys, and he was drifting amid life like the barren shell of the moon.

Как видим, имеется весьма по-символистски неконкретное сравнение сознания с небесным телом, но и это сравнение, и отточено взвешеный подбор слов: cold, cruel, loveless, dead, lost, barren – чётко передают всю отстраненность Стефена от жизни общества людей.

Впрочем, все это касалось передачи и воссоздания внутреннего мира молодого человека. Тут можно и отмахнуться – мало ли что поэт понавыдумывает! Пусть такое покажет, чего пощупать можно.

Показал.

В начальных абзацах романа.

Взял и описал воздух.

Не облака, не игру солнечных лучей, а воздух. Причем стиль письма достигает такой степени выпуклости, что сам лишь графический вид слов доводит до осязаемости серого предвечерья.

Происходит магическое превращение, он уже не пишет, а рисует буквами-словами.

* * *

Джойс – улётнейшее чтиво для тех, кто ловит кайф от звучания и очертаний слов.

После чтения Джойса я вдруг увидел, что слово ship похоже на рисунок-иероглиф, на изображение корабля. Вот посмотрите:

А теперь взгляните что нарисовано предложением

Ship sails.

Он уплывает, удаляется, парус его меньшает:

В пяти главах романа немало прекрасных мест, не буду перечислять, но каждый может найти своё, потому что Джойс-охранитель заставляет вспомнить такие состояния/ощущения, через которые проходит каждый человек.

* * *

Пьеса ИЗГНАННИКИ рассматривает вопрос супружеской верности/неверности, прослеживая символическую связь между этим вопросом и торговлей рыбой.

* * *

Касательно поэзии Джойса достаточно упомянуть, что многие из его стихов положены на музыку, причём нередко одно и то же стихотворение использовалось разными композиторами для сотворения своих песенных вариантов.

Каждый из композиторов-пользователей воспринимал его стихи на своём уровне.

Вопрос лишь в том – все ли уровни вскрыты? Все ли уровни осознавал и сам-то Джойс?

Попробуйте углубиться в его произведения, возможно вам откроется что-то, чего никто до сих пор не заметил.

Ибо, как говорил в адрес Шекспира английский наркоман, а по совместительству проницательнейший литературовед начала XIX столетия, Томас де Квинси:

О, могучий поэт! Твои творения не просто великие произведения искусства, как у других поэтов, нет!

Они ещё и подобны явлениям природы: солнцу и морю, цветам и звёздам, инею и снегу, росам и дождю, громам и граду - которые следует постигать с полным смирением наших собственных способностей, преисполнясь веры, что не может в них быть ничего лишнего или недостающего, ничего бесполезного или инертного, ибо чем дальше мы протискиваемся в своих открытиях, тем яснее различаем доказательства замысла и всеупорядоченной стройности там, где безразличный взгляд не заметит ничего кроме случайности!